Братья по оружию

Братья по оружию

Живописен Люблинский край. Плодородны его земли. Центральную часть воеводства пересекает Люблинская возвышенность, покрытая лесами и кустарниками, вдоль и поперек изрезанная глубокими оврагами, реками и речушками. К югу, на границе с Жешувским воеводством, холмистая местность переходит в равнину. Леса большей частью лиственные. Преобладают дуб, липа, бук… Поляки с гордостью рассказывают, что на Люблинщине много вековых дубов. Говорят, что в Казимеже-Дольном над Вислой, среди полей, сохранился могучий одинокий дуб, под которым якобы вершил суд еще Казимир Великий. Славится Люблинщина богатыми садами и своими цукроварнями (сахарными заводами).

Села, деревни и хутора разбросаны на склонах холмов, в долинах рек, на опушках лесов. В польских селах много украинцев, поселившихся здесь с давних, времен.

Среди деревянных хат с соломенными крышами, стоящих рядом и отгороженных друг от друга плетнями, резко выделяются добротные дома, обнесенные заборами, настоящие дворцы польских кулаков и помещиков, владеющих обширными площадями лучшей плодородной земли. Как не похожи на эти дворцы низкие, темные, однокомнатные крестьянские хатки с глиняными полами.

И хотя этот край богато одарен природой, испокон веков голод является спутником малоземельных и безземельных крестьян. Они вынуждены были работать на кулаков и помещиков. Даже двенадцатилетних детей отдавали внаймы.

Этот прекрасный край населяет трудолюбивый народ. История Польши — это история борьбы за освобождение и национальную независимость. И только с победой Октябрьской социалистической революции в России Польша получила долгожданную независимость.

Поляки — великие патриоты своей Родины. Любовь к родной стране прививается с детства из поколения в поколение. И не удивительно, что именно в Польше гитлеровцы впервые встретили такое самоотверженное сопротивление народа, какого не встречали во всей Европе. Оставленные своими англофранцузскими союзниками один на один с сильным и беспощадным противником, поляки понимали, что силы неравные, но не сдались на милость победителя, вступили в смертельную схватку. Продолжали сражаться и после того, как собственные правители трусливо бежали, бросив на произвол судьбы свой народ.

Нам рассказали о героической обороне Вестерплатте.

За трое суток до нападения фашистской Германии, в польский порт Гдыню с «визитом вежливости» прибыл немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн». Теперь-то всякому понятно, что визит был запланирован специально. А тогда «гости» были приняты, как и подобает, со всеми морскими почестями. Линкор встал на якорь перед фортом Вестерплатте, и в точно назначенное время, одновременно с переходом польской границы немецкими войсками, как разбойник, открыл огонь прямой наводкой по польским укреплениям. Четыре тысячи гитлеровских головорезов бросились на штурм форта, гарнизон которого составлял всего 184 человека.

Семь суток не прекращались кровопролитные бои. Несмотря на подавляющее превосходство, гитлеровцам не удавалось сломить упорное сопротивление защитников форта. Гарнизон сражался не на жизнь, а на смерть. Большинство участников героической обороны погибло, защищая клочок священной земли. Оставшиеся в живых тридцать шесть человек продолжали драться до последнего патрона. И лишь когда не стало боеприпасов, кончились продовольствие и вода, вынуждены были сдаться.

Примеры несгибаемого мужества показали защитники Варшавы. Бои за столицу начались 8 сентября 1939 года, в день бегства правительства. Рядом с воинами сражались и отряды добровольцев. Подвергаясь варварским бомбардировкам и ожесточенным атакам гитлеровских полчищ, Варшава стойко стояла в течение трех недель.

Гитлеровцы сумели оккупировать Польшу. Для поляков, обреченных фашистами на истребление, наступила черная пора.

С приходом гитлеровцев и без того тяжелая жизнь стала просто невыносимой. Зайдешь в дом и поражаешься нищете. В доме, кроме стола, широких деревянных лавок, одних полатей на всю семью, жалких лохмотьев, множества икон да семейных фотографий, ничего больше нет. Во многих семьях кусок ржаного хлеба — роскошь. Лишь картошка и капуста спасали от голодной смерти.

Народ Польши был побежден, но не покорен. Борьба не прекращалась ни на минуту. Поляки справедливо считали советских партизан вестниками скорого освобождения от гитлеровской оккупации и помогали нам во всем.

Этому не в малой мере способствовала правильно занятая советскими партизанами позиция в отношениях с поляками. Вершигора издал приказ, в котором говорилось, что перенесение боевых действий на территорию Польши для нас — событие громадной политической важности. Вместе с тем напоминалось, что рассчитывать на успех мы можем лишь в том случае, если завоюем доверие местного населения, получим его поддержку. А если учесть, что в течение многих десятилетий польский народ воспитывался в духе вражды и ненависти к русскому народу, то можно понять: получить это доверие — задача не из легких.

Конечно, война, — фашистская оккупация кое-чему научили польский народ, заставили задуматься над тем, кто настоящий друг, а кто враг Польши. Не следовало сбрасывать со счета и то, что много было таких, кто изо всех сил старался помешать дружбе польского и советского народов. И в первую очередь не хотели этого сближения представители польского эмигрантского правительства в Лондоне.

В этой обстановке нашей задачей было помочь полякам разобраться и сделать правильный выбор.

Лучшее доказательство — дела. И мы старались поведением и своими боевыми делами показать, что пришли как друзья, братья по оружию, с единственным желанием помочь в борьбе против общего врага — немецких оккупантов. Каждый советский партизан понимал, что находится на территории страны с капиталистическим укладом жизни, учитывал особенности населения, классовый состав общества и с уважением относился к местным обычаям. Даже один необдуманный шаг мог оттолкнуть от нас поляков.

В этих условиях, как никогда, от партизан требовалась высокая дисциплина и выдержка. В целях исключения возможных конфликтов с населением заготовку продовольствия и фуража разрешалось проводить организованно, с ведома штаба и только за плату. Расплачивались польскими злотыми и немецкими марками, которые доставались нам в качестве трофеев при разгроме вражеских гарнизонов. При бедственном, почти нищенском положении польских крестьян это было немаловажным.

Надо сказать, все эти меры скоро дали свои плоды. Взаимоотношения с поляками у нас установились самые дружественные. В нашем лице народ порабощенной Польши увидел своих союзников и освободителей, представителей армии великого русского народа. А то, что в наших рядах сражались их соотечественники — поляки, укрепило эту веру и обеспечило нам поддержку польского населения.

Пожилой поляк, хозяин дома, у которого мы остановились в Боровце, сказал:

Скорее бы пришла Армия Радецка, прогнала бы германов, а вместе с ними и польских помещиков…

— Фашистов Советская Армия прогонит, это точно. А что касается панов-помещиков, извините, это дело польского народа. Ваше дело, — ответил Клейн.

С первых же дней наше соединение начало активные боевые действия на территории Польши. Лишь за одну неделю нашими минерами были уничтожены мосты на реках Танев, Солоть, Вепш, Любачувка, в результате чего на некоторое время были выведены из строя железные дороги Рава-Русская—Ярослав, Рава-Русская—Замостье, Львов—Перемышль, Львов—Яворов.

Наряду с подрывными работами подразделения вели тяжелые бои. 14 февраля четвертый батальон под командованием Токаря разгромил карательный отряд немцев, наступавший на Хуту Ружанецкую.

Кульбака установил связь с польским отрядом Владзимежа Хасцевича («Вара»). Провели совместную операцию и разгромили немецкий гарнизон в местечке Тарногруде, захватили большие склады горючего и продовольствия. Более двухсот тонн зерна и муки раздали польским жителям, а горючее сожгли. Только жителям Боровца и Руды Ружанецкой из захваченных трофеев досталось пятьдесят тонн муки, 85 коров, 22 лошади.

Из состава саперной роты выслали три группы минеров к Львову, Красныставу, Руднику. На следующий день инженер-капитан Кальницкий забрал остатки минеров и повел их на станцию Хоринец. Чтобы сэкономить время, шли по азимуту. К Хоринцу подошли глубокой ночью. На станции мерцал огонек. Это в комнате дежурного.

Дозор, высланный Кальницким, осмотрел станционные постройки.

— Все в порядке. Охраны не обнаружено. На дежурстве два человека. Можно смело идти, — доложили разведчики.

— Осторожность не помешает, — говорит Кальницкий и высылает дополнительные дозоры.

Идут прямо к станции. Вот и дежурка. Появление партизан ошеломило железнодорожников. На их лицах испуг, потом удивление. Взгляды блуждают, осматривают автоматы, одежду и вдруг видят погоны и красные звездочки на шапках-ушанках.

— Радецке товажише! — заговорил удивленный дежурный.

— Да, мы советские партизаны, — подтверждает Кальницкий, прислушиваясь к нарастающему гулу. — Что это?

— Проше пана-товажиша, военный транспорт, — растерянно отвечает дежурный.

— Закрыть семафор! — приказывает капитан.

— То не есть можливо…

— Вы слышали приказ? — грозно спрашивает Кальницкий.

— Так, так… Розумем пана капитана. Вшистко бендзе выконано[4],—с готовностью отвечает дежурный и спешит выполнить распоряжение.

— Поторопитесь, товарищ командир взвода, — бросает на ходу Кальницкий…

Саперы принялись за работу. Аппаратура и оборудование превращены в щепки. Документация оказывается в руках партизан. Минеры хлопочут у стрелок, на путях, у водокачки…

Поезд стоит у семафора и посылает требовательные гудки.

— Потерпи, милок, успеешь, — говорит капитан…

— Товарищ командир, все готово: водокачка, стрелки, пути — заминированы, — докладывает командир взвода Вася Терехов.

— Вот и прекрасно. Открыть семафор!

Паровоз тяжело вздохнул, зачихал. Послышался перестук буферных тарелок и размеренный стук колес. Эшелон подходил к станции. Вдруг вспышка и взрыв. Через мгновение один за другим следуют еще два. И в заключение взрыв еще большей силы потрясает землю. Это взлетела на воздух водокачка…

Эшелон и станционные постройки пылают, а партизаны и два поляка-железнодорожника скрываются в темноте. Утром Кальницкий доложил о выполнении задания.

Возвратились и остальные группы саперной роты. Результат их работы — два эшелона и мост…

Наконец-то получен долгожданный ответ из Киева на запрос Вершигоры. В нем говорилось, что в настоящее время на территории Польши немцы в целях разжигания национальной вражды между украинским и польским народами комплектуют полицию и жандармерию из числа украинцев. Все это ухудшает отношения между украинцами и поляками. Поэтому до получения особых указаний украинским партизанским отрядам переходить Западный Буг не следует. Рекомендовалось немедленно приступить к созданию польских партизанских отрядов исключительно из поляков, обеспечить их оружием и направить на территорию Польши для активной партизанской борьбы. Но в указаниях был и такой пункт, в котором предоставлялось право командиру «действовать сообразно с обстановкой».

Этот ответ заставил наших командиров призадуматься.

— Ну и дела! Влипли мы с тобой, Петрович, в историю, — сказал Москаленко.

Вершигора долго расхаживал по комнате и наконец решил:

— Нет, назад не повернем! Пусть вся вина падает на меня…

— Эх, под топор, так обе головы, — взмахнул рукой замполит.

— Скорее всего, все головы будут целы, — улыбнулся Вой-цехович. — Петр Петрович, прочитайте еще раз, что там в конце написано.

— «Действовать сообразно с обстановкой», — прочитал Вершигора и сразу же повеселел. — А ведь здорово, други мои! Как я на это не обратил внимания. И до чего же резиновая формулировочка. Как хочешь понимай. Обстановка подсказывала — и мы в Польше. Если здраво рассуждать, то так и есть. Дельная приписочка. Не иначе как генерал Строкач удружил…

Командование было единодушно в своем решении остаться на территории Польши.

— К тому же опасения начальства не имеют под собой основы. Немцам не удалось противопоставить польский народ советскому. Мы здесь встретили такой прием, на который даже не рассчитывали… Я об этом сообщу в Киев, — возбужденно заговорил Петр Петрович. — Надо иметь в виду и то, что здесь проходят главные коммуникации снабжения фронта. Охраняются они слабо, что облегчает проведение диверсий. Не можем же мы упустить такого случая?! Надо ковать железо, пока горячо.

Разумеется, возвращаться на советскую территорию не было смысла. За короткий срок мы сумели завоевать симпатии поляков. Бои и диверсии на территории Польши привлекли к нам внимание местных партизанских отрядов. Какого бы они были мнения о нас, если бы мы ушли! К тому же Москаленко и Андросов организовали выпуск листовок на польском языке. Эти листовки распространялись разведчиками среди населения, передавались польским партизанам. Все это помогало полякам разобраться в обстановке.

К нам, как на огонек в степи, потянулись представители различных партизанских отрядов. Одни приходили за тем, чтобы договориться о совместных действиях, другие с просьбой помочь оружием, боеприпасами, советом.

Приходили и для того, чтобы прозондировать почву, выяснить намерения советских партизан.

Здесь Вершигоре приходилось выступать не столько в роли командира, сколько в роли дипломата, политика.

Дело в том, что в Польше к этому времени не было единого центра по руководству вооруженной борьбой народа против оккупантов. Существовало много политических партий, каждая из которых имела свои военные формирования, нередко враждующие между собой.

Значительную военную силу представляла подпольная военная организация Армии Крайовой (АК), поддерживавшая реакционное эмигрантское правительство в Лондоне. Руководство АК в течение длительного времени не вело каких-либо серьезных операций против оккупантов. Провозглашало лозунг: «Стоять с оружием у ноги». Зато ожесточенно боролось против демократических сил в Польше. Оно хотело сохранить силы Армии Крайовой и близких ей организаций и подождать, пока оба «врага Польши» обескровят друг друга. Руководители этих организаций надеялись, что западные союзники помогут им восстановить в Польше помещичье-буржуазное правительство. Они выдвигали антисоветские лозунги и предсказывали поражение Советского Союза в войне с фашистской Германией.

А такие откровенно фашистские организации, как «Шанец» («Окоп») и «Народове силы збройне» («Национальные вооруженные силы»), активно боролись против советских партизан.

Наряду с этим в Польше было много отрядов, которые вели вооруженную борьбу против гитлеровцев. Это отряды «Польской рабочей партии» (ППР), «Рабочей партии польских социалистов» (РППС), «батальоны хлопские» крестьянской партии «Стронництво людове» (СЛ).

Однако эти партии и их отряды были разрознены, не имели ясной программы действий. Организатором вооруженной борьбы народа стала Польская рабочая партия. Под ее руководством была создана «Гвардия людова» («Народная гвардия»).

Борьба против оккупантов в Польше приняла широкий размах лишь с января 1944 года, когда была создана Армия людова. В ее состав наряду с Гвардией людовой вошли отряды Рабочей партии польских социалистов, некоторые «батальоны хлопские» и отдельные подразделения Армии Крайовой.

Наш приход в Польшу облегчил и ускорил создание Армии людовой.

Нам и самим надо было хорошо разобраться в политической обстановке в Польше, чтобы не допустить ошибки. От того, как сложатся наши отношения с местными вооруженными группами различных партий, зависело отношение к нам польского населения.

Первыми к нам в Боровце пришли представители шестого польского партизанского полка, которым командовал капитан Вацлав, и командиры «батальонов хлопских» — Блыскавица и Пёрун («Гром»). Они пришли установить связь и договориться о совместных действиях.

Наши командиры быстро нашли общий язык с этими польскими патриотами.

Совсем иные цели преследовал визит представителей Армии Крайовой, майора Зомба[5] и ойтца[6] Яна. Лоэтому, как только стало известно, что представители АК приедут 15 февраля 1944 года, Вершигора пригласил в штаб разведчицу, парторга разведроты Александру Карповну Демидчик.

— Хочу проверить, Карповна, не разучились ли вы принимать гостей, — сказал Петр Петрович, загадочно рассматривая разведчицу.

— Смотря каких, — насторожилась Александра Карповна.

— На самом высоком уровне. К нам с официальным визитом пожалуют представители «лондонского правительства», — уточнил Вершигора и серьезно добавил — Думаю, неспроста они к нам. С ними надо быть предупредительным, вежливым и… осторожным. Надеюсь на вашу сообразительность.

— Что от меня требуется? — спросила Александра Карповна.

— Не многое. Приготовить ужин. Принять гостей. Сделать так, чтобы высокие гости остались довольны…

Готовился к встрече и комендант штаба. Он выставил дополнительные посты, проинструктировал часовых.

Гости приехали в сопровождении свиты. Одеты с шиком. «Официальное лицо» — майор Зомб — среднего роста, плотный, с черными усиками, с изысканными манерами. Ойтец Ян— высокий, худосочный, с бритой головой, волевым, замкнутым лицом, неторопливый.

Многочисленная свита буквально атаковала партизан, особенно начальника штаба Войцеховича, пытаясь выведать дальнейший наш маршрут. Партизаны начеку. Василий Александрович отшучивается, переводит разговор на другие темы. Однако гости вновь возвращаются к вопросам о намерении нашего командования. Это еще больше настораживает партизан.

— Не с добрыми мыслями приехали гости, — шепчет мне политрук Роберт Клейн.

— Уедут не солоно хлебавши, — отвечаю политруку.

Около девяти часов вечера Вершигора приглашает гостей на ужин. Стол накрыт. Нарядно одетая Карповна приветливо встречает гостей. Гости вежливы, картинно кланяются, целуют хозяйке руку, говорят комплименты.

— О, такой пани не воевать, а балы устраивать, — лебезит майор, прикладываясь к руке.

На душе Карповны кошки скребут. Ей неприятны лицемерие, показная вежливость и поцелуи гостей. Так и хочется вымыть руки после прикосновения холеных губ. Поймала внимательный, требовательный взгляд Вершигоры, переборола свои чувства, улыбается, на шутки майора отвечает вполне серьезно:

— Что вы, пан майор, сейчас не время для балов. Да я и не приучена к ним.

— Где пан полковник разыскал такую пани?

— В белорусской деревне, — отвечает Карповна за Верши-гору и приглашает гостей за стол.

Шумно уселись за столом. Карповна наполнила рюмки и бокалы, с трудом добытые у местных жителей. Выпили за польский народ. Застучали вилками и ножами…

Ужин в разгаре. Карповна подает новые блюда, следит, чтобы гости не скучали, улыбается. Вершигора доволен: пусть знают, мы тоже не лыком шиты.

Александра Карповна все замечает. «Официальное лицо» и его адъютант не пьют, но ведут себя, как пьяные.

— Петр Петрович, я вам больше не налью. Поберегите сердце, — говорит Александра Карповна, хотя Вершигора выпил всего одну рюмку.

— Ничего не поделаешь, барахлит, — с сожалением сказал Петр Петрович, показывая на сердце. — Видимо, война сказывается…

Время за полночь. Уже детально обсудили последние европейские моды, особенно женские, поговорили о погоде на разных широтах, мельком коснулись действий союзников, а о деле ни слова.

Вершигора старается перевести разговор на обсуждение обстановки в Польше. Напрасные усилия. Гости как будто не понимают вопросов. В конце концов Вершигора не выдержал и поставил вопрос в упор:

— Поделитесь своим опытом организации вооруженной борьбы польского народа?

Ойтец Ян беспокойно заерзал на стуле. Майор Зомб закурил и елейным голосом заговорил:

— Из Лондона получены указания — действовать с вами, как с союзниками.

— Это хорошо, — оживился Вершигора. — В таком случае, нам остается только согласовать план совместных ударов по противнику…

Майор Зомб и ойтец Ян юлят, волынят, стараются уклониться от прямого ответа и наконец под предлогом недостачи оружия отказываются от предложения о совместных активных действиях.

— Поможем вам оружием, боеприпасами, взрывчатки дадим, — пообещал Вершигора.

— Мы ценим благородные стремления нашего союзника пана полковника. Заранее благодарим. Непременно воспользуемся вашей помощью, — рассыпался в любезностях майор Зомб.

Видимо, такой разговор не устраивал гостей. Они вдруг обратили внимание на поздний час, извинились, поблагодарили за теплый прием и спешно начали собираться.

Из-за стола с трудом поднялся адъютант майора и, пошатываясь, направился во вторую комнату. Александра Карповна удивленно уставилась на адъютанта. Она хорошо помнила, что он выпил всего одну рюмку и…опьянел. Отчего бы это?

Тем временем адъютант, пошатываясь, прошел в соседнюю комнату, где находилось имущество Вершигоры, закрыл за собой дверь. Не подозревая, что он в комнате не один, адъютант быстро осмотрелся, схватил планшетку Петра Петровича и направился к выходу. Неожиданно на его пути встал Ясон Жоржолиани — адъютант Вершигоры.

— Прошу прощенья, пан поручик, вы по ошибке чужую планшетку прихватили, — лицо Ясона перекосилось в злой усмешке.

— Цо? Не розумем[7],—растерянно проговорил гость, забыв о своем притворстве. — Ах да, действительно… Пшепрашам пана[8].

Ясон вырвал из его рук планшетку и отвесил оплеуху «забывчивому» гостю. Тот, ничего не говоря, выскочил из комнаты, схватил свою шинель и, не попрощавшись, поспешил на улицу…

Когда представители и сопровождавшие их лица раскланялись и уехали, Ясон рассказал Вершигоре и Александре Карповне о «забывчивости» адъютанта. Те от души посмеялись.

— А я тебе что говорил? — продолжая смеяться, сказал Вершигора. — Говоришь, дал по шее? Нехорошо, нехорошо так с гостями поступать… Ха-ха-ха.

Александра Карповна перестала смеяться и в недоумении посмотрела на Вершигору.

— Так вы?..

— Оказывается, в нашем положении надо быть и дипломатом, — перебил ее Вершигора. — Я еще в штабе понял, что они больше дипломаты, чем партизаны. Их настойчивые попытки узнать, куда мы намерены идти, натолкнули меня на мысль, что среди них могут быть шпионы. Поэтому-то я на видном месте повесил планшетку, а дверь в ту комнату оставил открытой. Ясону приказал спрятаться там и не выдавать себя. А вы разве не заметили? Адъютант не спускал глаз с планшетки… Дурень, в планшетке, кроме карты административного деления Польши, ничего нет… Ставлю сто против одного — за оружием не придут, — уверенно сказал Петр Петрович.

И действительно не пришли. Да они в нем и не нуждались. Нам стало известно, что их отряды обеспечены оружием и боеприпасами не хуже нас.

Двуличную политику проводили представители Армии Крайовой. С одной стороны, называли себя нашими союзниками, с другой — отказывались от совместных действий. Больше того, шпионили за советскими партизанами. Как выяснилось позже, майор Зомб постоянно информировал своих хозяев о переходах и боях нашего соединения.

В том, что за нами следили, мы скоро убедились. После визита представителей Армии Крайовой мы совершили несколько переходов. Однажды на марше ко мне подъехал лейтенант Гапоненко.

— Неожиданная встреча, — сказал весело лейтенант. — Едем, смотрю, за забором кто-то прячется. Кинулись к забору, а там притаился наш старый знакомый. Кто бы вы думали? Ойтец Ян. Подсчитывает, сколько орудий, повозок… Говорю: «День добрый, пан ойтец». Он встрепенулся и поспешил блокнот сунуть в карман…

— Что же ты?

— Да что? Я с ним деликатно, по-интеллигентному. Так, мол, и так. Давай, батюшка, за дружбу польского и советского народов тяпнем по маленькой. Леша Журов понял мой намек, отстегнул флягу со спиртом и передал мне. Я налил кружку и протянул ойтцу Яну. Он отказывается. «Что вы, говорю, против дружбы? Не ожидал!» Ему ничего не оставалось — выпил. За компанию выпил и я, так что вы не ругайте меня. Потом еще полкружки ксендзу: «За нашу победу!» После этого святого отца еле затащили в дом. Хозяйка уложила его в кровать. Пусть во сне продолжает подсчитывать силы партизан…

— Откуда ты взял, что он занимался подсчетом?

— А вот он, блокнотик, получайте, — Гапоненко сунул мне небольшую книжечку в кожаном переплете, а сам поскакал вперед.

Подсвечивая фонариком, я начал перелистывать блокнот. В нем много записей. На ходу трудно разобрать. А вот и то, что меня интересовало. Столбиком написаны названия видов оружия и транспорта: армата, мётач мин, карабин машиновы, фурманка…[9] Против каждого наименования рядками вытянулись колышки, цифры и числа. Ойтец Ян успел подсчитать четыре орудия, свыше двадцати пулеметов, около стал подвод, триста лошадей, 850 солдат и офицеров…

Когда я доложил Петру Петровичу, он подмигнул и сказал:

— А о чем я предупреждал? Нет, разведчики, что ни говори, а тут ухо надо держать востро!

Да, в неприглядном виде показали себя представители Армии Крайовой. Отряды Зомба отсиживались так же, как и их лондонские правители.

Однако настоящие патриоты Польши не сидели сложа руки. Они действовали. Отряды Польской Рабочей партии, Рабочей партии польских социалистов, «батальоны хлопские» («крестьянские отряды») вели активную борьбу, хотя были намного хуже вооружены, чем отряды Армии Крайовой.

Слабо вооруженным отрядам Армии людовой мы помогали оружием и боеприпасами. Вместе с ними вели борьбу против общего врага.

Именно в это же время к нам пришел «батальон хлопский». О действиях этого батальона и о самом командире Блыскавице уже не раз докладывали наши разведчики, но до сих пор встречаться не приходилось. Теперь знакомство состоялось.

— Командир батальона Блыскавица! — представился высокий, статный, рыжеватый поляк.

«Блыскавица» — в переводе на русский язык означает «молния». Этот псевдоним как нельзя лучше подходил командиру батальона. Молодой, подвижный, казалось, весь он на пружинах.

— Мой отряд, проше пана подполковника, небольшой, — рассказывал Блыскавица. — Юж давно вальчит на теренах повятов Замостья и Хелма. Испытываем трудности в озброеньи…[10]

— У нас уже были представители польских партизан и тоже жаловались на недостачу оружия. Когда же мы им предложили помощь, они отказались, — сказал Вершигора, любуясь статной фигурой Блыскавицы.

— Того не може быть! — взволнованно проговорил командир батальона, быстрыми шагами прошелся по комнате, остановился перед Вершигорой и с жаром продолжал — Каждый поляк, которому дорога отчизна, от оружия не откажется. Главная наша задача — вызволение от фашистской кабалы. Сейчас, когда наши братья по оружию — советские воины-приближаются к польскому кордону, нам, полякам, не к лицу отсиживаться дома. Это понимают мои соотечественники и включаются в активную борьбу. От оружия могут отказаться лишь трусы и… враги польского народа. Кстати, кто это был?

— Майор Зомб, — помолчав, ответил Вершигора, испытующе глядя на Блыскавицу.

— А-а, — разочарованно и облегченно протянул Блыскавица. — Вы меня напугали, пан подполковник. Эти Зомбы и нам немало препон ставят. Ждут каких-то указаний, призывают народ выжидать, «стоять с оружием у ноги». А фашисты не ждут. Пользуясь нашей бездеятельностью, они спешат как можно больше уничтожить наших людей, разрушить наше господарство…

Вершигоре давно нравился этот энергичный, беспокойный человек, жаждущий видеть родину свободной. И не только жаждущий, но и делающий все от него зависящее, чтобы избавить родину от оккупантов.

— Мы вам дадим оружие, боеприпасы, взрывчатку, — сказал Петр Петрович. — Поможем связаться с советским командованием. Будете получать все необходимое прямо оттуда, — Вершигора указал на восток.

Тогда же договорились о совместных боевых действиях.

Через несколько дней Блыскавица на деле доказал желание бороться с врагом. Вместе с батальоном Кульбаки «батальон хлопский» разгромил гитлеровский гарнизон в Краснобруде. 8 и 9 марта нашими подразделениями совместно с «батальоном хлопским» были уничтожены гарнизоны врага в двух фольварках и взорваны два спиртзавода. Оружие, захваченное в бою, досталось польским партизанам.

Отряд Блыскавицы был неуловим. Он появлялся внезапно, уничтожал врага и так же внезапно исчезал. Большую помощь польские партизаны оказывали нашим разведчикам.

И не только с отрядом Блыскавицы мы поддерживали тесную связь. Вместе с нашим соединением громили врага и другие польские отряды. Две роты батальона Брайко вместе с польскими отрядами поручика Владека, Менчинского и Богуша истребили фашистский гарнизон города Улянува. Взорвали радиостанцию, радиомаяк, пост противовоздушной обороны. Захватили склады боеприпасов, продовольствия и фуража. И на этот раз часть пулеметов, винтовок и радиостанций передали польским товарищам.

Здесь же мы встретились с соединением Роберта Сатановского, знакомого нам еще по Полесью. Там он с помощью советских партизан создал свой польский отряд, вырастил его в соединение, насчитывающее теперь несколько тысяч человек. Это соединение сейчас пришло на родину и развернуло вооруженную борьбу против оккупантов.

При оценке действий АК следует строго разграничивать верхушку, которая проводила реакционную политику, и народные массы.

Основная масса солдат и большая часть младших офицеров Армии Крайовой были честными, патриотически настроенными поляками. Нашествие фашистов на Польшу было для них большим испытанием. Они рвались в бой за освобождение многострадальной польской земли, в бой, подобный тому, какой вела сначала Гвардия людова, а потом Армия людова под руководством Польской Рабочей партии.

Польские патриоты горели одним желанием: видеть родину свободной. Они шли в отряды, порой не задумываясь о политической цели той или иной партии. Лишь бы сражаться с врагом. И не вина народа в том, что на их патриотических чувствах спекулировали реакционные деятели.

Многие, находясь в АК, вопреки желаниям начальства, вели активную борьбу. Как-то к нам пришел боевой отряд поручика Подковы. (Под этим псевдонимом действовал поручик Т. Кунцевич.) Отряд входил в АК.

— Мое командование запрещает вступать с вами в контакт, — сказал поручик. — Но мне нравится, как вы бьете фашистов. Я хочу быть в дружбе с вами и воевать, как воюют советские партизаны. Ваш враг — мой враг. Мы — братья по оружию.

— Мне тоже нравится ваше желание драться, — сказал Вершигора. — Можете рассчитывать на нашу помощь.

После первого же знакомства отряд поручика Подковы ушел на задание вместе с ротой Сердюка. Им удалось разгромить небольшой гарнизон врага и пустить под откос воинский эшелон.

Возвращаясь в часть, они поймали на лесной дороге бургомистра из Тарногруда и узнали от него, что в местечке идет бой немецкого гарнизона с партизанами. Сердюк и Подкова организовали засаду и уничтожили гитлеровцев, удиравших из Тарногруда от батальона Кульбаки…

К помощи поручика Подковы и его отряда мы прибегали неоднократно.

Однажды взвод Степы Бокарева, усиленный группой минеров Владимира Дубиллера, собрался на задание. Об этом от Вершигоры узнал поручик.

— Могу быть полезным, — предложил Подкова.

Вершигора подумал и согласился.

Вышли с наступлением сумерек. Предстоял далекий путь к железнодорожной магистрали Львов—Варшава. Ночами шли, а на день останавливались на хуторах, вдали от оживленных дорог. Поручик умело выбирал безопасные маршруты и места для отдыха. Расспрашивая местных жителей, помогал добывать нужные сведения о противнике.

На четвертый день пути подошли к железной дороге. Решили взорвать мост у села Вулька Орловска южнее Красныстава. Мост охранялся несколькими полицейскими, поляками. Можно было с ними легко расправиться, но Бокарев не хотел поднимать шума. На выстрелы непременно примчатся гитлеровцы из Красныстава и других ближайших станций. И кто знает, как повернется дело…

— Я попытаюсь переговорить с охраной, — предложил Подкова.

—. Давайте сделаем так: вы заговорите, привлечете к себе их внимание, а мы подберемся с другой стороны, набросимся на них и обезоружим, — уточнил Бокарев.

Так и сделали. Как только поручик Подкова заговорил, от моста послышалась команда:

— Стой!

— До дьябла, стой. Мне тшеба колею проверить[11],—отмахнулся от охранников Подкова, приближаясь по насыпи к мосту.

Решительные действия поручика возымели действие. Полицейские растерялись, и хотя они продолжали протестовать, но уже менее настойчиво. Кто его знает, какое там начальство! Кроме того, их подкупала польская речь.

Подойдя почти вплотную к часовым, поручик выхватил из кармана гранату, замахнулся ею и спокойно, но твердо скомандовал:

— Положить бронь![12]

В тот же миг на растерявшихся полицейских с тыла напали бойцы во главе с Бокаревым и обезоружили.

Бокарев выслал дозоры в стороны, а Дубиллер с саперами приступил к установке зарядов. Подрывники работали быстро и четко. Все же операция чуть было не сорвалась. Со стороны Красныстава подходил поезд. У моста произошло замешательство.

— Спокойно, товарищи! — приказал Бокарев. — Не стрелять! Сойти с моста и залечь. Пан поручик остается часовым.

Партизаны поняли замысел командира и кубарем скатились с насыпи. Поручик Подкова вооружился трофейным карабином и занял место часового…

Поезд прогромыхал по мосту и ушел на юг в сторону Львова. Саперы возобновили работу…

— Можно отходить, — доложил через некоторое время Дубиллер.

Только успели отбежать на безопасное расстояние, как мост длиною восемьдесят метров взлетел на воздух.

— Что будем делать с пленными? — спросил пулеметчик Грамотин.

— Отпустите, — распорядился Бокарев.

— Цо пан муви? Пан не бендзе нас стшелял?[13]—обрадовался один из пленных, услыхав разговор.

— Немцы сами расстреляют. Они не простят вам моста.

— Куда же нам цеперь?

— На все четыре стороны, — ответил Бокарев, давая понять, что они его больше не интересуют…

Долго шли молча. Первым заговорил поручик Подкова:

— Я мыслял, же вы расстшеляете.

— Зачем? Если бы они сопротивлялись — тогда другое дело, — ответил Бокарев. — Теперь у них единственный путь— идти в партизаны… Придет время — ваш народ сам вынесет им приговор.

— То правда, — согласился поручик. — Мне, признаться, не хотелось, чтобы пан расстрелял тамтых полякув…

Отошли несколько километров к югу и в двух местах под рельсы заложили мины. После этого направились в обратный путь. Через полчаса послышался взрыв на «железке». Сработала одна из мин[14].

В часть возвращались иным маршрутом. Встреч с карателями удавалось избегать. В этом большая заслуга поручика. В конце одного из переходов утро застало группу в поле. Впереди раскинулось большое село. Подкова свернул влево и повел партизан к помещичьей усадьбе, стоявшей особняком.

— Куда вы нас ведете? — спросил Бокарев.

— До маентка, — ответил спокойно поручик.

— Судя по всему, там живет помещик.

— По-российски — помещик, а по-нашему, пан. Тот пан есть мой пшиятель.

Бокарев знал, что Подкова-Кунцевич — сам из богатой семьи, поэтому не удивился его знакомству с помещиком… Подошли ближе. Рассмотрели большой дом и другие строения, обнесенные добротным забором.

Поручик постучал. За забором басисто залаяла собака. Подкова постучал еще. Мужской голос спросил из-за забора:

— Кто там?

— Это я, Кунцевич. Прошу, откройте.

Видно, в этом доме поручик был частым гостем. Повозившись с запорами, мужчина открыл калитку. Сторож увидел группу вооруженных и застыл в изумлении.

— Это — русские товажиши. Пропусти и замкни врота, — распорядился поручик как дома.

Хозяина не оказалось дома. Встретила его мать — старая пани.

— Пшепрашам пани, нам тшеба тутай пшеховаться до вечера[15],— торопливо заговорил поручик Подкова. — У вас есть посторонние?

— Н-нема, — замялась пани и пригласила: — Прошу.

Оставив товарищей во дворе и наказав им присматривать за сторожем, Бокарев вместе с поручиком вошел в дом. Прошли первую комнату, затем вторую — никого нет. Подкова остался с хозяйкой, а Бокарев прошел в третью большую комнату. Сначала ему показалось, что и здесь никого нет. Но вдруг он бросил взгляд на кресло, стоявшее в углу, и увидел торчащие из-за кресла ноги в комнатных туфлях. «Кто это? Ведь пани сказала, что посторонних нет!» Эта мысль пролетела в голове Бокарева. На всякий случай он взял автомат на изготовку и спокойным голосом сказал:

— Кто там прячется? Не бойтесь, выходите. Свои…

Из-за кресла поднялся высокий чернявый молодой человек, держа руки в карманах халата. В тот же миг почти бесшумно открылась боковая дверь справа и оттуда появилась молодая дама в халате. Она тоже держала руку в кармане. И мужчина и женщина настороженно следили за человеком, потревожившим их покой.

Бокарев опустил автомат, улыбнулся и поздоровался. Те ответили. В комнату вошел поручик.

— Пан Кунцевич?! — в один голос воскликнули пан и пани.

— Что у вас здесь случилось? — спросил поручик.

Скоро все выяснилось. Оказалось, что приятель молодого хозяина с женою приехали в гости. Увидав в окно группу вооруженных, вошедших во двор, они схватили пистолеты и приготовились к самообороне. У мужчины, кроме пистолета, оказалась еще и граната. Он намеревался бросить ее в случае, если вооруженные попытаются применить силу. Спокойный и мирный голос Бокарева предотвратил несчастье.

Гости повеселели. И после, уже за столом, со смехом вспоминали, как они хотели двумя пистолетами и одной гранатой защищаться от двадцати автоматов…

Бокарев расставил наблюдателей и расположил бойцов на отдых… Дневка прошла спокойно. Вечером группа выступила в поход и к утру настигла главные силы соединения.

А через сутки часть отряда Подковы вновь ушла на задание с девятой и четвертой ротами и артиллерийской батареей.

В это время нашим разведчикам удалось раскрыть строго засекреченный военный завод «Сталева Воля». На нем изготовлялось артиллерийское вооружение, снаряды, ремонтировалась боевая техника. Некоторые даже утверждали, что завод выпускает детали к ФАУ-1.

Ударной группе под командованием Бакрадзе было поручено вывести из строя этот завод. Поручик Подкова кратчайшим путем вывел партизан к месту.

Завод находился в лесу в двух километрах от реки Сан. Охранялся усиленными отрядами гитлеровцев. Вокруг завода возвышались мощные укрепления. Подобраться к нему было очень тяжело, это потребовало бы больших жертв со стороны партизан. Зато электростанция и водокачка, снабжавшие завод электроэнергией и водой, находились непосредственно на западном берегу Сана и были хорошо видны с восточного берега.

Бакрадзе подозвал заместителя командира артбатареи Якова Михайликова и спросил:

— Что ты предлагаешь?

Яков Матвеевич Михайликов был мастером своего дела, В отряде он с января 1942 года. Командовал противотанковой пушкой, артиллерийским и минометным взводами, а когда получили 76-миллиметровые орудия, был назначен заместителем командира артбатареи. Однако получилось так, что Михайликов фактически командовал батареей. Во всяком случае, выполнение боевых заданий лежало на его плечах. Это ему принадлежит идея ночной стрельбы прямой наводкой черёз ствол по вспышкам вражеских пулеметов при. штурме реки Ломницы, на подступах к Карпатам.

Он заслуженно пользовался славой хорошего артиллериста, за что партизаны прозвали его Яшкой-артиллеристом. К его авторитетному мнению прислушивались командиры пехотных подразделений.

И теперь на вопрос Бакрадзе Яшка-артиллерист ответил:

— Будем расстреливать с этого берега.

Бакрадзе принял решение: артиллерийским огнем с восточного берега разрушить электростанцию и водокачку. Поставили орудия на прямую наводку. Вася Алексеев и Виктор Морозов — снайперы артиллерийского огня — навели пушки на электростанцию. Через реку полетели снаряды. Эхом отозвались разрывы…

После нескольких залпов свет потух. Но здание электростанции виднелось белым пятном. Орудия продолжали обстрел. Возник пожар и осветил водокачку. Перенесли огонь на нее.

В результате обстрела были повреждены электростанция и водокачка. Завод некоторое время вынужден был бездействовать.

Весть о действиях советских партизан облетела многие села Люблинщины. К нам приходили все новые представители польских партизан с предложением о совместных боевых действиях. С каждым днем усиливались удары по гарнизонам и путям снабжения гитлеровцев на территории Польши.

Бои и диверсии, проведенные советскими и польскими партизанами, дали свои результаты. В одном из донесений в марте 1944 года гитлеровский руководитель железных дорог писал генерал-губернатору Польши Франку:

«Число подрывов составов при помощи взрывчатки, нападений на станции и железнодорожные сооружения (в Люблинском воеводстве) за период февраль — март сего года постоянно возрастает. В настоящее время в день в среднем насчитывается 10–11 налетов.

На некоторых участках можно ездить только с конвоем и только днем, как, например, на участке Лукув—Люблин. По другой линии, Завада—Рава-Русская, можно ездить только в определенные дни и в определенные часы, в остальное время движение здесь остановлено. Также и в Билгорайских лесах мы бессильны против нападения»[16].

Даже генерал-губернатор Франк вынужден был записать в своем дневнике, что одна треть Люблинской провинции уже не подчиняется оккупационным властям. Там не действуют ни администрация, ни исполнительные органы. Полиция может действовать на данной территории силами не менее полка.

Наше соединение продолжало активные боевые действия на территории Польши. Властная рука партизанского командира умело и решительно направляла удары народных мстителей по самым чувствительным местам противника.

Среди врагов паника. Генерал-губернатор Ганс Франк и главный полицейский начальник оккупированной Польши Крюгер были бессильны в борьбе против партизан. Они вынуждены были обратиться за помощью к гитлеровскому командованию. К местам диверсий и нападений партизан мчались полицейские и полевые войска, грохотали танки дивизии СС «Викинг», рыскали самолеты. У телефонной трубки надрывается комендант города Люблина: «Ахтунг! Кальпак!» На дорогах при выезде из городов и местечек появились таблички с надписью: «Внимание! Партизаны Ковпака!»

Каждое партизанское соединение за многомесячную боевую практику вырабатывало свой «почерк» ведения боя. Ковпаковский не был похож ни на какие другие. Поэтому гитлеровские генералы определили, что имеют дело с партизанами Ковпака.

Весть о появлении советских партизан в «области государственных интересов Германии» дошла до Берлина и произвела впечатление взорвавшейся бомбы.

Еще бы! Ведь всего полгода назад обергруппенфюрер СС и генерал полиции Фон дем Бах из Ровно в своем приказе оповестил население и донес Гиммлеру, а Гиммлер доложил фюреру, что «банда Ковпака, насчитывавшая около двух тысяч человек, уничтожена в Карпатах. Спастись удалось лишь Ковпаку с пяти десятью партизанами.

Можно себе представить, какое было ликование по случаю «разгрома» крупного и опасного партизанского соединения, доставившего немало хлопот гитлеровскому командованию и администрации на оккупированной территории Украины и Белоруссии.

И вдруг снова: «Внимание! Партизаны Кальпака!» Только на этот раз ближе к германской границе. Это оплеуха не только обергруппенфюреру СС и генералу полиции Фон дем Баху, но и всемогущему Гиммлеру. Ведь именно он, Гиммлер, клялся фюреру, что в Карпатах раз и навсегда покончено с опасным Ковпаком.

Не оправдались надежды фашистов. Соединение — живет. И не только живет, но и активно действует. Имя Ковпака не сходит с уст всполошившихся гитлеровцев.

— Ох, Петрович, насолил же фрицам наш дед Ковпак, никак не могут опомниться, — радовался успеху партизан Москаленко. — Им и невдомек, что Сидор Артемович живет себе в Киеве, а командуешь ты.

Да, тогда еще имя Вершигоры для врага было мало известно.

— А чему здесь удивляться? — сказал Вершигора. — Если бы кто-нибудь до войны сказал мне, что я буду военным человеком, я бы сам удивился. Но если бы мне сказали, что буду командовать соединением в тылу врага, я удивился бы еще больше.

Кто бы мог подумать, что из сына молдавского сельского учителя, рано оставшегося сиротой, с одиннадцати лет вынужденного батрачить, чтобы заработать на кусок хлеба, мечтавшего стать агрономом, а ставшего кинорежиссером, получится командир прославленного партизанского соединения!?

Но случилось именно так. Партизаны под командованием Петра Петровича Вершигоры много неприятностей причинили противнику. Гитлеровцы активизировали свою разведку. Из Львова, Люблина, Перемышля и Билгорая потянулись ее щупальцы к партизанам. Но ковпаковцы были начеку. Не стояли в стороне и польские патриоты.

Только за один день в селе Циосьме Билгорайского повята с их помощью и благодаря постоянно проявляемой партизанами бдительности было задержано свыше тридцати шпионов. Большинство из них уголовники из люблинской тюрьмы. Они прошли специальную подготовку и к нам были засланы люблинским гестапо.

Разоблачив первого шпиона, наши командиры допросили его, узнали приметы остальных и задержали их. Одного шпиона направили обратно с письмом. В нем говорилось:

«Господин комендант! Мы, советские партизаны, очень тронуты тем, что вы проявляете глубокий интерес к численному составу и вооружению нашего соединения, засылая к нам с этой целью своих шпионов. Считаем за честь сообщить, что все они благополучно прибыли в пункт назначения и сейчас находятся у нас. В подтверждение этого направляем к вам одного из них с настоящим письмом. Что же касается нашего оружия и численного состава, то мы постараемся удовлетворить ваше любопытство и сегодня всем партизанским соединением прибудем к вам в гости, чтобы продемонстрировать перед вами боеспособность и вооружение. Советские партизаны».

После отправки письма Вершигора сказал:

— Интересно знать, что предпримет комендант? Товарищ Бережной, для большей убедительности пошлите взвод разведчиков, пусть ночью обстреляют немецкий гарнизон.

— Поручим это дело Зяблицкому. Сделает все как по нотам, — предложил Клейн…