ГЛАВА 9

ГЛАВА 9

РАЗОЧАРОВАНИЕ ГОРБАЧЁВА

Нам казалось, что депеши из Стокгольма читались в Москве с большим интересом. Во всяком случае, они, как правило, рассылались по «большой разметке», то есть всем членам Политбюро и заинтересованным ведомствам.

Велико же было наше изумление, когда окольными путями через болгарских друзей к нам в руки попал текст закрытого выступления Горбачёва на совещании Политического консультативного комитета Варшавского договора в Софии 22 октября 1985 года. В нём чёрным по белому было написано:

«Общими усилиями нам удалось поставить на Стокгольмской конференции такие вопросы, как неприменение силы, создание безъядерных зон, очищение Европы от химического оружия и создание коридоров, где такое оружие не размещалось бы». Тем самым, подчёркивал Горбачёв, государства социалистического содружества «выдвинули комплексную программу мер, осуществление которых позволяет создать перелом в международных отношениях, вернуть их в русло разрядки».

Это было хуже, чем удар грома среди ясного неба. Совсем недавно мы подробно информировали Москву, что, следуя директивам утверждённым Политбюро, делегации удалось разменять этот пропагандистский балласт на отказ Запада от обмена чувствительной информацией, которая, по мнению наших военных, могла подрывать безопасность Советского Союза. В результате нам удалось выйти на договорённость, которая обрисовывает контуры будущего соглашения и стала основой для практической, а не пропагандистской работы на конференции. И что же? Неделю спустя, Генеральный секретарь выступает с речью, в которой провозглашает главной целью осуществление тех мер, от которых мы только что благополучно отказались. Что, в Москве не читают наших телеграмм? Или это очередная смена курса? Но почему нас тогда не поставили в известность? Забыли?    

А в Москве о Стокгольмской конференции и её проблемах тогда мало заботились. Это было «мелкотемье». Там готовили мирное наступление Горбачёва, которое должно было потрясти мир. Правда о реальности предлагаемых мер их творцы мало задумывались. Главное было потрясти, вздыбить сторонников мира, заручиться поддержкой Европы.

Наступление это должен был начать Шеварднадзе, который в конце сентября 1985 года впервые прибыл в Нью— Йорк для участия в сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Но главным в его поездке были встречи с госсекретарём и президентом США.

И тут вышла осечка. После долгой беседы с Шульцем было объявлено, что она была «откровенной и полезной». Но никакого продвижения вперёд не получилось. Накануне они обменялись довольно резкими речами. Шульц снова нажимал на больные мозоли — права человека и «коммунистический колониализм» в Афганистане, Анголе, Камбодже. А Шеварднадзе страстно говорил о прекращении гонки вооружений и нераспространении её на космос. Шульц от всего этого отмахивался, называя пропагандой, и теперь при встрече они снова говорили о том же, хотя и без ругани.

Шеварднадзе стал было укорять госсекретаря, что делегация США играет роль тормоза на переговорах в Стокгольме. Но Шульц, видимо, имел другую информацию и потому твердо ответил, что конструктивный подход требуется с советской стороны. Вот и всё.

27 сентября Шеварднадзе посетил Рейгана в Белом доме и передал личное послание Горбачёва, где излагались соображения в связи с предстоящей встречей в верхах в Женеве. Там — то и была заложена бомба. Советский лидер предлагал:

Первое: договориться о радикальном, на 50% сокращении (до 6 тысяч боеголовок) ядерных вооружений СССР и США, достигающих территории друг друга. Но только при условии полного запрещения ударных космических вооружений.

Второе: заключить соглашение о ядерных средствах  средней дальности вне связи с проблемами космических и стратегических вооружений. Но при этом должны учитываться ядерные средства Англии и Франции.

Это было уже нечто новое в позиции Советского Союза. Однако на Рейгана оно почему— то не произвело впечатления и он по— прежнему защищал своё любимое детище — «Звёздные войны.» А американских экспертов насторожило, что осуществление этих предложений было связано условиями, неприемлемыми для Соединённых Штатов.

 Неприемлемым было и советское определение стратегических ядерных средств, подлежащих сокращению. Согласно предложению Горбачёва это должно быть оружие, достигающее территории другой стороны, — то есть не только межконтинентальные ракеты, но и американские ракеты средней дальности, тактические средства, расположенные на базах в Европе и на Дальнем Востоке. Значит, американцам пришлось бы сокращать раза в два больше вооружений, чем Советскому Союзу. Поэтому предложение Горбачёва было объявлено очередным упражнением в пропаганде.

Не лучше обстояло дело и по результатам широко разрекламированного визита Горбачёва во Францию в начале октября. Он прилетел в Париж, произвел там фурор, показав себя советским лидером новой генерации, который может говорить без бумажки, улыбаться и нормально общаться с людьми. Запад был поражен этим, но каких— либо практических результатов, кроме пропаганды, от его визита не было.

Горбачёв с помпой объявил об одностороннем сокращении советских ракет средней дальности СС— 20 в Европе до 243 и предложил Англии и Франции вступить в прямые переговоры с Советским Союзом относительно сокращения их ядерных средств. Но не тут то было. Париж сразу же отказался, а Лондон холодно дистанцировался от этого предложения. В общем, ничего не получалось от ожидаемого единения с Европой.

Однако особые надежды возлагались на соглашение с французами о прорыве в Стокгольме. Выступая в парламенте, Горбачёв подчеркнул, что на конференции «прорисовываются контуры будущих договорённостей». Они предусматривают конкретизацию и придание действенности принципу неприменения силы, а также набор мер доверия в военной области. И демонстрируя готовность Советского Союза к достижению таких договоренностей, объявил о согласии с западным предложением об обмене ежегодными планами уведомляемой военной деятельности.

Это была первая серьёзная уступка, сделанная Горбачёвым. Во всём мире специалисты восприняли её как сигнал: Советский Союз готов к поиску компромисса в Стокгольме. Но, как положено в таких случаях, промолчали, ожидая, что будет дальше. Французы это сигнал тоже восприняли, но утопили в потоке общих фраз. После встречи с Горбачёвым президент Миттеран сказал в своём близком окружении:

«У этого человека захватывающие планы. Но отдаёт ли он себе отчёт в тех непредсказуемых последствиях, которые может вызвать попытка их осуществить».[119]