ПОСЛЕДНИЙ НАКАЗ ГРОМЫКО

ПОСЛЕДНИЙ НАКАЗ ГРОМЫКО

Вот в такую обстановку неопределённости окунулась в Москве советская делегация, прилетевшая из Стокгольма. Всем было не до нас и не до каких — то мер доверия. Только 4 апреля 1985 года мне удалось пробиться к министру. В кабинете уже сидели, как безмолвные свидетели, его замы: Корниенко и Ковалев.

— Ну, как, жива еще Стокгольмская конференция? — такими словами встретил меня Громыко. Можно ли еще прощупать ее пульс?

Я ответил, что конференция жива — здорова и набирает темп. В дискуссиях даже стали прорисовываться контуры возможной договоренности. Громыко недовольно скривил рот и сказал:

— Ну а выгодно ли нам то, что стоит за этими контурами? Взять хотя бы неприменение силы. Я уже не говорю о том, что Запад не хочет заключения договора. А просто ссылки на Устав ООН и ХЗА — это детская игра. Допустим даже, что будет достигнута хорошая договоренность о неприменении силы, пусть без ратификации. Но где гарантия, что она  будет соблюдаться? Ведь вся политика США направлена на использование силы и раскручивание гонки вооружений. Они наверняка попытаются сделать оговорку, что эта договоренность будет действовать до тех пор, пока кто— либо не применит обычные вооруженные силы или не случится каких— либо иных инцидентов. И вот вся эта договоренность потянет за собой военные меры доверия с информацией о расположении наших частей, инспекций и т.д. Зачем нам все это?

Это было последнее напутствие, которое дал мне Андрей Андреевич. Больше мы с ним в его качестве министра не встречались. В заключение беседы он сказал, что у делегации есть директивы (утвержденные еще в конце 1983 года) — ими и надо руководствоваться. Никаких новых указаний не требуется. Правда, нам с Корниенко (Ковалев молчал) удалось убедить его разрешить делегации начать изложение цифровых параметров и других деталей советской позиции по военным мерам доверия, которые содержатся в этих директивах.

— Хорошо, — сказал он, — только посоветуйтесь с военными.

Тем самым он снял, наконец, табу с обсуждения военных мер, наложенное им в январе 1984 года, когда сказал перед отлетом из Стокгольма: «Забудьте, что у нас есть вторая часть директив — военные меры доверия».

Но теперь надо было «посоветоваться», а попросту говоря, согласовать этот шаг с военными. Поэтому я поехал в министерство обороны к новому начальнику Генерального штаба маршалу С.Ф. Ахромееву.

Это был худой — скорее даже усохший человек, с резкими, энергичными манерами, с горящим взором исподлобья и острыми мефистофелевскими чертами лица. Он всегда был в движении и в работе: что— то читал, подчеркивал, писал, давал указания — и все это в одно и то же время. Даже в предбаннике Политбюро маршал умудрялся руководить. Садился куда— нибудь в уголок у небольшого столика с огромной папкой документов и начинал их читать, накладывая резолюции размашистым почерком, нисколько не обращая внимание на происходящее вокруг. Время от времени к нему подходил ординарец, забирал отработанную порцию бумаг и передавал новую. По сути дела, он был единственный, кто работал в предбаннике. Все остальные просто болтали, обменивались мнениями, рассказывали анекдоты, пили чай.

Как он мне потом сам рассказывал, вставал Ахромеев в 5 часов утра, делал зарядку на дворе (жил он постоянно на даче) и ехал на работу, где находился часов до девяти или даже одиннадцати. Его всегда можно было застать в кабинете. Ложился спать в двенадцать. И так каждый день.

Разговаривать с Ахромеевым было нелегко. Он внимательно и скорее недоверчиво сверлил собеседника своим огненным взглядом. Не успел я изложить ему наш замысел начать детальное обсуждение военных мер доверия, как маршал бросил всего лишь один, резкий, как выстрел, вопрос:

— Зачем?

Пытаясь подстроиться под военный образ мышления — скорее всего очень примитивно, — я стал объяснять, что на фронте борьбы за политические меры доверия мы одержали победу. Если раньше страны НАТО вообще не хотели  слышать об обсуждении таких мер, то теперь они согласны пойти на договоренность о неприменении силы, хотя и не в виде договора. Тут маршал прервал меня и задал очень примечательный вопрос:

— А какая разница между договором и соглашением? Вы что действительно думаете, что договор способен удержать американцев от нападения, если сочтут это необходимым?

Мне пришлось ответить ему, что я так не думаю. Военные меры доверия, убеждал я его, — это поле, на котором до последнего времени играли американцы и страны НАТО. Мы своих предложений еще не вносили, кроме ограничений, и в дискуссии не участвовали. Если и дальше дело будет продолжаться таким образом, то натовцы могут установить своего рода смычку с нейтралами, и тогда мы окажемся в изоляции. В общем, и на этом поле надо переходить в наступление.

Ахромеев согласился и дал указание своему заместителю — генералу армии Варенникову — подготовить документы об уведомлениях о крупных учениях сухопутных войск, ВВС и ВМС, а также о передвижениях и перебросках войск. Дверь к обсуждению военных мер доверия была приоткрыта.