ПРО А и Б…
ПРО А и Б…
На пленарных заседаниях советская делегация продолжала тактику «обработки собственного поля». В течение III, IV, и V раундов (сентябрь 1984 г. — март 1985 г.) она говорила только о неприменении силы и других своих политических предложениях, как будто военных мер доверия не существует и в помине. Любые высказывания нейтральных или натовских представителей в отношении политических мер, пусть даже негативного свойства, тут же подробно комментировались и потом изображались как активное обсуждение советских предложений. Впрочем, страны НАТО придерживались примерно той же практики и предпочитали говорить в основном о военных мерах доверия, активно предлагая другим делегациям высказываться по предложениям НАТО.
Поэтому очень скоро такая дискуссия стала напоминать диалог глухих. Но чем дальше продолжался этот абсурд, тем явственнее становилась необходимость создания такой рабочей структуры конференции, которая позволила бы начать деловое рассмотрение всех предложений, внесенных на конференции. Эта тема постоянно фигурировала в наших неофициальных контактах с Джимом Гудби, Клаусом Цитроном и Жаком Леконтом, но решение пока не прогладывало. После неудачи в сентябре Курт Лидгардт отстранился от дальнейшего участия в поисках компромисса. Однако Матти Кахилуотто продолжал проталкивать шведско— финское предложение о двух группах.
Во время октябрьского перерыва мне удалось уговорить Громыко в необходимости создания рабочей структуры конференции на основе шведско— финской инициативы. Иначе мы окажемся в изоляции и не сможем добиваться даже обсуждения советских предложений, убеждал я его. Если сейчас мы не примем предложения финнов, то потеряем поддержку нейтральных и неприсоединившихся государств, и тогда нам будут противостоять 29 государств НАТО и Н+Н. Без особого энтузиазма Громыко разрешил тогда «попробовать».
Компромисс, разработанный Кахилуотто, был до изумления прост. Конференция принимает резолюцию о создании двух рабочих групп А и Б. В группе Б будут обсуждаться все «старые меры», которые предусматривались ещё в Хельсинском заключительном акте (уведомления и наблюдение за военной деятельностью). А в группе А — все новые меры. К этой резолюции прилагалось расписание работы и конкретный перечень предложений государств, которые будут обсуждаться в каждой группе. При этом была сделана оговорка: «согласие на обсуждение того или иного предложения не означает его принятия и не ущемляет права каждой делегации оценивать соответствие этого предложения мадридскому мандату». Вот и все.
Однако на выработку даже такого компромисса ушло практически три месяца. И это несмотря на то, что вместе с финнами над ним активно работали делегации СССР, США, Франции, ФРГ и Польши. Мы с Гудби разговаривали на эту тему минимум раз в неделю. Но... нужно было убедить столицы, союзников, чтобы абсурд бесполезных дискуссий не пленарных заседаниях дошел, наконец, до всех.
И здесь были свои правила игры. Не знаю, как было принято в США, но в Москву советская делегация должна была сообщить о достигнутом компромиссе, не как о договоренности ряда делегаций Востока и Запада под эгидой финского посла, а как о результате жестокой борьбы, в которой американцы потерпели поражение. Что мы и сделали, направив в Москву депешу о намерении дать согласие на создание рабочих групп А и Б, если не получим иных указаний.
Теперь нужно было набраться терпения и ждать. Москва промолчала, и 3 декабря финское предложение было принято. Это было единственное достижение Стокгольмской конференции за год работы. Правда, мы не разругались и не разошлись. По тем временам это уже было хорошо.