Какой угол важнее

Какой угол важнее

Цельность и самобытность личности Главного, его постоянство в проведении технической политики нашли свое выражение в воспоминаниях сослуживцев самым неожиданным образом. Перелистывая их, читаем:

"Сильной стороной технической политики Михаила Кузьмича являлось то, что он, в противовес своим конкурентам по конкурсным машинам, никогда не блефовал, никогда не зарывался в авансах. Заявлял только то, что мог сделать реально".

А вот мнение другого проектанта:

— Кузьмич никогда не арапничал. Поэтому зачастую в соревновании и при обсуждении проектов мы выглядели в невыгодном свете, так как заявляли характеристики явно ниже, чем у конкурента. Но это были именно те характеристики, которые можно было обязательно обеспечить при реализации проекта. Он так поставил дело с самого начала и проводил эту политику железной рукой, что в конце концов все и почувствовали, а почувствовав, поверили…

Неправда ли, возвращаясь к высказанной выше мысли, впечатление такое, что эти наблюдения принадлежат перу одного человека и только разделены некоторым временным интервалом? Но тогда не было бы смысла их цитировать одновременно. В том-то и дело, что они принадлежат, как уже отмечалось выше, совершенно разным лицам (сотрудникам конструкторского бюро Н.И. Урьеву и Н.В. Гумилевскому) как по характеру, взглядам на жизнь, так и по отношению к процессу проектирования ракет.

И самое поразительное, что цитируемое не является единичным совпадением. Удивляться скорее приходится тому, что таких схожих суждений, выраженных почти одними и теми же словами, очень и очень много. Так что о случайности говорить не приходится, это явная устойчивая закономерность, отражающая суть характера и однозначность жизненной позиции Михаила Кузьмича.

То, что Главный конструктор всегда делал то, что обещал, создало ему непререкаемый авторитет в глазах основного Заказчика — Министерства обороны. И для этого были все основания — стратегическую боевую мощь составляли, в основном, ракеты, сконструированные в конструкторском бюро М.К. Янгеля. В кругах военных ракетчиков одно время даже ходила едкая (по отношению к конкурентам) эпиграмма:

"Королев работает на ТАСС.

…………………………………..

 А Янгель — на нас".

Стремление всегда и на всех уровнях быть честным и откровенным, органическая неприязнь к позерству, чванству и высокомерию находили свое законченное выражение в полном отсутствии честолюбия, особенно тогда, когда это касалось работы. Однажды ему принесли на подпись решение Государственной комиссии. По заведенному порядку подпись Главного, как технического руководителя летных испытаний, должна была стоять в верхнем левом углу титульного листа.

Но капризный председатель комиссии генерал-лейтенант А.И. Соколов посчитал более престижным для себя как раз этот левый угол и посему пожелал именно там поставить свою подпись. Когда о неожиданно возникших трудностях доложили Янгелю, он расхохотался:

— А кто сказал, что левый угол главнее правого?!

И, ни минуты не раздумывая, поставил подпись, добавив:

— Пусть будет так.

А вот как описывает свой первый визит к Главному конструктору доктор технических наук И.Г. Писарев:

"Не без робости вошел я в кабинет и, поздоровавшись, протянул документ для утверждения. Михаил Кузьмич бегло просмотрел его и спросил:

— А где же подпись представителя Заказчика?

Я ответил, что он использует свое право утверждать документ последним. Михаил Кузьмич улыбнулся и, ставя свою подпись под напечатанным "Утверждаю", заметил:

— Не доверяете Главному конструктору?

И произнес он эти слова как-то очень просто, без какой бы то ни было тени недоброжелательности".

Он не был тщеславным, но сильным его качеством была гордость человека, облеченного большой государственной ответственностью. С подчиненных и стоящих выше в иерархической лестнице требовал потому, что это было нужно не ему, а государству.

Он мог ругать человека так, что из того, как говорится, перья летели. Но никогда не унижал его человеческого достоинства. Потому, что сам прежде всего был человеком.

"Как-то во время беседы в узком кругу Михаил Кузьмич откровенно поделился с сослуживцами мнением по поводу просьбы одного хорошего своего приятеля:

— Я не мог отказать, но поинтересовался — зачем это нужно. Ведь у него и так все уже есть?

— Ну это, Миша, сложно объяснить, — ответил он мне.

— Не понимаю таких, — продолжал Михаил Кузьмич, и еще раз повторил:

— Не понимаю этих людей. Ведь у нас есть демонстрационный зал, но чтобы там все связывалось с моим именем?! Зачем? Кому это нужно? Там молодежь должна видеть, как мы решали задачи, делали дело, где ошибались, должна учиться на нашем опыте. А все остальное — суета сует, пустая трата сил и времени.

— Кажется, яснее не скажешь, — комментирует инженер А.Д. Гордиенко, воспроизводящий эту сцену".

Будучи по натуре человеком независимым и гордым в принципиальных вопросах, он органически не терпел никаких оскорблений в свой адрес.

"Узнав, что министр обороны А.А. Гречко нелестно отозвался о нем, назвав конъюнктурщиком, Михаил Кузьмич поднял трубку правительственной связи, долго и упорно пытался соединиться. А когда на другом конце провода в Москве ему все же ответили, выразительно, чеканя слова, произнес:

— Здравствуйте, товарищ Маршал Советского Союза! С вами говорит Янгель, Главный конструктор. По вашему мнению я конъюнктурщик? Я совесть никому не продаю!

И, стукнув кулаком по столу, повесил телефонную трубку. Обращаясь к присутствовавшему при этом разговоре ведущему конструктору М.И. Галасю, спросил:

— Ну, как поговорили?

— Михаил Кузьмич, может быть надо было помягче, все-таки Маршал, — постарался сгладить неприятный разговор ведущий конструктор.

— За свою честь надо не только стучать по столу кулаком, но и…! — эмоционально "по-русски" охарактеризовал состоявшееся объяснение Главный".

Сильно развитое чувство собственного достоинства он сохранял в любых ситуациях и на любых уровнях.

В быту же был крайне непритязателен. Первую в своей жизни отдельную квартиру М.К. Янгель получил в сентябре 1952 года, когда был уже директором НИИ-88. А до этого в течение многих-многих лет, несмотря на то, что занимал ответственные посты, семья жила в коммунальной квартире.

"На традиционном новоселье, подняв бокал с шампанским, Михаил Кузьмич произнес:

— Мой тост за всепобеждающую жизнь. Я очень благодарен Дмитрию Федоровичу[9]. Новая квартира — проявление его заботы… Авансы мне выданы большие. Итак, за успех начатого дела!"

Переехав на работу в Днепропетровск, очень долгое время жил вначале в заводской гостинице, затем в скромной малогабаритной двухкомнатной "хрущевке" в не престижном районе новостроек. И только когда по настоянию вышестоящих инстанций в прилегающей к заводу парковой зоне специально для Главного конструктора построили одноэтажный коттедж, он в последние годы переехал туда. И на новом месте все время тяготился забором, огораживающим дом.

— Черт знает что, — не раз слышали сослуживцы ворчание Главного, — забор выстроили, будто для барина. Надо же, додумался кто-то. Даже неудобно с соседями встречаться.

"Первая половина шестидесятых годов. Кульминационный момент в жизни.

Годы триумфа! Все почести Михаилу Кузьмичу: звезды Героя, звания академика Академий наук Украины и Советского Союза, избрание в высшие партийные и государственные органы, — вспоминает бывший парторг конструкторского бюро В.Я. Михайлов, — а он оставался таким же простым, доступным, скромным, каким мы его знали ранее. И это не игра актера. А если игра, то гениальная, перед такой игрой не грешно и шапку снять, низко поклониться".

Все награды и почести он воспринимает прежде всего как признание достижений, престижа руководимого конструкторского бюро.

Частые изнурительные десятичасовые полеты на космодром Байконур. Михаил Кузьмич со всеми в обычном самолете, как правило, ночь за преферансом. И только лишь когда чувствовал усталость, пользовался раскладушкой. Никаких специально оборудованных самолетов с салонами в них органически не терпел. В этом проявлялось и стремление всегда быть в гуще среди сподвижников, и тонкое чувство ситуации, и понимание, что этим выигрывал. Прилетая на полигон, Михаил Кузьмич никогда не останавливался в лучших номерах, а всегда в своем привычном, в гостинице жилого городка технической позиции, испытывая, несмотря на тяжелые недуги, о которых мало кто знал, наравне со всеми "прелести" суровых климатических условий казахстанской природы — изнуряющей жары лета и жестких морозов зимы.

Таков был Главный в повседневной жизни: имея больше прав, чем другие, никогда не выделялся среди создателей ракетных комплексов, не пользовался каким бы то ни было привилегированным положением, не предъявлял особых требований.

Но это не мешало быть в то же время очень самолюбивым. Однако самолюбие его было особой пробы, преломлялось через призму престижа, авторитета конструкторского бюро. Поэтому Михаил Кузьмич, безусловно, болезненно реагировал бы, если бы его где-то в командировке устроили хуже, чем равных ему по положению, и переживал бы в случае, если ему оказывали почести ниже, чем положено по рангу. И это при том, что, будучи предельно скромным в быту и к проявлению комфорта, старался избегать всякой показухи и выделения себя из общей массы.

В 1966 г. происходили очередные выборы в Академию наук СССР. К этому времени М.К. Янгель — уже академик Украинской академии наук. Научно-технический Совет конструкторского бюро выдвигает своего Главного на вакансию действительного члена АН СССР. Выдвижение поддерживают многие крупнейшие ученые — механики страны.

Но Академия — сложная, со своими обычаями и традициями, структура. И не всегда за свою историю оказывалась на высоте при оценке уровня вклада и влияния на развитие науки претендента на почести "бессмертных". Широко известен абсурдный (иначе не назовешь этот нонсенс) факт, что гениальный русский химик Д.И. Менделеев не был удостоен звания академика Российской Академии наук. Не был академиком и отец русской авиации, основоположник современной гидро- и аэромеханики Н.Е. Жуковский.

Выборы по существующим правилам проходили в два тура. И уже на первом этапе М.К. Янгель не был допущен для дальнейшего участия в конкурсе.

Михаил Кузьмич на сложившуюся ситуацию отреагировал крайне болезненно. И даже, что было крайне несвойственно ему, замкнулся, осунулся. По всему было видно, что самолюбие задето очень сильно.

Партийный комитет, усмотрев в этом акте прежде всего недооценку достижений конструкторского бюро, поручает связаться с Москвой руководителю партийной организации В.Я. Михайлову. Молодому секретарю смелости не занимать. Не откладывая дело в долгий ящик, он снимает телефонную трубку и звонит В.П. Глушко, который не только являлся постоянным смежником днепропетровцев, но и занимал ответственный пост секретаря секции механики Академии наук. В.П. Глушко ответил сразу. Состоялся короткий содержательный разговор. Представившись, парторг без всяких вступлений перешел к делу.

— Валентин Петрович, прошу извинить. Нехорошая весть до нас дошла. Михаил Кузьмич не допущен в следующий тур голосования.

— Да, Владимир Яковлевич, к сожалению это так.

— Валентин Петрович, дело не только в Янгеле. Вы же не хуже нас знаете, что с нашим Главным работает большая армия смежников, много научно-исследовательских институтов, ведущих ученых, и наша кооперация заслуживает признания на самом высоком научном уровне.

— Да. Это так. Научный потенциал Янгеля, одновременно как и мой, велик, я также ваш постоянный смежник. Именно поэтому выступал за избрание Михаила Кузьмича академиком. Но еще не все потеряно. Скоро будет второй тур и надо изыскать все возможности поправить дело. Надеюсь на успех. Рад вашему звонку, он для меня был очень полезен.

— До свидания, Валентин Петрович.

— Еще раз спасибо за звонок, всего хорошего…

Это был не единственный демарш преданных своему Главному сослуживцев. Ко второму туру подключили "тяжелую артиллерию". В решающий момент активно проявили себя Л.И. Брежнев, Д.Ф. Устинов, а также первый секретарь ЦК КПУ В.В. Щербицкий. И это решило успех дела. М.К. Янгель достойно стал представлять конструкторское бюро в Академии наук СССР.

Как только в конструкторском бюро узнали результаты голосования во втором туре, ближайшее окружение Главного собралось в его рабочей комнате, где была экспромтом сочинена "грамота" — свидетельство доброй признательности своему руководителю.

Новоиспеченный академик не скрывал своей радости. Свою благодарность коллективу он выразил одновременно и эмоционально, и кратко:

— Спасибо, друзья!

Будучи как и все в какие-то моменты легко ранимым, Михаил Кузьмич больше всего не любил некомпетентную критику и вмешательство в ход дел вышестоящих руководителей, точнее, он ее просто не переносил. Особое раздражение вызывали интриги и нравоучения министра обороны А.А. Гречко. Не терпел попыток административного давления со стороны Председателя Военно-промышленной комиссии и его первого заместителя. С последним он позволял себе даже в присутствии посторонних разговоры на повышенных тонах, когда тот пытался учить уму-разуму. Но всегда стремился все обставить и затушевать так, чтобы в коллективе не почувствовали, что по отношению к нему строятся козни, что его обидели, не встретили, или не поздоровались в соответствии с положенным уровнем этикета, а объяснял все непониманием проводимой им технической линии.

А вот интересный эпизод, в котором, являя собой пример высоких морально-этических норм поведения, М.К. Янгель одновременно предстает человеком, которому свойственны простые человеческие слабости.

"Когда я представил Михаилу Кузьмичу список сотрудников конструкторского бюро и размер предлагаемых премий за создание метеорологического спутника "Метеор", — пишет в своих воспоминаниях В.Н. Паппо-Корыстин, — он назвал мне сумму, большую, чем себе.

Это был беспрецедентный случай, когда ведущий конструктор получает вознаграждение выше Главного. И оценить его могут по-разному. Ведь список-то утверждают в Министерстве.

В ответ на мое бормотание, что-де неудобно, не по рангу…, он только заметил:

— Дорогой мой, оставь свои сомнения при себе. Ты больше меня работал по этой теме, ты и должен по заслугам получать больше. Я свое еще получу за наши основные дела, а здесь ты был главной движущей силой.

Между тем будучи очень щепетильным в этих вопросах, Михаил Кузьмич попросил:

— Позвони Иосифьяну. Он — Главный конструктор объекта, поэтому надо получить его добро.

Связался с Москвой и стал согласовывать с Андроником Гевондовичем список на премирование. Когда дошел до фамилии одного заместителя М.К. Янгеля, он неожиданно стал возражать, горячо убеждая, что по этой теме он не работал. Все же удалось убедить, что ведут подразделения обсуждаемого руководителя документацию и в дальнейшем будут продолжать эту деятельность.

— Ну раз мой министр иностранных дел, — так он называл меня, — так считает, я не буду возражать.

Закончив согласование, сразу по прямому проводу доложил М.К. Янгелю о результатах разговора. Когда рассказал об инциденте с заместителем и передал подробно произошедший обмен мнениями, он рассмеялся. Надо заметить, что в это время между Главным и этим заместителем наметились большие разногласия. Успокоившись, Михаил Кузьмич неожиданно попросил:

— Повтори, пожалуйста, как сказал Иосифьян.

И вновь заразительно смеялся.

Он смеялся тому, что независимо от него смежник так же относился к умнику, непогрешимому в своей безапелляционности.

Это была слабинка большого человека порадоваться хоть сиюминутной неудачей своего противника".

Несмотря на огромный авторитет, которым пользовался М.К. Янгель на всех уровнях (о чем он, конечно, хорошо знал), ему было не безразлично, что думают о Главном ближайшие окружающие, какова оценка тех или иных ситуаций, возникавшая в собственном коллективе. Бывший секретарем первичной партийной организации ведущий конструктор В.Л. Катаев вспоминал, что Михаил Кузьмич, состоявший на партийном учете в группе ведущих, часто беседовал с ним лично, интересовался мнением сотрудников и всегда расспрашивал о настроениях, бытующих в коллективе, а когда узнавал, что кто-то о нем отзывался не очень лестно, то очень сильно переживал, ему становилось очень больно.

Стремясь не потерять связующих нитей с сослуживцами, он, очевидно, много внимания уделял анализу своих поступков и решений, вопросу не приказного, формального, а морального права быть лидером.

— Ты что думаешь, я здесь самый умный? — озадачил он однажды в приватной беседе партгрупорга.

Главным ориентиром в проводимой политике при любых обстоятельствах оставалось мнение коллектива. Всегда, когда в чем-то сомневался или хотел знать, что думают по этому поводу сослуживцы и совпадает ли их мнение с его собственным, Михаил Кузьмич пытался создавать обстановку, позволявшую каждому, без оглядки на окружение, высказать свое мнение, не стесненное рамками производственных отношений. Одним из приемов, к которому он прибегал в крайнем случае — тайное голосование. Например, при выдвижении на государственные премии. А потом, после состоявшегося голосования, удовлетворенно заявлял:

— Я тоже так думал.

И чувство внутренней радости, что большинство (вернее он как и большинство) думает одинаково, невольно отражалось на его лице.

Поэтому, заботясь о своем реноме, всегда старался оставаться объективным в любой обстановке. Это в частности, проявлялось в том, что умел признавать собственные ошибки. Если кто-то мог доказать, что Главный в данной ситуации не прав, то Михаил Кузьмич с улыбкой прямо и откровенно признавал правоту и победу своего оппонента.

Однажды во время обсуждения с ведущим конструктором В.Л. Катаевым возникшей проблемы Главный вдруг неожиданно отреагировал:

— Чепуху городишь.

И стал излагать свою точку зрения. Когда же собеседник развил и более подробно обосновал предлагавшуюся идею, Михаил Кузьмич, подумав, также неожиданно признал ошибочность своего суждения.

— Нет, это я чепуху горожу, а ты говоришь правильно…

О том, что Главный не чурался признавать свои ошибки, свидетельствует и Г.Д. Хорольский. Вот показательный диалог:

— Михаил Кузьмич, я же Вам говорил, что события могут развернуться в ровно противоположном направлении.

Главный внимательно посмотрев на ретивого инженера, отпарировал:

— Ты же неубедительно доказывал мне. Но я признаю, что ты смотрел дальше и оказался более предусмотрительным. Жалко одного — какая была проведена работа и все пошло насмарку. Знаешь, медведь тоже любит камни катать, но разве это можно назвать работой?…

В последнее время работы в конструкторском бюро, уже будучи тяжело больным, когда многое можно было списать на плохое самочувствие, Михаил Кузьмич находил в себе мужество признавать свои слабости, проявившиеся в неприсущей ему раздражительности и несдержанности иногда даже и без особого повода.

Тем не менее, такие сцены не носили безобразного характера, и, если даже эмоции вдруг выплескивали через край, то это не воспринималось как причина для создания конфликтных ситуаций. Сослуживцы тонко чувствовали, как тяжело отражалась работа на ухудшавшемся здоровье Главного, как непросто давались ему последние шаги, и не "таили камня за пазухой". Глубоко по-человечески понимая все, они оставались верными своему Кузьмичу.

— В одно из последних посещений, — вспоминает В.Л. Катаев, — зайдя в кабинет, застал Михаила Кузьмича, стоящего одетым. Он складывал документы в сейф и сразу предупредил, что уходит. Я стал настаивать, и он еще раз повторил, что уже уходит. Однако, ссылаясь на минутное дело, я проявил настырность. И тотчас же глубоко об этом пожалел, так как в ответ услышал:

— Ты… не понимаешь, что я говорю? Мне врачи разрешают всего два часа в день работать!

В этот момент он качнулся и задел сейф. Видимо, Михаилу Кузьмичу было очень плохо. Мне стало крайне неудобно за свое поведение, вынудившее его на такую реакцию. Ведь в подобных ситуациях М.К. Янгель никогда не ругался, а потому это было совершенно неожиданно.

Что-то пробормотав, я повернулся и ушел. Минут через двадцать звонит телефонный аппарат. В трубке знакомый голос секретаря Главного — Лидии Павловны, которая сообщила, что Михаил Кузьмич просит извинить его за несдержанность и сожалеет, что погорячился.

Это М.К. Янгель приехал домой и сразу же позвонил в приемную…

Бесконечно скромный и непритязательный в быту, под конец жизни, чувствуя, как тает здоровье, Михаил Кузьмич начинает задумываться, где найдет последнее пристанище. Среди соратников размышляет о Красной площади и Новодевичьем монастыре.

Что это, парадокс жизни? Нет — это сама жизнь. Ведь прежде всего он был живым человеком, который сам себя поставил так, что от него просто требовалось больше, чем от других.