2. «Ухажеры мне всегда попадались какие-то неудачные...»

2. «Ухажеры мне всегда попадались какие-то неудачные...»

...Каждый раз, собираясь навестить Мордюковых (а Нонна Викторовна в последние годы жила с сестрой, художником по костюмам Натальей Викторовной, в замужестве Катаевой), мы старались прихватить с собой что-нибудь вкусненькое: диабетическое печенье или халву, фруктов или кусочек соленого «рыбца» (семги или форели) — просто хотелось доставить хоть маленькое удовольствие великой актрисе. А ее это напрягало. «Время такое тяжелое, все дорого, а у вас же дети! Что вы все на меня тратитесь!» Уверения, что эти маленькие знаки внимания никак не разрушают наш семейный бюджет, ее не убеждали. Приходилось хитрить: вручать гостинцы Наталье Викторовне уже уходя домой. Мы воспринимали Нонну Викторовну как великую актрису. (Во всем мире считают одной из самых выдающихся актрис ХХ столетия. Английская энциклопедия «Who is who» поставила ее в первую десятку артистических явлений.) И как родню — она была безумно похожа на наших мам. (Особенно остро ощутили это, когда наших мам не стало.) Видимо, она это чувствовала и совсем не боялась говорить с нами «по-свойски»... Особенно в «неформальные» встречи, когда навещали ее просто так.

Они с Натальей Викторовной всегда просто фонтанировали историями из своей жизни. Понимая, что это надо сохранить, кое-что мы записывали по памяти дома. Иногда, когда диктофон был при себе, ставили его на стол: она не возражала. Некоторые рассказы потом входили в «официальные» интервью, которые мы публиковали. Разумеется, с согласия самой актрисы.

Вообще-то к нашим собратьям по перу она относилась, мягко говоря, настороженно и в последние годы практически игнорировала просьбы на общение, исходившие от газетчиков.

Иногда тоска по камере, по съемочному процессу, по общению со зрителем перебивали неприязнь к репортерам.

К приему журналистов готовилась. Обязательно причесывалась и наводила макияж. Но главное — собиралась внутренне. Это была работа, которую она хотела сделать только на «отлично». Не понижая планки. Но при этом она никогда не изменяла себе, не пыталась играть перед оком телекамеры или микрофоном — она прекрасно знала себе цену, понимала, что сама по себе — роскошный бриллиант, который не нуждается в приукрашивании. И всегда была естественной и органичной. И вполне откровенной.

Но очень не любила, когда интервьюеры пытались «влезть в душу», «развести» на откровенность, чтобы потом посмаковать сальности, пикантные, скандальные подробности.

Нонна Викторовна даже слово это — «интервью» — на дух не переносила.

— Ну сколько можно говорить об одном и том же? — ворчала она. — Я же книжку написала... Нельзя же заниматься любовью всю ночь и весь день напролет — тоже ведь надоест?

— Но ведь книжку не все могут купить, а вырастает новое поколение, которое прочтет о вас впервые...

Этот аргумент ей показался убедительным. И она время от времени давала нам «зеленую улицу» для основательных диалогов. Была искренна, хотя иногда уже после разговора могла позвонить и сказать: «Давай это смягчим как-то — а то Римма (Лида, Ирина, Люда) прочтет — обидится».

Первое большое интервью состоялось накануне ее 80-летия, которое собиралась отметить 25 ноября 2005 года.

Свой юбилей Нонна Викторовна решила отметить «не по-газетному»: взяла да и отказалась от всех интервью. Но для нас она сделала исключение и даже пригласила к себе домой. Как заметила сама актриса, только из уважения к «Комсомолке».

...Нонна Викторовна встретила нас с колокольчиком в руках: «Он, правда, чудодейственный. Я в него — как мне становится плохо, расстроишься или там понервничаешь — звоню. Успокаивает. Поклонница подарила недавно, специально для меня в церкви освящала...»

«Эх, перевелись у нас сильные мужики!»

— Как живется, Нонна Викторовна? — сразу начали мы с порога свои вопросы. — Телевизор у вас, смотрим, новый?

— Да, купили вот. На премию кинематографистов «Ника», «За честь и достоинство» называется. Путина в новостях смотрим.

— Интересуетесь политикой?

— Тут вступает в дело женская жилка. У нас же все женщины-актрисы просто влюблены в Путина, как в образ мужчины. Вот вроде бы и небольшой, неяркий, а сила в нем есть. Особенно подруга моя ушлая — и лицо у него, мол, церковообразное, и что он похорошел.

— А вам он нравится?

— Нравится.

— Нонна Викторовна, а вы влюбчивая?

— Да я не в том плане! Это другая любовь. Это красивый авторитет, заслуженный, умница. Я людей мастеровитых люблю, талантливых. Вот Колька Басков — как поет! На церемонии «Ники» на коленки передо мной встал. Я заранее ничего не знала — все было для меня сюрпризом.

— Нет, а вообще?

— Конечно, конечно! Я всегда готова была полюбить кого-нибудь. В молодости однажды были в доме престарелых с выступлением. И вдруг Алка Ларионова спрашивает у директора: «А правда, что и здесь бывают ревности, замужество, страсти, соперничество?» Он говорит: «Истинная правда».

Ведь духовное начало зарождается рано и до самой смерти существует — любить. Но я останавливаюсь, а зачем? Я не представляю себе совместной жизни с кем-то или объяснения в любви. Я же разумная очень в этом плане. Посидеть в ресторане при хорошем освещении да с рюмочкой. Не более того.

— Неужели и смолоду так было? У вас же всегда было много поклонников.

— Я-то всегда человеком была работящим — и когда в колхозе жили, и когда еще была студенткой подрабатывать ходила. Мы ж понимали, что никто не поднесет на тарелочке, мы были никому не нужны, на нас даже москвичи некоторые раздражались. Я потому всю жизнь любила и люблю человека мастерового. Пусть он руководит, все равно мастеровой.

Но на меня цеплялись в основном какие-то неудавшиеся артисты, хлюпики. И вечно гундосили, что у них денег нету. Они думали — вот я их вывозить буду. Случился у меня роман уже после развода с Тихоновым. Сложно было встречаться, сын уже был подростком. Я пару раз замуж за того красавца собиралась. Он и хорош, и умен, и образованный, и Байрона прочитает на английском языке, и выскажется так-то интересно. Но не знал, как хлеба заработать. Он умел только талантливо организовать застолье. Да чтоб оно подешевле обошлось бы ему. И так смотришь, смотришь, да пошел ты к черту.

— Сурово...

— Ну не такими, конечно, словами. Я одному сказала: «Да иди на вокзал и погрузи!» Короче — не грубо, не сурово, а справедливо. У меня от этого заканчивалось увлечение. Да что ж у тебя сопли текут из носа! Возьми носовой платок!

— Ну не было, видимо, у нас сильных мужиков!

— И до сих пор нет таких. Редко! Или воры хорошие, добротные миллиардеры. Или такие, едва концы с концами сводят. Но они, бедные, не виноваты тоже. А я больше и не увлекалась никем так, чтобы замуж выходить.

— Тихонов в юные годы тоже не подходил под ваши стандарты сильного мужчины?

— Не подходил, да только и сама я тогда была другая. Мы поженились в институте еще. Красивый был. Первый парень нашего курса, все девки были в него влюблены. А мы попались друг другу девственными — и он, и я. Мне его сравнить было не с кем. И ему не с кем. Такие молодые, бестолковые. Сами еще зеленые, учились, а тут — ребенок. Мальчика брали с собой в институт. Валялся он в медпункте, нянчили все кому не лень.

Идут занятия, дверь открывается — мне жестом показывают, что орет. Я руку поднимаю: можно я пойду ребенка покормлю? И главный педагог по мастерству Бибиков протирает пенсне: «Ну сходи, покорми!»

Холодноватый был человек Славка. Как-то так получилось, что я не проявила мужества не быть с ним. И мама твердила: «Дочка, не бросай Славку, будешь жалеть. Ты смотри, какой он домашний». А у него вся задачка — как играет «Спартак». Схемы начертит — и все. Он никогда не читал книг. Только футбол. И думал, что так и надо жить. Что с днем рождения поздравлять — смешно. Я ездила на выступления, деньги зарабатывала. Он считал, что это унизительно.

Мы оба не готовы были к семейной жизни.

Во мне женщина-то проснулась много позже, когда я уже в разводе была. Я долго была свободной и не думала ни о чем. Вот в очередной экспедиции — а снимали в деревне — один раз утром сидим мы с подругой-актрисой во дворе дома на дровах. И я увидела в окне нашего актера. Точнее, спину его загорелую в белой майке. Широкоплечий такой был мужчина, небольшого роста. Он наливает молоко из кувшина — и пьет. И я так пальчиком ему постучала — чего меня черт понес? — по стеклу. Он повернулся и через окно вылез к нам. И начал молоком угощать, а сам притулился ко мне. Вот тут я вдруг в первый раз в жизни просто чуть не потеряла сознание... Но я про половую сторону не хочу говорить.

Поцелуй — и тот очень интимная вещь. Потому что любовь — это духовное. Когда уже объятия, там, в койку — это не важно, когда это случится и где, и случится ли вообще. А вот этот натяг такой — как пинг-понг: он тебе слово — ты ему второе... Я Славку чтобы очень глубоко и не любила. Вот и он второй раз женился — и живут. Дочка у него какая чудесная — Анечка, внуков-двойняшек недавно родила, как это хорошо. Я малышей почему-то представляю рядышком в матросских костюмчиках! А мы со Славкой просто плыли в разных лодках.