СЕКРЕТ КРАСОТЫ

СЕКРЕТ КРАСОТЫ

«Перекрестилась и пошла омолаживаться...»

— Операцию я делала, только очень давно и совсем небольшую. У меня еще со школьных лет немного выглядывал второй подбородок. Хоть его заклеивай клеем. И когда я стала актрисой, решила это исправить. Пошла к доктору знаменитому по этой части. Он говорит:

— Нечего тут делать. Лет через восемь приходите.

Я сразу плакать:

— Как! Я хозяйка себе! Я хочу, и вот сейчас же, говорю, срезайте!

Он говорит:

— Знаете, сколько анализов одних делать надо! Да очередь на операцию — полгода ждать!

Да меня не переупрямишь. Пошла я записываться, спустилась в вестибюль — а там народу — со всего Советского Союза! Разговаривают. Одна говорит: а вот тот доктор девушкой сделать может. Я не пойму — как, из мальчика сделать девочку? Она — ой, дура ты, дура. А еще в Москве живешь. Оказывается — теперь-то прошли годы я все уже знаю — этот Шмелев или как его — восстанавливал утерянную девственность. Очень просто. И операция, говорят, легкая. Ну, это я так, к слову вспомнила.

В общем, записалась. Прошли месяцы, дождалась... Перекрестилась, глядя в угол, пошла. Прихожу, а того доктора, с которым разговаривала, нет на месте. Сидит какая-то тетка. Говорит — раздевайся. У нее бутерброд с селедкой. Она кусает этот бутерброд, а я сижу на табуреточке, жду ее.

— Она что, не узнала вас?

— Нет, не узнала и знать не хочет никого. Жует этот бутерброд и кричит в трубку: «Я на шестой этаж не пойду. Скажи, пускай выбирает любой дом, только чтоб был четвертый этаж».

Я думаю, а где же мой врач, с которым я договаривалась? И вот она жует и говорит — ложись. Лежи, говорит, тихо, а то выгоню. Будешь еще полгода стоять в очереди. Я лежу. Холодно мне, неуютно. Она доедает бутерброд, моет руки с мылом как следует. Потом берет накладную — бумажку, с которой я пришла, читает, говорит, тебе не надо еще делать. Я говорю — я столько перетерпела — одна реакция Вассермана чего стоит! И зажала зубы.

Операция в общем-то маленькая, мышцы не трогают, только кожу. Утром просыпаюсь — все лицо как будто покусано пчелами — пухлое, щеки такие огромные. А через неделю-полторы все прошло. И, я помню, у Аллы Ларионовой день рождения. Алка дверь открыла: «Что с тобой? Какая ты стала молоденькая!» Я, говорю, тебе один на один скажу. И тайком показала — вот шрамчик, запудрила.

Вот и все мои операции. В остальном — природа моя. Когда я еще в школе училась, бывало, на танцы собираюсь, а мама мне говорит: «Знаешь, доченька, ты будешь очень долго молодой». Я говорю: «Почему?» — «Потому что ты в тетю Нюсю Крикунову (это ее тетка). Ей в восемьдесят три года больше сорока одного не давали». Наверное, права мама была?