Глава 34. «О, этот юг, о, эта Ницца!..»

Мало-помалу с королевы спадало оцепенение и она заново училась устанавливать контакт с внешним миром. Изменения происходили постепенно: почти весь период 1860-х она редко выезжала за границу и закрыла двери для гостей. Королева заявляла, что «АБСОЛЮТНО не готова принимать королевских особ, кем бы они ни были, за исключением близких родственников, ради которых ей не придется менять привычный образ жизни»[242]. Такого рода обязанности она охотно перекладывала на старшего сына. Принц Берти был душой любой компании, и у гостей оставались о нем самые теплые воспоминания.

В 1867 году в Великобританию впервые за всю ее историю пожаловал с визитом турецкий султан. Газеты восторгались диковинным гостем, но на Викторию «великий вождь мусульман» не произвел должного впечатления. Если он чем-то запомнился ей, то лишь своей безалаберностью – он повсюду запаздывал на час. Тем не менее от радушного приема султана зависели отношения с Османской империей, с которой Великобритания дружила против России. Гостю устроили экскурсию по Лондону, показали Ковент-Гарден и Ратушу, а вечером его развлекали на балу в министерстве иностранных дел. Бал удивил гостя: если хочется полюбоваться танцами, можно нанять плясунов, но зачем так утруждаться самому? Визит закончился военно-морским парадом в Спитхеде, но погода выдалась настолько отвратительной, а море так штормило, что султан мучился от морской болезни.

Не лучшим образом Виктория обходилась с другими венценосными гостями. Голубая кровь не гарантировала, что ее обладателям будут предоставлены стол и кров. Прибывшей с визитом королеве Гавайев Виктория уделила всего несколько минут и не стала приглашать ее на ужин. Шведскому королю пришлось остановиться в посольстве родной страны, итальянскому принцу Умберто – в виндзорской гостинице «Белый заяц». Египетского хедива Виктория пустила на ночлег в Виндзорский замок, но лишь потому, что его свита была достаточно мала.

То, что королева ведет себя подобно диккенсовскому мистеру Скруджу, не могло не огорчать лондонцев, любивших поглазеть на иностранных визитеров. Но в 1873 году для них наступил настоящий праздник – в столицу прибыл шах Персии Насер ад-Дин. Премьеру Гладстону, имевшему на Персию свои виды, пришлось долго уговаривать королеву, которая побаивалась шаха. До нее дошли слухи, что он совершенно не умеет вести себя за столом – ест руками и вытирает грязные пальцы о фалды чужих фраков, бросает объедки на пол, а пьет из носика чайника! Кому приятно сидеть за одним столом с таким грязнулей? И что, если он привезет с собой гарем? А если не привезет, то начнет домогаться фрейлин? От такого гостя больше хлопот, чем пользы.

Виктория согласилась принять шаха, но с тем условием, что ей не будут слишком часто навязывать его общество. Она также потребовала, чтобы в прессе его именовали «королевским», а не «императорским» величеством, пусть он хоть трижды «шахиншах». Виктория была крайне чувствительна к титулам и строго пресекала любые попытки «прыгнуть выше головы». В распоряжение шаха и его свиты был предоставлен Букингемский дворец. Опасаясь за чистоту ковров – по слухам, шах трапезничал, сидя на полу, – Виктория приказала подавать ему еду на отдельном коврике, чтобы он не заляпал все остальные.

На вокзале Чаринг-Кросс, где гостя встречал принц Уэльский, толпились зеваки, предвкушая невиданное зрелище. Турецкий султан показался им заурядным типом, поскольку был одет в генеральский мундир, но шах не разочаровал зевак. «Если бы шах приехал в западном платье и носил фрак с цилиндром, вряд ли бы он вызвал такой интерес, – писал королевский секретарь Генри Понсонби. – Но он превзошел ожидания публики, нарядившись в каракулевую папаху и длинный, расшитый золотом камзол, а бриллиантов и прочих драгоценных камней на нем было столько, сколько вообще могло поместиться»[243]. На парад он приехал верхом на кауром скакуне, чей хвост был выкрашен в розовый цвет. А после бала в лондонской ратуше заметил, что дамы выглядели бы еще краше, если бы их брови срастались у переносицы. Настоящий правитель из сказок Шахерезады!

Столичные рифмоплеты сложили о нем песенки, которые распевали по всему Лондону, а на сценах мюзик-холлов кривлялись актеры в черных шапках и красных рубахах, усеянных стекляшками. Зрители требовали, чтобы побрякушек было как можно больше, иначе что же это за шах?

Дожидаясь гостя в Виндзоре, королева заметно нервничала. Но шах, прибывший вместе с принцами и великим визирем, произвел на Викторию приятное впечатление. Он показался ей высоким, но не толстым, с миловидным лицом и оживленными манерами. Королева не могла отвести взгляд от огромных рубиновых пуговиц и бриллиантовой портупеи и эполетов.

По обычаю, монархи обменялись орденами: Виктория наградила шаха орденом Подвязки и подарила ему свой миниатюрный портрет в бриллиантовой рамке, который гость благоговейно поднес к губам. В свою очередь, он преподнес королеве два ордена – один из них, на розовой ленте, предназначался для дам, зато другим женщин никогда прежде не награждали. Пока шах пытался перебросить ленту через ее плечо, он едва не измял вдовий чепец, но визирь бросился на подмогу и спас головной убор королевы. За ужином, под звуки волынки, шах поведал ей, что перевел на персидский мемуары «Наша жизнь в шотландских горах». Сердце Виктории растаяло окончательно.

После отъезда гостя по Лондону еще долго ходили мрачные слухи. Поговаривали, что он задушил шелковым шнурком нерадивого слугу, после чего распорядился сжечь труп и закопать его во дворе Букингемского дворца. И теперь дух бедняги примкнул к сонму других дворцовых привидений!

* * *

Выезжать на каникулы Виктория начала быстрее, чем принимать гостей. В 1865 году она посетила Кобург – точнее, совершила туда паломничество, ведь все, что напоминало об Альберте, приводило ее в священный трепет. Но с тех пор европейские каникулы стали неотъемлимой частью ее календаря. В 1868 году она решила спрятаться от зловония лондонского лета в прохладной и уютной Швейцарии. К поездке Виктория подошла обстоятельно. За год до путешествия сэр Говард Элфинстон произвел рекогносцировку местности и порекомендовал ее величеству снять виллу Уоллес близ Люцерна. Отсюда открывался чудесный вид на горные вершины, а воздух был кристально чистым и свежим – все, как она любила.

Виктория рассчитывала на тихие семейные каникулы. Никаких оркестров, помпезных парадов, встреч с должностными лицами. Должна же она отдохнуть по-человечески! Вместе с королевой в путь тронулся ее ближний круг: Артур, Луиза, Леопольд и Беатриса, небольшая свита придворных, слуги, включая горничных, камердинеров и поваров, и, конечно, королевские лошади. Без любимого пони Султана каникулы были ей не в радость. Помимо обычного багажа Виктория захватила свою кровать. Мало ли какое ложе ждет ее на новом месте? Вдруг оно жесткое, скрипит и кишит клопами?

Чтобы избежать шумихи, королева путешествовала под титулом «графиня Кентская». Но ни о каком инкогнито не могло быть и речи, ведь рядом с ее величеством неизменно маячил рослый шотландец в килте. Слухи неслись впереди королевского поезда: якобы английская королева втайне обвенчалась со своим слугой, а в Швейцарию едет не просто так, а чтобы родить от него дитя на фоне живописных альпийских лугов. Когда сплетни пересказали Виктории, она только посмеялась. Приятно, когда тебя считают способной на такие подвиги в сорок девять лет! Значит, она хорошо сохранилась.

Чуть меньше ее позабавили россказни о том, что в Швейцарии на нее откроют охоту ирландские бунтовщики. Во французских газетах писали, будто Люцерн наводнили фении и один из них даже ворвался в покои ее величества. Только рядом с Брауном Виктория чувствовала себя в безопасности. Если понадобится, он без труда одолеет любого фения.

Швейцарские власти сбились с ног, чтобы предвосхитить малейшее желание «графини Кентской». Прокатившись на пароходе по озеру Люцерн и отведав местной кухни, Виктория поднялась на гору Пилатус. По легенде, на склоне горы покончил с собой Понтий Пилат и его беспокойный дух завывает в унисон с ветром. Так это или нет, но за те четыре часа, которые заняло восхождение на вершину, Виктория не заметила ничего сверхъестественного – только прекрасные пейзажи. Всю дорогу королева ехала на пони, но принц Артур и Джон Браун проявили себя отличными скалолазами, заслужив уважение туземцев. Затем туристы посетили часовню Вильгельма Телля на берегах озера Люцерн. Легенда о том, как меткий Вильгельм Телль попал прямо в яблочко, всегда нравилась королеве. Виктория не сомневалась в ее подлинности и пылко спорила со скептиками.

Близким казалось, что месяц в Швейцарии сотворил настоящее чудо: глаза ее величества вновь лучились весельем, мелкие зубы сверкали, когда она сотрясалась от хохота. Но чем ближе к Англии, тем серьезнее и строже становилась Виктория. Возвращаясь восвояси через Париж, она сделала все, чтобы избежать встречи с императрицей Евгенией. Королева прогулялась по парку дворца Сен-Клу, в сам дворец обошла стороной. Боялась, что нахлынут воспоминания о том, как тринадцать лет назад она гостила здесь с милым Альбертом. Зачем ворошить прошлое? Императрица Евгения всерьез обиделась на подругу – как же так, гуляла рядом и даже в гости не зашла! Когда Виктория ехала в Швейцарию, императрица оказала ей радушный прием, и в ответ рассчитывала хотя бы на чашечку чая в английском посольстве. Инкогнито или нет, но старые друзья так не поступают. Однако вдовий чепец действовал на Викторию, как шоры на коня, – она замыкалась в своем горе, ничего вокруг не замечая или не желая замечать.

* * *

В конце 1870-х королева подыскивала новые, еще неизведанные места для весенних каникул. Швейцария ей надоела, а отношения с Германией, где вершил дела Бисмарк, окончательно разладились – Виктория решила, что туда она больше ни ногой. Дизраэли порекомендовал Италию. Несмотря на бурные события в недавнем прошлом, страсти уже улеглись, и, по мнению премьера, Италия стала самой безопасной страной Европы.

У Виктории на сей счет имелись сомнения. Не далее как в ноябре 1878 года Джованни Пассаннанте, повар и по совместительству анархист, совершил покушение на короля Умберто I. Как тут не волноваться, когда по Италии рыщут полоумные повара с тесаками? Но королева была не робкого десятка и решила рискнуть.

Путешествие было омрачено вестями из Берлина, где скончался малыш Валди, любимчик мамы и бабушки. Но Виктория не стала отменять тщательно распланированную поездку, а что до траура, то его она в любом случае не снимала. 1 апреля 1879 года она добралась до виллы Клара в Бавено, предместьях Пьемонта. «В полдень мы с Беатрисой и Джейн Черчилль прокатились до Гравеллоны и обратно, – записала в дневнике королева. – Туман низко стелился над холмами, но можно было разглядеть, что на них лежал снег. Дети на дорогах узнавали меня и кричали “La Regina d’Inghilterra”. Еще там были совершенно ужасные, зверского вида свиньи, тощие, как борзые, и с длинными ногами. Позади нашей кареты ехали два карабинера, а пешие солдаты патрулировали дороги»[244].

Последовавший визит в Милан, по словам Генри Понсонби, оказался неудачным. На вокзале королеву встречала огромная толпа, что совершенно не входило в планы Виктории – она настаивала на полном инкогнито и не собиралась развлекать зевак. От экскурсии по Миланскому собору пришлось отказаться. На ступенях сгрудились люди, и Виктория опасалась забираться в гущу толпы без полицейского конвоя. Погода тоже «подмочила» визит: зарядил такой дождь, что королеве пришлось ездить в закрытой карете. Запертая в четырех стенах, без свежего воздуха, Виктория не могла наслаждаться видами. Да и много ли увидишь сквозь брызги дождя на стекле?

«Мы, мужчины, открыли дверь кареты, как только закончился дождь, и смогли полюбоваться видами, – писал Генри Понсонби. – Остановив карету, я бросился к ней и сказал, что перед нами колонны Сан-Лоренцо. Это известие она приняла холодно, и, кроме того, уже начала собираться толпа, чтобы поглазеть на горца. Нам пришлось двигаться вперед, и больше я карету не останавливал. Вечером королева сожалела, что осмотрела так мало достопримечательностей. Все верно. А кто виноват? Она сказала, что не ожидала увидеть столпотворение в Милане, учитывая, как вежливо вели себя жители Баверно. Но ведь Милан большой город. Согласен, горожане навязчивы и грубы, но этого не избежать, если не принимать меры заранее. А Баверно лишь маленькая деревня, где жителей раз-два и обчелся»[245].

Настроение свите портил Джон Браун, который принципиально ненавидел заграничные поездки. В лучшем случае он уныло сидел на облучке, сгорбившись, не проявляя ни малейшего интереса к достопримечательностям. В худшем – ссорился с королевским секретарем или злобно посматривал на мальчишек, которые вприпрыжку бежали за королевской каретой. Что, килта не видывали? От жаркого южного солнца у Брауна воспалилась кожа на лице, и ему пришлось отказаться от поездок с королевой. Подлечив рожистое воспаление, он вынужден был нахлобучить на голову широкополую шляпу, в которой смотрелся еще экзотичнее. Это прибавило ему добродушия.

Неудачная поездка в Милан не испортила общего впечатления от Италии. В 1888, 1893 и 1894 годах Виктория гостила во Флоренции. Во время первого и второго визитов она остановилась на вилле Палмьери, которую ей любезно уступила графиня Кроуфордская и Балкарреская. Перед приездом королевы виллу отремонтировали, покрасили изнутри и снаружи и даже провели телефонную линию, на случай если ее величество захочет воспользоваться этим новшеством.

Визит во Флоренцию начался с фейерверков, хотя, вопреки обыкновению, их устроили не в честь королевы – ее приезд совпал со Страстной субботой, и таким образом горожане отмечали наступление Пасхи. Первое знакомство с Флоренцией оказалось кратким, поскольку Виктория спешила в Берлин, чтобы проведать умирающего Фрица. Во второй раз ей удалось увидеть гораздо больше. Король и королева Италии возили ее по улицам города, а вместе с Луизой, знатоком изящных искусств, она посетила галереи Уффици и Питти, побывала в церквях Санта-Мария-Новелла, Сантиссима-Аннунциата и Санта-Кроче.

В монастыре Сан-Марко ее повстречал лорд Рональд Гоувер, записавший в дневнике: «Королева прибыла в пять часов пополудни и осматривала церковь в течение часа. Ее возили в кресле по церкви и крытым галереям, и хотя ей не удалось осмотреть кельи на втором этаже, она увидела все основные достопримечательности, как то “Последняя вечеря” Гирландайо, “Распятие” Фра Беато Анджелико и великолепную фреску Сольяни, перед которой королева задержалась надолго»[246].

Самые яркие впечатления у нее остались от «битвы цветов», которую устроили в честь дня рождения принцессы Беатрисы. Когда такие фестивали проводили в Ницце, Виктория была одной из самых энергичных участниц. Ни ревматизм, приковавший ее к коляске, ни ослабленное зрение не мешали ей швырять ворохи цветов и азартно подзывать лакеев, чтобы несли добавку.

* * *

За тридцать с лишним лет Виктория побывала на всех знаменитых курортах Европы, включая Баден-Баден, Биарриц, Канны и Грасс. На особом счету у нее был высокогорный курорт Экс-ле-Бен, известный своими горячими источниками. Термальные ванны помогали Беатрисе лечить ревматизм, который она нажила к двадцати годам из-за царивших дома сквозняков – по приказу матери окна держали нараспашку.

Собираясь на любимый курорт в 1887 году, Виктория и Беатриса поминутно прислушивались к странным шумам и звукам. В феврале побережье Средиземного моря от Ниццы до Генуи содрогнулось от разрушительного землетрясения. Вдруг толчки повторятся? В первую же ночь по прибытии в Экс Викторию разбудил приглушенный рокот. «Ну вот, началось!» – перепугалась королева. Успокоило ее лишь сообщение лакея, что это сэр Генри Понсонби храпит этажом ниже. За завтраком королева подтрунивала над своим секретарем, который уверял ее, что вообще никогда не храпит.

Дурные предчувствия не оправдались, а отдых в Эксе стал одним из самых захватывающих на памяти королевы. Осмотрев в городке все, что там было интересного, Виктория пожелала забраться высоко в горы и побывать в монастыре Гранд-Шартрёз. Обитель монахов-картезианцев была основана еще в XI веке, но значительно перестроена в XVI. Картезианцы строго блюли добродетель и не допускали к себе женщин, да к тому же протестанток. Но для Виктории было сделано исключение.

«Величественное ущелье напоминало мне о Сен-Готарде, – писала королева. – Мы миновали завод, где монахи производят знаменитый ликер “шартрёз”. Ликер настаивают на местных травах и цветах, а его рецепт держат в тайне. Монастырь примостился между высокими горами. Когда мы подъехали поближе, я заметила, что в дверях стоит монах, представительный мужчина с обритой головой, облаченный в белую рясу с клобуком. Он пригласил нас войти»[247].

Королеве устроили встречу с братьями, среди которых, по ее словам, был русский генерал Николай, служивший сначала на Кавказе, а затем при русском посольстве в Лондоне. В одной из келий она повстречала земляка. Молодой англичанин встал перед ней на колени и поцеловал ей руку, повторяя, что счастлив быть подданным ее величества. Экскурсия завершилась в трапезной, где гостье было предложено вино. Но для поклонницы шотландского виски вино было все равно что чай. Она попросила ликера, и ее угостили самым крепким «шартрёзом», какой только нашелся в монастыре.

В Эксе Виктория обзавелась новым питомцем. Катаясь вдоль берегов озера Буржэ, Виктория приметила белого ослика, тянувшего тяжелую телегу. Ослик был грязным и тощим, но Виктория сразу же разглядела его потенциал. Она давно мечтала о подходящем ослике, который катал бы ее по садовым дорожкам или тянул ее коляску. «Сколько вы за него хотите?» – обратилась она к крестьянину, восседавшему в телеге. Почесав затылок, тот сказал, что купил осла за 100 франков. Королева удвоила эту сумму, и мохнатый ослик примкнул к королевской кавалькаде. Виктория окрестила нового фаворита Жако и брала его с собой во все поездки.

Исколесив Францию, Италию и Германию, королева двинулась на запад – в Испанию. Посетив Сан-Себастьян в 1889 году, Виктория стала первым английским монархом, ступившим на землю Испании. Знакомство с Бискайским заливом началось с грандиозного скандала. До визита в Испанию Виктория собиралась погостить в Биаррице, где ей было предложено остановиться на вилле графа Ларошфуко. Все было готово к приезду королевы, и для нее даже был изготовлен отдельный золотой ключ, чтобы подчеркнуть ее высокий статус. Но вышла заминка – граф утаил от королевы, что женат на разведенной женщине. Виктория не скрывала пылкой ненависти к разводам. Если она сама была так счастлива в браке, ничто не мешает другим женщинам наладить отношения с мужьями. Пусть хотя бы постараются! Не могло быть и речи о том, чтобы принимать разведенную даму в гостиной, сидеть с ней за одним столом, даже обменяться с ней парой фраз.

Пока королевский багаж разгружали на вокзале Биаррица, сэр Генри Понсонби помчался к графу со строгим наказом убрать неприличную графиню с глаз долой. Ворча, тот отослал супругу. Но когда во двор виллы въехали кареты и королева вышла, чтобы поприветствовать хозяина, из-за его спины выскочила графиня. При себе у нее имелся букет цветов, который она всучила королеве, а затем пылко обняла остолбеневшую леди Джейн Черчилль. Виктория смотрела на букет, как если бы он соткался из воздуха.

Почти месяц королева мужественно выдерживала осаду. Графиня забрасывала ее величество прошениями, умоляя принять ее официально. Она бродила за королевой по саду и заупокойно вздыхала за кустами, когда мимо проезжала королевская карета, но все ее усилия были тщетны. Виктория не поступилась принципами и до самого отъезда игнорировала хозяйку, под чьей крышей проживала.

В Сан-Себастьяне, куда Виктория направилась 27 марта, ее встречала испанская королева Мария Кристина, регент при малолетнем Альфонсо XIII. Королевский кортеж ехал по улицам в окружении кавалеристов на черных лошадях, словно сошедших с полотен Веласкеса. Прохожие заходились криком Viva la Reina, в воздухе раздавались хлопки петард, а Виктория неспешно беседовала по-немецки со своей коллегой, чьим венским акцентом она так восхищалась. Вечером гостью развлекали баскским пением и народным танцем, который исполняли танцоры в белоснежных костюмах. В памяти королевы отложилась «странная музыка», а также то, что ее попотчевали отвратительным чаем.

* * *

В 1895 году Виктория распробовала французскую Ривьеру и влюбилась в Симье – благоуханный, утопавший в зелени пригород Ниццы. Последующие пять лет она ездила только в Симье и вела себя так, словно ей было семнадцать, а не семьдесят.

Виктория привыкла путешествовать на широкую ногу. Вместе с ней в путь отправлялись до сотни придворных и слуг, и чтобы разместить такую орду, приходилось снимать крыло гостиницы или весь отель целиком. Багаж разрастался до невероятных размеров. Помимо чемоданов и сундуков с одеждой и бельем, Виктория захватывала в дорогу книги и картины, фарфор и столовое серебро, ковры и даже мебель – диваны, письменные столы и кровать из Виндзора, которую разбирали, рассовывали по ящикам и собирали уже на месте. Все в гостиничном номере напоминало об Англии. Даже цветы ей присылали из английских резиденций. Если бы это было в ее власти, Виктория перевезла бы на средиземноморское побережье весь Осборн или Балморал.

До континента королева и ее свита добирались на яхте «Виктория и Альберт II», построенной на смену первой яхте с таким же названием. Путешествие длиной в одну ночь проходило без приключений, разве что иногда королева жаловалась на морскую болезнь. Но случались и забавные происшествия. Однажды, когда Виктория отдыхала на палубе, офицер попросил разрешения передвинуть ее кресло. Оказалось, что кресло королевы стояло на люке, под которым хранился запас грога для матросов. Виктория согласилась уйти с насиженного местечка, но только если ее угостят грогом. Просьбу тут же удовлетворили. «Неплохо, – сказала королева, пригубив грог, – но можно и покрепче»[248]. После шотландского виски она могла выпить что угодно!

На континенте у королеве имелись личные вагоны, построенные по ее заказу в Бельгии. Один из них занимала гостиная и комнатушка для слуги-шотландца. Обстановка гостиной была поистине королевской: нижняя половина стен обтянута голубым шелком, верхняя – серым и желтым, с рисунком из английских роз, шотландских чертополохов и ирландских трилистников. Днем королева отдыхала на плюшевых диванах и креслах в стиле Людовика XIV, на ночь удалялась в спальню, где стояли две кровати – для нее и ее вечной спутницы Беатрисы. Локомотив, тянувший вагоны через весь континент, ехал со скоростью 35 миль в час днем и еще медленнее ночью – иначе королеву могло укачать. Есть она на ходу тоже не могла, поэтому поезд вынужден был останавливаться четыре раза в день. Из-за всех этих проволочек путешествие растягивалось на двадцать часов – в два раза дольше, чем обычно.

Любимым отелем Виктории в Симье был «Эксельсиор». В честь постоянной гости владельцы гостиницы переименовали ее в «Отель Регина»[249]. У них имелись все основания заискивать перед королевой, ведь двухмесячное пребывание в «Регине» обходилось ей в 80 тысяч франков.

Попадая в Ниццу, Виктория погружалась в ленивую курортную атмосферу. С 10 до 11 утра королева честно корпела над корреспонденцией из Лондона, зато потом ее ждали прогулки по окрестным садам в запряженной осликом повозке. Владельцы вилл по всей Ницце любезно пускали иностранку в свои сады и парки, а один ретивый господин разобрал стену, чтобы дать дорогу королевской повозке. На курорте Виктория меняла вдовий чепец на широкополую шляпу и чувствовала себя по-настоящему свободной!

Как писал детектив Паоли, отвечавший за безопасность королевы в Ницце, английская гостья без устали посещала религиозные праздники и фестивали, проявляя интерес к народным обычаям. Помимо полюбившейся ей «битвы цветов», она заинтересовалась ярмаркой тыкв, которая проходила в Симье в конце марта. Киоски были завалены тыквами всех форм и размеров, причем на многих красовался королевский герб – туристы скупали их десятками, как и любые сувениры, связанные с английской королевой. Местные жители не могли нарадоваться, что королева вновь подала пример землякам и вслед за ней на Ривьеру зачастила английская знать.

Виктория не оставила без внимания еще одну достопримечательность Ниццы – частный зоопарк графини де ла Гранж, дамы с весьма сомнительной репутацией. В подарок ее величеству графиня преподнесла страусовое яйцо. На его боку было нацарапано имя графини. «Как будто сама его снесла!» – поморщилась Виктория. Из яйца был приготовлен омлет, который так понравился королеве, что она не отказалась бы есть его каждый день. А почему бы нет? В Виндзоре тоже есть страус. «У нас страус-мальчик»[250], – охладила ее пыл Беатриса.

К балкону на втором этаже «Регины» стекались певцы со всей Ниццы, чтобы порадовать королеву утренней серенадой. Доморощенные менестрели вразнобой тянули Funiculi, funicula, с нетерпением дожидаясь, когда им дадут монетку за труды. Во время прогулок Виктория не расставалась с кошельком, туго набитым мелочью, а некоторых попрошаек узнавала в лицо. Особенно преуспел старик, который построил себе собачью упряжку, чтобы не отставать от королевского ландо. Викторию забавляли его ужимки и особенно манера называть ее «наше величество».

В 1899 года Виктория покидала Ниццу с чувством, что ей уже не суждено нежиться под южным солнцем и срывать апельсины с ветвей. «Каталась в Больё, затем выпила чаю в Сен-Жан вместе с Ленхен и Беатрисой, – записала королева 1 мая. – Увы! Это моя последняя поездка по земному раю, с которым мне так тяжко расставаться, ведь с каждым годом моя привязанность к нему растет. Мне так не хочется возвращаться на пасмурный север, но я так благодарна за все те радости, которые познала здесь»[251].