Глава 14. В гостях и дома

Английские монархи по большей части были домоседами. Присутствие главы государства постоянно требовалось в Лондоне, поэтому монархи были привязаны к Букингемскому дворцу невидимым поводком. Тряска в карете, необходимость постоянно останавливаться, чтобы сменить лошадей, непогода – все это превращало путешествие в мучение, растянутое на несколько дней. Но именно Виктории посчастливилось жить в эпоху, когда Англия уже была исчерчена железными дорогами и с каждым годом на карте появлялись все новые полосы.

Наконец-то появилось такое понятие, как семейные каникулы. Билеты на поезд, если не в первый класс, то во второй или третий, были достаточно дешевы, чтобы отправиться на отдых всей семьей. Королева быстро «распробовала» новый транспорт и те месяцы, когда парламент был распущен на каникулы, свободно путешествовала по стране. И если прежде жители крохотных городков видели профиль монарха только на монетах, у них появилась возможность увидеть королеву лицом к лицу и составить о ней свое мнение.

Принц Альберт убедил парламент порадовать Викторию подарком – приобрести для нее личный поезд. Первый заезд состоялся 13 июня 1842 года со станции Слоу близ Виндзора. Паровоз «Флегетон» тянул за собой роскошный королевский вагон и еще шесть вагонов попроще, все выкрашенные темно-бордовой краской. Крышу королевского вагона венчала небольшая корона, а внутри он напоминал хорошо обставленную гостиную.

Путешествие до вокзала Паддингтон в Лондоне заняло 25 минут. Поезд мчался с головокружительной скоростью – целых 50 миль в час! Согласно анекдоту, сходя на перрон, Виктория попросила машиниста: «В следующий раз чуть медленнее, пожалуйста». С тех пор скорость королевского поезда не превышала 40 миль в час днем и 25 – ночью. Королева не могла есть на ходу и всегда дожидалась остановки, прежде чем приступить к трапезе. В остальном же новое транспортное средство ее полностью устраивало.

Навещать имения знати стало гораздо проще. Теперь королева могла нагрянуть когда угодно, и подготовить усадьбу к ее приезду требовалось в кратчайшие сроки. Приезжала королева не налегке, а с огромной свитой, в которую неизменно входили няньки с кормилицами – не оставлять же детей дома! Герцог Веллингтон жаловался, что во время визита Виктории в замке Уалмер было не развернуться из-за сундуков и чемоданов и повсюду суетились горничные. Чтобы разместить королевский двор, владельцам небольших усадеб приходилось порою сносить стены, тем самым расширяя комнаты.

В 1843 году Виктория и Альберт навестили сэра Роберта Пиля в его стаффордширской усадьбе Дрейтон-Мэнор, а уже оттуда отправились в Чатсуорт, вотчину герцога Девонширского.

У герцога Девонширского было как желание, так и средства, чтобы принимать королевскую семью. Помимо королевской свиты, на торжественный прием были приглашены еще 140 человек, в их числе лорд Мельбурн, герцог Веллингтон и чета Палмерстон. Для гостей и слуг было закуплено 700 литров эля и еще полторы тысячи литров вина, бренди и других спиртных напитков, а чтобы насытить эту толпу, забили 6 быков и 20 овец. Столовое серебро не соответствовало случаю – из сейфов достали золотые приборы, которые герцог в свое время приобрел в России. Специально для бала личный музыкант герцога сочинил танцевальную музыку.

Усадьба Чатсуорт занимала особое место в сердце Виктории. Здесь она останавливалась еще девочкой, когда путешествовала с матерью по стране. В западной части парка Виктория посадила дуб, и ей не терпелось проверить свой саженец – как он там, не засох ли? Но тогдашний прием не шел ни в какое сравнение с представлением, которое герцог устроил на этот раз. Каскад был подсвечен бенгальскими огнями, которые вспыхивали то синим, то красным, на ветвях деревьев мигали лампы, а в 10 часов вечера прогремела канонада, и гости зажмурились, ослепленные праздничным фейерверком. Когда королева отправилась на покой, в парк ринулась целая армия вооруженных граблями садовников, которые за ночь привели все лужайки в идеальный порядок.

Герцог представил королевской чете своего старшего садовника Джозефа Пакстона, который превратил Чатсуорт в шедевр ландшафтно-паркового искусства. Лучше всего Пакстону удавались сложные конструкции из стекла и металла. Королева была поражена усадебной оранжереей, «самым грандиозным сооружением, какое только можно вообразить»: в высоту 18 м, в длину – более 90, с огромными стеклянными панелями, под которыми росли экзотические цветы и фрукты. Впоследствии именно садовнику из Чатсуорта будет предложено разработать проект Хрустального дворца – главного символа Викторианской эпохи.

С оранжереей в Чатусорте связана еще одна история, которая имеет непосредственное отношение к королеве. В 1830-х в Южной Америке была обнаружена самая крупная в мире кувшинка, с диаметром листа больше 2 м и благоуханными белыми цветами. В 1837 году английский ботаник Линли нарек растение именем новой королевы – Victoria regia. Как выяснилось вскоре, этот вид кувшинок уже получил название amazonica в честь реки Амазонки, поэтому правильнее было бы назвать экзотическое диво Victoria amazonica. Это название закрепилось за кувшинкой в XX веке, но современники Виктории не посмели связать ее имя с воинственными амазонками. Для того чтобы выращивать капризную кувшинку, требовался особый микроклимат. Сразу несколько знатных садоводов соревновались в том, кто же первый обзаведется экзотичным растением, но именно Джозеф Пакстон выстроил парник, в котором Victoria amazonica чувствовала себя как дома. А герцогу Девонширскому выпала честь преподнести королеве цветок ее тезки.

* * *

Первый совместный отпуск за рубежом Виктория и Альберт устроили летом 1843 года, когда были приглашены во Францию королем Луи-Филиппом. Событие само по себе было примечательным, ведь монархи двух стран встречались на французской земле впервые с 1520 года, когда Франциск I принимал Генриха VIII на «Поле золотой парчи».

На яхте «Виктория и Альберт», которой управлял королевский бастард Адольфус Фитцкларенс, супруги отчалили из Плимута в Ле-Трепор, городок в устье реки Сены. У берега их ожидала королевская ладья, устланная алыми шелками и украшенная английским и французскими флагами. Собравшаяся на берегу толпа так громко скандировала «Да здравствует королева Англии!», что заглушала звуки оркестра, исполнявшего английский гимн.

Встречать гостей приехал король со всем семейством, включая внуков – их отец, наследник престола, годом ранее погиб во время крушения кареты. От траурных настроений не осталось и следа. Пока Альберт приходил в себя после морской качки, Виктория любезничала с королем, который сразу же обнял ее и расцеловал в обе щеки. Виктория не привыкла к столь бурным проявлениям чувств, но король ей понравился. Она любила галантных мужчин не первой молодости.

Если Виктория хотела провести каникулы «по-домашнему», в непринужденной атмосфере и без помпы, она попала по адресу. С королевским домом Франции ее связывали родственные отношения: дочь Луи-Филиппа Луиза была женой Леопольда Бельгийского и любимой тетушкой Виктории, а другая французская принцесса Мария Клементина готовилась к помолвке с кузеном Альберта.

Короля Луи-Филиппа недаром называли «королем-лавочником»: во всех его резиденциях царила буржуазная семейственность. Сын герцога Луи-Филиппа-Жозефа Орлеанского, известного под именем Филипп Эгалите, он с молодости тяготел к ценностям среднего класса. Вслед за отцом он принял Великую французскую революцию и отказался от титулов, отважно сражался на стороне якобинцев.

Новый режим его не пощадил. После антиправительственного заговора, в котором принял участие его начальник генерал Дюмурье, Луи-Филиппу пришлось бежать из Франции. Некоторое время он прожил в Швейцарии, преподавая в школе для мальчиков. Но после того как от любвеобильного француза забеременела школьная повариха, доверять ему детские души стало опасно.

Луи-Филипп объездил всю Европу, где только до него не могли дотянуться якобинцы, пересек Атлантику и продолжил знакомство с Новым Светом. Конец 1799 года он встречал в Канаде. В то же самое время там служил герцог Кентский, будущий отец Виктории. Видя, что француз нищенствует, принц расщедрился и дал ему взаймы 200 фунтов. Денег хватило, чтобы покинуть Новую Скотию и добраться до Англии, где Луи-Филиппу предстояло провести последующие 15 лет.

Королева Виктория, по крупицам собиравшая сведения об отце, была рада встретить его должника, который так тепло отзывался о щедротах. Мало кто мог искренне помянуть герцога Кентского добрым словом.

После Реставрации французской монархии Людовик XVIII восстановил военное звание Луи-Филиппа и вернул ему конфискованные земли, вследствие чего герцог быстро разбогател. Отличный дипломат, он нашел общий язык с буржуазией, ставшей его опорой во время революции 1830 года, вознесшей его на престол.

Девизом нового царствования стали слова Enrichissez-vous – «Обогащайтесь!». В отличие от своих предшественников, король вел себя, как заправский буржуа. Тучный господин с головой до смешного напоминавшей грушу, он любил в одиночку прогуливаться по улицам, неся под мышкой зонтик. Пышные церемонии при дворе устраивались только на Новый год, в остальное же время знать предпочитала держаться подальше от «короля-лавочника».

Ко времени визита английской королевы Луи-Филипп утратил былую популярность даже среди буржуазии. Неприязнь народа к своему правителю уже не ограничивалась демонстративным поеданием груш. С 1830 года на Луи-Филиппа было совершено 5 покушений. Один из заговорщиков, корсиканец Фиески, соорудил «адскую машину», примитивный пулемет из 24 стволов, из которого расстрелял королевскую свиту, но не задел самого монарха.

Травля коллеги вызывала сочувствие у королевы Виктории. Она и сама становилась мишенью для сумасшедших и наглых юнцов, но эти случаи были единичными, тогда как за Луи-Филиппом шла систематическая охота.

Бунтари проявили великодушие и не стали донимать английскую гостью. Ее визит во Францию обошелся без эксцессов. Пять дней Виктория и Альберт провели в нормандском дворце Э, строительство которого было начато в конце XVI века герцогом Генрихом Гизом, а завершено век спустя мадам де Монпансье.

В летней резиденции французских королей Викторию окружал домашний уют. Погода тоже не подкачала: гостям накрывали на стол в саду, а потчевали их выписанным из Англии сыром и пивом, чтобы они не заскучали по привычной еде. Заботу, проявлявшуюся даже в мелочах, невозможно было не оценить. Пока интроверт Альберт плескался в море, Виктория прогуливалась по парку с королевой Марией-Амалией, которая держалась с ней ласково и просто, как с родной дочерью.

Вместе с королевской четой во Францию отбыл министр иностранных дел лорд Абердин, назначивший встречу своему французскому коллеге Франсуа Гизо. Разговор им предстоял не из веселых. Очевидно было, что «король-гражданин» едва удерживает бразды правления трясущихся от возраста руках и потребуется всего лишь один тычок, чтобы свалить его с трона. Положение ухудшилось с гибелью наследного принца, который, как заметил Александр Дюма, был единственной преградой между монархией и республикой. Абердину нужно было тщательно продумать, как выстраивать дипломатические отношения с Францией. Он готовился к худшему исходу – еще одной революции.

В это же самое время принц Альберт прощупывал почву в шато д'Э. Принц тоже воспользовался случаем заняться политикой, пусть и на любительском уровне. В Испании подрастала юная королева Изабелла, у которой имелась сестра-инфанта, и обеих девочек Луи-Филипп давно уже присмотрел для своих сыновей. Через этот брак Франция утвердила бы власть над политически слабой Испанией, что было невыгодно для Англии как таковой и для Альберта в частности. Он давно присмотрел инфанте другого жениха, одного из своих кузенов. Под давлением Альберта Луи-Филипп дал обещание не сватать инфанту за сына, но клятва выветрилась у него из памяти, стоило только гостям покинуть Францию.

По мнению королевы, поездка удалась, но ее спутница леди Каннинг отличалась большей разборчивостью. Придворная дама придирчиво смотрела по сторонам, находя то там, то тут признаки дурного вкуса. Карета, на которой Викторию везли в Э, показалась ей «помесью шарабана времен Людовика XIV и рыночной телегой из Хэмптон-Корта». Дорога во дворец состояла из рытвин и колдобин – не то что в Англии. За ужином она поморщилась, заметив на скатерти хлебные крошки: неужели нельзя было перестелить? А вечером страдала от пронзительных звуков французского рожка, которые при всем желании трудно было счесть мелодичными. Истинная дочь Альбиона, леди Каннинг не сомневалась, что дикари начинаются за Ла-Маншем, и поездка лишь подтвердила ее мнение.

От критиканки-фрейлины доставалось и самой королеве. Разве можно ехать во Францию, законодательницу мод, и при этом одеваться так затрапезно? Той же осенью Виктория посетила Брюссель, где в пансионе мсье Эже учила французский Шарлотта Бронте. Будущей писательнице она показалась «невысокой, крепенькой, оживленной, очень скромно одетой и державшейся без особых претензий». В Бельгии королева провела шесть дней и успела посетить Брюгге, Гент, Брюссель и Антверпен, путешествуя в коляске вместе с дядей Леопольдом.

Следущий визит за границу пришлось ждать целый год, поскольку в 1844 году королева приходила в себя после родов и долго сражалась с послеродовой депрессией. В том же году скончался отец Альберта, герцог Эрнст Саксен-Кобургский. В последние годы жизни он мало общался с сыном. Отец рассчитывал, что Альберт, осев на доходном месте, поделится деньгами с родней, но принц отказался слать деньги за границу, ведь англичане такое расточительство ему бы не простили. Несмотря на размолвку с отцом, Альберт горько оплакивал его смерть. Впервые за четыре года он отпросился домой – и в одиночку, без жены. Настал черед Виктории лить слезы. «Я никогда не расставалась с ним даже на одну ночь, и мысль о расставании страшит меня», – признавалась Виктория дяде Леопольду.

* * *

Опасаясь, что королева подпадет под влияние французов, в Англию заторопился император Николай I. Россия, как и Франция, готовилась застолбить турецкие владения вокруг Черного моря, а борьбе за новые территории союз с Англией сыграл бы немаловажную роль.

Николай прибыл в Англию 1 июня 1844 года, в один день с королем Фридрихом Саксонским, и быстро затмил скучноватого немецкого гостя. Несмотря на беременность, Виктория рада была повсюду сопровождать русского императора. Вместе с Николаем она побывала в опере и на скачках в Аскоте, устроила для него военный парад в Виндзоре и потчевала на роскошных обедах в Букингемском дворце.

О политике российский император предпочитал рассуждать с принцем Альбертом и премьер-министром, но Викторию не раздражало, что беседы ведутся поверх ее головы. Хотя в Англии Николай снискал репутацию жестокого тирана, Виктория была заинтригована гостем. Высокие и статные мужчины, окруженные ореолом суровости, никогда не оставляли ее равнодушной. А его привычка спать на соломе, которую он потребовал даже в Виндзоре, добавляла императору экзотического шарма.

«Его визит – событие, очень лестное для нас всех. Он производит огромное впечатление: по-прежнему красив и обладает прекрасным профилем… Вежлив в высшей степени, иногда настолько, что меня это настораживает, ведь он неустанно проявляет ко мне внимание. Однако смотрит он с таким грозным выражением, какого я еще ни у кого не видела»[102], – писала Виктория, исподволь любуясь гостем.

Подумать только, ведь в свое время его сын Александр оказывал ей знаки внимания. Повернись история иначе, Николай мог бы стать ее свекром!

Вопреки всему, что она о нем слышала, королева сочла манеры гостям простыми и приятными. «Император много хвалил моего Альберта. “Невозможно представить себе мужчину красивее его, он благороден и держится с таким достоинством”, – говорил император. Он рассмешил нас с королем Саксонии, сказав, что… чувствует себя неловко во фраке, к которому совсем не привык. Ношение военного мундира вошло в его привычку, и без него он ощущает себя как без кожи»[103]. Император был доволен, что во время смотра войск 5 июня и парадного обеда в Букингемском дворце ему уже не требовалось стеснять себя фраком.

Вслед за царем Англию вознамерился посетить Луи-Филипп. Визит Луи-Филиппа тоже стал знаковым событием. Последним французским королем, ступившим на берег Англии, был Иоанн Добрый, которого привезли как пленника после битвы при Пуатье в далеком 1356 году. Приглашение от королевы польстило самолюбию непопулярного монарха, а заодно и доказало французам, что хотя бы где-то их короля уважают.

Мария-Амелия заранее проинструктировала Викторию, как правильно обращаться с Луи-Филиппом. Пусть не позволяет ему слишком быстро скакать в седле, а за обедом следит, чтобы он не объедался. Семейственность Бурбонов в который раз умилила Викторию. Король-лавочник и королева среднего класса – разве они могли не подружиться?

В Виндзоре королю выделили те же самые покои, в которых ранее проживал его соперник, император Николай. Изо дня в день перед глазами маячила огромная малахитовая ваза – подарок щедрого царя. Луи-Филипп тоже не ударил в грязь лицом и преподнес королеве копию шарабана, в котором ее возили любоваться видами Нормандии (по словам леди Каннинг, эта неуклюжая повозка едва не перевернулась).

Но главный подарок Луи-Филипп преподнес Виктории на словах, сказав: «принц Альберт для меня – это король». Виктория была сражена наповал. Таких комплиментов от британцев ждать не приходилось. Скорее уж они сочинили бы о принце очередную скабрезную балладу или издали трактат «В чем причины непопулярности принца Альберта?».

После пиршеств Виктория наградила Луи-Филиппа орденом Подвязки, а делегация от мэра Лондона поприветствовала его торжественной речью.

На все приветствия Луи-Филипп отвечал на чистом английском, ведь недаром он почти четырнадцать лет прожил в Англии. Он не забыл посетить городок Твикенхэм, где прошли эти благословенные годы. Но Англия стала для Луи-Филиппа заколдованным местом, куда ему пришлось вернуться вновь – и опять в качестве изгнанника.

После переворота 1848 года король вместе с семьей бежал из Франции, в спешке и с пустыми руками. Англия открывала двери перед политическими беженцами от Маркса до Герцена, и свергнутый правитель тоже мог рассчитывать на стол и кров.

Виктория была на сносях, но тем не менее приехала ободрить старых друзей. Она сразу же приняла решение, что будет обеспечивать французов из своей личной казны, дабы они ни в чем не знали нужды. А бережливый Альберт собрал для них поношенную одежду своих отпрысков – в большой семье ничего лишним не будет. Беглецов разместили в имении Клэрмонт, где Луи-Филипп скончался в 1850 году. Когда политический климат Франции в который раз изменился, его дети смогли вернуться на родину.

* * *

Летом 1845 года поездки Виктории и Альберта возобновились. Первым пунктом в программе был Брюссель, где их заждался дядя, а затем Бонн. Этот город не являлся туристической достопримечательностью, но Виктории был интересен любой город, так или иначе связанный с именем мужа. И уж тем более его альма-матер. Королева осмотрела университет и домик, где ее ангел когда-то снимал комнату.

Приобщившись к студенческой жизни, супруги поехали в Пруссию, где их ожидало первое разочарование. Прием, оказанный им при прусском дворе, не шел ни в какое сравнение с пикниками в шато д’Э. Прусский король держался с молодой коллегой грубо и даже не думал оказывать принцу Альберту должные почести (напротив, французы обращались с ним почтительно, всячески подчеркивая его высокий статус). Язвительный Гревилл записал, что Виктория и сама произвела неблагоприятное впечатление на немцев своей напористостью и отсутствием такта.

Раздражение развеялось, лишь когда супруги прибыли в Кобург. Супруги милостиво махали, отвечая на приветствия крестьян, и принимали букетики цветов у детишек в живописных народных костюмах. В замке Розенау сердце Виктории забилось чаще. Она так любила мужа, что переносила свою любовь на все, что его окружало. Если Альберту так дорог Розенау, замок должен стать и ее вторым домом.

«Не могу описать все те чувства, которые я питаю к нашей милой Германии. В Розенау эти чувства настигли меня: что-то, что берет за душу и от чего хочется плакать. Ни в одном другом месте я не испытывала такого созерцательного удовольствия и умиротворения»[104], – делилась она с Леопольдом.

Пиетет, который Виктория питала к Германии, отражался на ее политических воззрениях. При любой возможности она отстаивала интересы немецких родичей. Как только подвернулась возможность, Виктория и Альберт связали Великобританию и Пруссию династическим союзом. Но англичане не привыкли взирать на Германию как на колыбель цивилизации. Ту же леди Каннинг визит в Кобург впечатлил ничуть не больше, чем отдых в летней резиденции Луи-Филиппа, где было грязно и взвизгивал рожок.

Английская леди была возмущена любимым развлечением кобургской знати – массовой охотой на оленей. Егеря гнали обезумевших от страха зверей прямо к стрелкам, и те убивали оленей десятками. Воздух сотрясался от выстрелов и рева животных, которые долго умирали от мучительных ран. Да это же бойня, а не спорт!

«Ничто не может сравниться с той волной возмущения среди представителей всех сословий, которую вызвало сообщение о жестокой и бессмысленной бойне оленей, устроенной Альбертом при поддержке королевы, – высказался за всех Гревилл. – Большинство газет осудило ее действия, хотя были и такие, что предпринимали неуклюжие (и лживые) попытки убедить своих читателей, будто королева была возмущена и раздосадована произошедшим. Ничего подобного, да никто и не заставлял ее смотреть на охоту. Правда же заключается в том, что ее чувства грубы и хотя от природы она не отличается злобным нравом, а скорее даже наоборот, но ей тем не менее присущи жестокость, эгоизм и упрямство»[105].

Несколько часов азарта на годы вперед подмочили репутацию Альберта. Поохотился так поохотился.

* * *

2 августа 1849 года королева вместе с Альбертом и старшими детьми совершила свой первый вояж в Ирландию. Обычно английские монархи обходили вниманием остров, но Виктория и тут стала первопроходцем. Королевская яхта «Виктория и Альберт» прибыла в бухту Коув, откуда направилась в Корк. Цель визита была проста – показать истерзанным голодом ирландцам, что королеве есть до них дело. А так это или нет – уже другой вопрос.

При ближайшем рассмотрении ирландцы оказались не похожими на звероподобных громил, какими их изображали английские журналы. Женщины восхитили Викторию прекрасными темными глазами и хорошим состоянием зубов – каждая третья, по словам королевы, была красавицей.

Жители Изумрудного острова забыли обиды и приветливо встречали королеву. Повсюду висели транспаранты с надписями «Слава Виктории, надежде Ирландии», играли оркестры, люди махали платками и подбрасывали в воздух шляпы. Коув, где ее нога впервые ступила на ирландскую землю, был переименован в Квинстаун (Город королевы). Отсюда путь августейших супругов лежал в Дублин, где им были предоставлены апартаменты вице-короля.

Для поездок по городу был предложен почетный эскорт. За несколько месяцев до визита в Ирландию на королеву совершил неудачное покушение сумасшедший ирландец, так что для беспокойства имелись все основания. Борцы за независимость всерьез подумывали о том, чтобы напасть на королеву, но не стали связываться с хорошо вооруженным Дублинским гарнизоном.

Виктория проявила смелость и от эскорта отказалась. Ирландцы оценили ее доверие. Когда королева и ее супруг катались в открытой коляске по улицам столицы, повсюду их встречались улыбчивые лица. «Милочка, назовите сына принцем Патриком, и вся Ирландия за вас умрет!» – в восторге выкрикнула ей одна старушка. Следующего сына Виктория действительно назвала Артуром Уильямом Патриком Альбертом.

Перед отбытием Виктория появилась на приеме в Дублинском замке, наряженная в платье из ирландского поплина с орнаментом из шэмроков. Она была уверена, что ирландцы совершенно ею очарованы, а потому выбросят из головы всякие мысли о бунте. Но личной харизмы Виктории не хватило, чтобы устранить давние обиды. Через несколько лет ирландцы взялись за старое.

Королева нанесла мятежному острову еще несколько визитов: в 1853 году, в 1861-м, когда принц Уэльский проходил службу в военном лагере близ Дублина, и в последний раз в 1900-м. Но, как ни пыталась королева понравиться ирландцам, ни один визит не сопровождался столь же искренним проявлением чувств, как тот первый. С течением века ирландцы поняли, что им не следует ждать ничего хорошего ни от англичан, ни от их королевы.