100

Гари писал от рассвета до заката. Рано утром Роже Гренье, выгуливая своего пса Улисса, встретил его неподалеку от входа в здание «Католической помощи».

Соседний дом принадлежал Ромену Гари. Во время утренней прогулки, в половине восьмого, он нередко попадался им навстречу — шел купить газету, выпить кофе в баре напротив. Гари говорил, что рю дю Бак — это его родина… «Ну, иди ко мне, дурашка!» — подзывал он Улисса, который тут же бросался к нему, выгнув спину, чтобы его погладили.

Как-то раз в сентябре 1980 года мы встретили Гари почти у самого дома. Он крикнул как всегда:

— Ну, иди ко мне, дурашка!

Мы подошли поближе. Я сообщил Ромену:

— Ты видишь Улисса в последний раз. Ему недолго осталось.

Ромен разрыдался и убежал в дом.

Улисс умер 23 сентября, а Гари — 2 декабря^{759}.

Полистав газеты у Жинетты Гайе, Гари возвращался, надевал свой любимый халат с голубыми слониками на черном фоне и работал над романом «Псевдо» до часу дня. Всё шло в дело; иногда в повествовании возникали и подлинные истории, но они были так искусно вплетены в общую канву, что читатель ни за что бы их не распознал.

Прежде всего он стремился насмешкой обмануть подозрения тех, кто предполагал, что перо Эмиля Ажара держал Ромен Гари:

Впрочем, ему уже удалось найти в одной из моих книг доказательства своего литературного влияния. Там упоминалась синяя пачка сигарет. В одном из его сочинений было то же самое. Он использовал слова «питон» и «слон» — как и я. Он использовал слова «Боже мой» и «конфеты» — как и я. В обеих моих книгах встречаются слова «уф», «литература» — и у него тоже. Мы оба пользуемся буквами алфавита. В общем, я явно подпал под его влияние^{760}.

Поль Павлович, временно исполнявший при Гари обязанности секретаря, не видел в этой ситуации ничего смешного. Он должен был весь день печатать книгу, в которой говорилось о нем и его матери. Для Ромена Гари самые трагические моменты частной жизни Поля была не более чем литературным сырьем. К тому же теперь, когда все думали, что Павлович и есть Эмиль Ажар, его положение в обществе всецело зависело от этой воображаемой фигуры. С этим ничего нельзя было поделать. А Ромен Гари, как и всякий творческий человек, смотрел на вещи по-своему. Поль, которого он сделал знаменитостью и которому щедро платил, казался ему привередливым и непокорным. Между ними не могло быть никакого взаимопонимания, хотя того требовала сама ситуация — Гари тоже чувствовал себя припертым к стенке. Его никто не должен был разоблачить, но именно Поль мог сделать это в любой момент. Хотя, с другой стороны, в интересах Павловича было как можно дольше оставаться Эмилем Ажаром, поскольку иначе он потеряет источник дохода.

Четвертого июня 1975 года Пьер Мишо напечатал на своем бланке под диктовку Гари письмо, в котором подтверждалось, что Эмиль Ажар поручил ему передать прилагаемую бумагу Симоне Галлимар. Данное письмо, якобы составленное Ажаром, представляло собой требование выплаты наличными 15 тысяч франков с учетом того, что пять тысяч уже были выплачены. Эти пятнадцать тысяч Пьер Мишо потом передал Гари, а письмо сыграло роль расписки. Обычно издатели, отличающиеся осторожностью, так не делали. Гари понравилось, как легко Симона Галлимар пошла на его условия. В то же время это его настораживало. Так что ни Павлович, ни Гари не видели в сложившейся ситуации, скорее забавной, чем опасной или драматичной, ничего смешного.

Вместо того что извлечь выгоду из своего обмана и посмеяться над тем, какой невероятный размах приобрело это дело, Гари впал в депрессию.