Направление — Любек

Направление — Любек

Пренцлау был древним городом с кирпичными церквями, массивными, как крепостные башни. Однако изящные готические арки придавали им легкий воздушный облик. Когда мы 25 апреля пересекали его, там тоже уже были видны признаки начинающейся агонии. В течение нескольких дней советская авиация бомбила его улицы. Развалившиеся здания блокировали движение. Толпы оборванных жителей бежали из города.

Три тысячи офицеров бельгийской армии только что покинули казармы Пренцлау, где они находились с момента капитуляции 28 мая 1940 года. Они тащились по дороге, взмокшие на солнце. Румяные генералы в косо сидящих кепи, похожие на запасливых нянечек, толкали детские коляски, переполненные пожитками. От них не следовало ожидать проявлений особой выносливости. Русские вскоре нагонят их.

Мы должны были занять позиции в нескольких километрах северо-западнее Пренцлау. В качестве командного пункта я выбрал замок Хольцендорф, где толпилось множество дрожащих беженцев. Большинство из них покинуло Рейнланд и двигалось на восток. Теперь наступление коммунистов погнало их в обратном направлении, на запад.

Они были измучены такими испытаниями. Многие женщины дергались от беспокойства. За юбку одной из них цеплялись трое маленьких белокурых детей. Она ожидала четвертого ребенка и очень нервничала. Этим вечером она сошла с ума. Лежа навзничь, она кричала и хрипела, отказываясь от всякой помощи. На рассвете советские самолеты погонят ее дальше, ничего не соображающую, вместе с толпой перепуганных людей, которая в панике стремилась на север и запад.

* * *

С этого момента фламандские добровольцы перемешались с валлонами в последнем сражении. На следующий день я попытался связаться с немецким штабом, которому мы формально подчинялись. Я нашел генерала далеко на западе в неуклюжем кирпичном замке, укрытом в глубине леса.

Судя по всему, приказ был все тот же: держаться. Это было все, что я сумел выяснить. Я вернулся обратно на свой командный пункт в Хольцендорфе, проехав мимо горящего Пренцлау. Огромные серые столбы дыма и пепла поднимались в золотое утреннее небо.

К 09.00 шум битвы на юго-западе стал особенно громким. У нас просто вылетели оконные стекла. Советские танки показались на подходах к Пренцлау. Защита города были символической. Он не продержался и часа.

После этого мои наблюдатели увидели на юго- западе советские танки, которые уже находились в нескольких километрах позади линии фронта.

Мне обещали передвижную радиостанцию, которая так и не прибыла. Я ничего не знал о решениях Верховного командования. Наконец в 11.00 примчался немецкий мотоциклист и передал приказ начать отход, подписанный вчера в 20.00. Посыльный странствовал позади прорвавшегося противника и просто заблудился. Он прибыл с опозданием на 15 часов. А за эту ночь нас глубоко обошли с обоих флангов, и теперь нам будет нелегко вырваться из этого осиного гнезда.

Наши люди вели бой весь день, снова проявив исключительный героизм. Они часто переходили в контратаки, чтобы остановить противника. Один из наших молодых офицеров ворвался в дом, который русские превратили в бункер. Вооруженный одним только автоматом, он устроил там настоящее побоище, но в конце схватки ему размозжило руку.

Вместо того чтобы преодолевать упорное сопротивление, красные обошли нас с обеих сторон и прорвались в глубину обороны. Отступать на запад было уже нельзя. Противник находился в 10 километрах западнее Пренцлау.

Мы двинулись в северном направлении, которое казалось наименее угрожаемым. В городах уже стояли противотанковые батареи. Поэтому самое плохое выпало на долю тех несчастных, которые вроде нас сражались в арьергарде. Это было ужасное время, нам приходилось пробираться среди куч мусора, чтобы добраться до нашего последнего «Фольксвагена», в то время как вражеские танки уже грохотали сзади.

Немецкий генерал в приказе на отступление сообщал, что переводит свой командный пункт на опушку леса в 20 километрах западнее Пренцлау. Я прибыл туда примерно в 15.00 после бесконечных объездов и приключений.

Естественно, что в указанном месте не оказалось никого, кроме советских танков, движущихся по опушке леса. Мотор моего маленького автомобиля был готов вот-вот взорваться от перегрева после долгой езды по целине. За последнюю неделю мы не получили ни капли бензина. Я мог использовать только картофельный спирт, полученный для танков, но это было плохое и ядовитое топливо. Укрывшись в кустарнике, мы выждали примерно четверть часа, чтобы отремонтировать ремень вентилятора и охладить мотор.

Советские танки невозмутимо катили дальше.

Мы добрались до перекрестка у Скарпина по узкой грязной дороге. Там находились 500 французских добровольцев, которые твердо удерживали позицию. Их моральный дух был очень высоким, хотя единственным оружием были винтовки, с помощью которых сложно остановить тысячи советских танков.

Генерал, которого я искал, находился поблизости. Я нашел его в вечернем мраке лишь с большим трудом. Меня ожидали новые приказы на отступление. На этот раз мы за один заход проделали 50 километров на север до линии Нойштрелиц — Нойбранденбург.

Я знал, что мои люди измотаны до предела, но мы должны были собрать все силы. Север! Север! Сбежать от коммунистов! Моим офицерам связи не требовалось дважды объяснять стоящую перед ними задачу.

Группы молодых женщин, которые также бежали от русских, остались с нами. Что мы могли сделать?! Единственное — помочь им не попасть в лапы большевиков. Девушки были совершенно измучены. Они умирали от голода и жажды. Молодые матери, прекрасные даже в час испытаний, знали, что их ожидает.

* * *

28 апреля 1945 года. Толпы на дороге стали просто колоссальными. Тысячи политических заключенных в своих сине-белых полосатых робах со множеством различных повозок и тележек, сотни тысяч женщин и детей, колонны солдат со всяческим оружием брели на север.

Два наших последних пехотных батальона продвигались вперед лишь с большим трудом. Но тем не менее они сумели пробиться сквозь эту толчею.

Примерно в 20.00 городок Нойштрелиц буквально взорвался, огромное оранжевое пламя взметнулось в небо позади нас. Четыре года мы думали, что видели все возможные варианты катастроф, однако Нойштрелиц этой ночью побил все рекорды. Ради последнего фейерверка не пожалели ничего. Чудовищные взрывы отдавались грохочущими раскатами, словно наступил конец света.

Мы вышли на причал на маленьком сером озере, на воде играли отблески далекого зарева. Черная баржа дрейфовала неподалеку. Темнота пахла лишайниками, незабудками и молодой листвой. Это было прелестное место, но только для того, чтобы обнимать красивую девушку с шелковистыми волосами. Но сейчас в небесах буйствовал адский пламень, чтобы обрушиться назад с головокружительной быстротой, и тогда весенний вечер превращался в нечто ужасное.

Противник будет здесь утром.

Мы получили приказ. Нам предстояло двигаться еще дальше на северо-запад и проделать без остановок путь в 60 километров. Однако опасность придала нам силы для нового броска.

Мы сумели возродить старый «Фольксваген» к жизни, хотя он был пробит двадцатью осколками.

На юго-западе пылало все небо, постепенно приобретая яркий красный оттенок.

Мы должны были прибыть в город Варен в Мекленбурге рано утром следующего дня, проехав мимо больших озер, характерных для этого района, и временно занять позиции в районе Троттинер Хютте.

Многие беженцы на ночь просто падали на землю по обе стороны дороги. Десятки тысяч женщин, детей и оборванных стариков, закутавшиеся в одеяла, жались друг к другу в тумане под елями.

Три линии повозок неслись по дороге тесными колоннами, часто их вели бывшие французские пленные, которые явно чувствовали себя членами немецкой семьи, сидевшей в кузове.

Мои солдаты сохраняли прекрасную форму. Они не теряли времени, ловко проскальзывая между препятствиями, и при этом сохраняли хорошее настроение.

Я посоветовал всем идти дальше, не останавливаясь. Я не питал никаких иллюзий. В моем «Фольксвагене» между ногами у меня стояла небольшая рация, питавшаяся от батарей. Я мог слушать британские передачи, которые охотно излагали общую ситуацию чуть ли не каждый час.

Британский фронт в Германии начал двигаться два дня назад. Томми пересекли Эльбу южнее Гамбурга. Не было никаких сомнений, что они направлялись к Любеку. Если они доберутся до этого порта на Балтике первыми, мы будем перехвачены русскими.

Мы должны спасти своих солдат любой ценой, не спать, но добраться до Любека первыми. Ну а потом уже посмотрим, что получится. Мы ни в коем случае не должны впадать в отчаяние и не сдаваться подобно тряпичным куклам, которые валялись повсюду на дорогах и ждали с пепельными лицами победителей, чтобы безоговорочно капитулировать.

Из Любека мы, скорее всего, сумеем продвинуться еще дальше на север. Я подталкивал своих солдат, как только мог, но мы все еще были далеко от Балтики, и события начали обгонять нас.

30 апреля в 08.00 по радио я услышал из Лондона удивительную новость. Гиммлер ведет переговоры о перемирии! Переговоры, судя по всему, велись как раз в районе Любека.

Командир фламандской дивизии присоединился ко мне в Троттинер Хютте. Мы вместе с ним в течение двух дней пытались восстановить связь со штабом корпуса, но напрасно. Отступление проходило с такой скоростью и по таким забитым дорогам, что связь стала невозможной впервые с начала войны, несмотря на показное спокойствие Верховного командования. Было совершенно невозможно узнать, что следует делать нашим дивизиям или хотя бы где найти штаб корпуса. Передвижная радиостанция исчезла. Ни один посыльный не мог пробиться сквозь этот поток беженцев и повозок. Мы были окончательно предоставлены самим себе.

Фашистская Италия только что развалилась. Муссолини был убит с чудовищным садизмом. Его тело повесили на пощади в центре Милана за ногу, словно животное на бойне.

Я делал все возможное, чтобы как можно лучше помочь оказавшимся в опасности солдатам. Перед тем как покинуть Берлин 20 апреля, я достал несколько тысяч карточек иностранных рабочих, чтобы использовать их в самом крайнем случае. Время пришло подумать о собственном спасении.

Утром 20 апреля я тайно раздал карточки своим командирам подразделений. Теперь, если какие-то роты потеряются во время последних боев, эти солдаты могут не сдаваться, а попытаться проскользнуть мимо противника в старой гражданской одежде, притворившись мобилизованными рабочими. Таким образом они смогут избежать лагерей военнопленных и благодаря поддельным документам вернуться домой либо в Бельгию, либо в Германию или найти убежище за границей. Кстати, более 3000 солдат именно так и поступили.

* * *

Последние несколько дней наши добровольцы шли днем и ночью. Я не давал им передышки. Было особенно важно не сдаваться, не терять головы, а наоборот, предпринять все возможное для собственного спасения и попытаться пробраться в Данию, а потом и к норвежским ледникам, где, вполне вероятно, борьба еще могла продолжиться. В любом случае следовало приложить все силы, чтобы спасти солдат от мрачной неизвестности, которая ждала их в случае поражения.

Мы больше не могли надеяться на чудо, которое остановит советский каток. Наше сопротивление наконец завершилось. Пытаться тянуть дальше было форменным самоубийством.

Я приказал своим полковым и батальонным командирам отходить к Любеку. Они должны были использовать весь имеющийся транспорт для перевозки личного состава.

Я расставил своих валлонских фельджандармов на всех перекрестках, чтобы направлять своих товарищей по правильному маршруту, подгонять лентяев и устранять все проблемы.

Я решил любой ценой повидаться с Гиммлером, чтобы получить от него ясный приказ для своей дивизии и для фламандцев, напомнить ему о существовании десятков тысяч иностранных добровольцев, храбрейших из храбрых. Вспомнят ли о них во время переговоров в Любеке? Или их бросят тонуть в бездне?

Пока еще оставался шанс спасти моих парней, я хотел использовать его. Мы помчались на моем потрепанном «Фольксвагене» в Любек к Гиммлеру.