Повар Кузьмич и его новое дело

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Повар Кузьмич и его новое дело

Вот заскрежетали ворота, залаяли, подравнивая строй военнопленных, свирепые овчарки, раздались крики воспитателей и блоковых, и первая рота рванулась через ворота лагеря. Ее сопровождали четыре охранника с автоматами в руках. Это они должны были добивать отстающих «бегунов» на среднюю дистанцию.

Здесь, недалеко от ворот лагеря, Петя и увидел военнопленных. Их подгоняли нагайками полицейские и свирепые овчарки. Новые друзья Пети, мальчики Гена и Юра, бросили несколько кусков хлеба в центр строя. Однако никто из военнопленных даже не попытался его поймать. Куски упали на землю и были растоптаны деревянными башмаками военнопленных. Все это было очень непонятным. Тут сбоку бежавший военнопленный отрицательно покрутил головой: мол, не бросайте напрасно хлеб, никто поднимать его не будет. Этот довольно энергичный, худой человек показался Пете очень знакомым. Шея его была обмотана застиранными бинтами. Где-то совсем недавно мальчик его видел. Но где?.. — терзался Петя.

А первая рота, бряцая деревянными колодками, стройными рядами по четыре человека бежала к своей цели. Петя видел, как по знаку этого военнопленного больные и калеки на ходу были рассредоточены так, что между более или менее двумя здоровыми людьми оказывался ослабленный человек. Каждый из них был под опекой таких военнопленных. Больные и калеки, кто раскинув руки на плечах товарищей, кто подхваченный друзьями под руки или поясницу, кто подталкиваемый в спину, бежали… на удивление гитлеровцев. Бежали без потерь. А сзади уже трижды раздавались автоматные очереди. На трех военнопленных в лагере стало еще меньше. А до места работы оставалось еще метров восемьсот.

Гена с Юрой несколько отстали, а Петя обогнал колонну и затаился в высоких кустах. Отсюда открывался отличный обзор шоссе, и он решил, что из кустов как следует рассмотрит знакомого военнопленного. Ждать ему пришлось совсем недолго: скоро послышался лай овчарок и стук деревяшек о камни, и вот перед мальчиком показалась первая рота изможденных и оборванных бегущих людей.

Петя спрятался за широкую березу и стал из-за кустов наблюдать за военнопленными. Они бежали в пяти метрах от его укрытия: потные, тяжело дышащие. В шестом ряду он увидел человека с забинтованной шеей, который поддерживал за плечи необыкновенно тощего, высокого военнопленного. Петя долго смотрел на этого человека, и он узнал его. Это был Кузьмич. Повар 1-й роты 1-го батальона 2-го отдельного танкового полка. Мальчик сразу вспомнил его наваристую гречневую кашу с мясом. Да, это был он — необыкновенно исхудавший, но все с такими же веселыми глазами. Чувствовалось, что и в тяжелейших условиях плена он остался жизнерадостным и энергичным человеком. «Эх, Кузьмич!.. Кузьмич… Как же ты, дорогой, оказался в плену?» — подумал разведчик.

С котомкой за плечами Петя рванулся за колонной. Он решил держаться бывшего повара. А за спиной мальчика почти одновременно раздались две автоматные очереди: не стало еще двоих военнопленных. Команда фельдфебеля Дитриха строго выполняла приказ обер-лейтенанта.

Но вот наконец станция Любань. Тяжело дышащая, еле стоявшая на ногах колонна по команде Дитриха остановилась и тут же разделилась на две части. Одна часть под крики охранников, свист нагаек и лай сторожевых собак бегом отправилась к колонне крытых автомашин. Прикладами и пинками военнопленных загнал и в кузова машин, и они сразу тронулись по шоссе на север от станции.

Другая часть военнопленных, и среди них, к радости Пети, Кузьмич, стояла на привокзальной площади. Охранники отдельными небольшими группами перекуривали. Юра, Гена и еще несколько местных мальчишек вились около военнопленных. Хлеб и другие припасы они моментально раздали военнопленным. По неведомой чьей-то команде эти нехитрые продукты оказались у раненых и сильно истощенных людей. Кивком головы они благодарили своих малолетних кормильцев.

Внимание Пети было направлено только на Кузьмича. Из-за толстого дерева он наблюдал за бывшим поваром-танкистом, который помогал то одному, то другому военнопленному прийти в себя после изнурительного полуторакилометрового кросса. Шуткой, добрым словом, а то и сердитым окриком он вселял в них уверенность и бодрость.

Петя решил, что настало время выйти ему из-за своего укрытия. Он осмотрелся — нет ли поблизости охранников, и, обращаясь к Кузьмичу, который разговаривал с высоким тощим военнопленным, спросил:

— Дяденька, картошка печеная нужна?

Кузьмич поднял голову, долго смотрел на мальчика, и тут в глазах его блеснула радость. Он узнал Петю, но сразу же погасил ее и каким-то безразличным, усталым голосом произнес:

— Картошка, мальчуган, нам очень нужна. Сегодня, по милости начальника лагеря, мы работаем без обеда, поэтому нам, хотя бы немножко, нужно подкормить раненых и больных. Давай сюда.

Котомка Пети была тут же опорожнена. Картошка оказалась в бездонных карманах и за пазухой высокого, тощего военнопленного. Он сразу куда-то исчез, а Кузьмич схватил мальчика за огромной сосной в свои еще сильные объятия и прижал к груди, приговаривая:

— Петька!.. Мой дорогой мальчишка, как же ты здесь оказался?

Петя пожал плечами и тихо сказал:

— Да что обо мне говорить. Я жив, здоров. Вот как вы оказались в плену, Алексей Кузьмич?

Кузьмич понимающе кивнул головой, улыбнулся, тяжело вздохнул и сказал:

— А примерно так же, как Тарас Бульба. Помнишь, не захотел он оставлять врагу свою упавшую в траву трубку. Так и я не мог оставить фашистам свою походную кухню. С колесом у нее что-то случилось, а тут фашистские танки прорвались. Я так и сяк пытался отремонтировать кормилицу танкистов. Не удалось. Гранатой подорвал ее, чтобы не досталась врагу. И тут же сам был ранен немецким автоматчиком. Пришел в себя — крутом гитлеровцы. Плен. Определили меня в Волосовский лагерь, откуда пытался бежать. Поймали. Что мне пришлось после этого пережить, Петенька! Об этом трудно рассказывать. Теперь вот уже больше месяца здесь, у страшного Щеголя. У, сволочь! Изверг рода человеческого. И как таких земля носит.

Тут раздалась команда строиться, военнопленные моментально заняли свои места. Кузьмич, положив руки на плечи мальчика, быстро проговорил:

— Мы здесь в южной части на станционных запасных путях разгружаем вагоны с боеприпасами. Это совсем недалеко отсюда. Приходи, обязательно приходи. Нужно поговорить.

Он подмигнул Пете, улыбнулся, уже в колонне весело махнул ему рукой, и военнопленные, стуча деревянными башмаками, под крики охранников и лай овчарок рванулись по железнодорожному полотну. Петя шел за военнопленными. И вот запасные пути, забитые товарными вагонами. Тут же находилась большая колонна грузовых машин, все французских марок. Шоферы-немцы встретили военнопленных улюлюканьем и свистом: они были недовольны опоздавшими. Ведь из-за этих русских им придется работать до самой темноты. Один из шоферов со злостью ударил кулаком в грудь шедшего в последнем ряду военнопленного. Другой подставил ему ногу, и бедолага грохнулся на землю, ударившись о рельсы. Немцы дружно засмеялись. Из носа военнопленного хлынула кровь. Товарищи поставили его на ноги, и он, зажав нос ладонями, старался не отставать от колонны.

Колонна остановилась на путях среди товарных вагонов. Петя спрятался за наспех сколоченный небольшой сарай, в котором виднелся инструмент путевых рабочих, и стал наблюдать за военнопленными. Фельдфебель Дитрих, вскочив молодцевато на открытую платформу, на ломаном русском языке произнес:

— На вагон с бомба работает десять рюскн свинка. Пятьдесят свинка — на эшелон с бревна… с шпала… Будем делать ремонт дорога. За низка…

Он запнулся и никак не мог вспомнить нужное ему слово, а затем, пошептавшись с переводчиком, продолжил:

— За низка производительность труд… за медленный работ будем бить… Бить сильно. За саботаж — только один мер наказаний — расстрел тут… на месте. Теперь за работа, хороши работа.

К вагонам были сразу подогнаны грузовые машины, и началась разгрузка. Петя отметил, что в одних вагонах находились тяжелые заколоченные ящики желтоватого цвета. Один такой ящик еле-еле поднимали два человека. Пошатываясь, они тащили по настилу этот неподъемный для них груз в машину и укладывали один на другой. «В ящиках — гранаты», — решил юный разведчик.

А рядом шла разгрузка артиллерийских снарядов. Военнопленные по цепочке, словно заведенные автоматы, передавали друг другу тяжелые снаряды, которые укладывались в штабеля на машины. То в одном, то в другом месте раздавался злой крик:

— Бистро, работа бистро, рюски свинки…

И тут же следовал пинок кованым ботинком какому-нибудь обессилевшему военнопленному, а другому для профилактики — удар прикладом. И вот заурчали, тяжело надрываясь, моторы, и первые машины тронулись с грузом в путь. Сразу к вагонам были поданы другие машины, и работа продолжилась.

В метрах двухстах от разгрузки боеприпасов пятьдесят военнопленных и среди них Кузьмич, за которым внимательно наблюдал Петя, занялись разгрузкой шпал. Несколько человек сбрасывали шпалы сверху вагонов, затем шпалу подхватывали двое военнопленных и несли ее метров двадцать пять, где четверо укладывали около высоких кустов в штабеля. Необыкновенно тяжелая работа требовала большой физической силы, которой не было у этих истощенных людей. Но работа все-таки подвигалась, и штабеля росли все выше и выше. Пятеро гитлеровцев, разложив костер, грелись поблизости вагонов, не забывая покрикивать на военнопленных, чтобы те быстрее работали.

Петю волновала теперь одна-единственная мысль: как подойти к Кузьмичу? Он долго думат об этом и пришел к выводу, что ему лучше всего притаиться за поднимающимися в высоту штабелями и там поговорить с ним. За шпалами начинались густые кусты, и при необходимости он мог спрятаться в них. Итак, решено. Он за этот вариант. Петя направился вдоль стоявших разбитых вагонов к штабелю со шпалами. И вдруг он увидел приближающегося к военнопленным немецкого офицера. Петя прислонился к вагону. Офицер с фотоаппаратом на боку надменно смотрел на работавших, и тут его внимание привлекли двое военнопленных. Как ни старались эти истощенные бедолаги, они никак не могли поднять на плечи шпалу: она выскальзывала из их рук и падала на землю. К ним подскочили двое товарищей и помогли забросить ее на тощие плечи. Офицер зло усмехнулся, посмотрел на свои руки в лайковых перчатках, и когда эти бедолаги поравнялись с ним, он с ходу завис на шпале. Словно подкошенные, пленные вместе со шпалой рухнули в лужу. Офицер отскочил в сторону и хохотал с солдатами над барахтающимися в грязи военнопленными.

Сердце у Пети наполнилось гневом. «Что же это такое? Что делают проклятые фашисты с нашими людьми?» — думал мальчик, наблюдая издевательства гитлеровца над военнопленными.

А офицер, приняв уже строгий вид, приказал солдатам высечь этих двух людей за плохую работу. Охранники схватили одного из военнопленных и, распластав его на двух шпалах, принялись избивать нагайками. Они старались на совесть. Офицер снял фотоаппарат и сделал с разных позиций несколько снимков порки советского военнопленного. Затем то же самое учинили и с его товарищем. И опять офицер снимал сцену порки русского раба.

Вскоре эти фотоснимки лейтенант Миллер отправит на родину, в фатерлянд: родные должны знать, как у стен Ленинграда они расправляются с красными. Ведь скоро он станет владельцем большого поместья. Здесь прекрасные места. Так обещал им великий фюрер. Осталось только и!ять лишь эту сказочную северную столицу России. И он наконец станет богатым. Перед ним откроются двери лучших домов Тюрингии. Всю жизнь к этому стремился его отец — рядовой бауэр. Копил марки, экономил вечно на всем, а денег больших так и не имел. «А я добыл богатство лишь всего за два года… В Польше хапанул золотишка. Для лого пришлось пустить в расход семью еврея-ювелира. Но ведь это — юдиш. Уничтожение их есть священная обязанность каждого настоящего арийца. Да, теперь отец Эльзы побегает за мной. Он был против моей женитьбы на ней. Нет, теперь я сам буду выбирать себе невесту. Правда, золотишко я не сдал в казну, как требуют законы Рейха. А я что, один такой? Да вон наши фюреры больших и малых рангов вагонами отправляют в фатерлянд из здешних великолепных музеев картины, хрусталь, фарфор, ковры, гобелены и все прочее, что попадается им только под руку. Нет, золото мое. Оно хорошо спрятано. Теперь я — господин… Господин над этими русскими рабами. Я заставлю работать этих ленивых скотов. Да, я богат… И все это я достиг благодаря гению великого фюрера».

Так думал лейтенант Миллер, запечатляя на фотопленку издевательства гитлеровцев над советскими людьми на временно оккупированной ими территории Ленинградской области. А всего через два месяца его настигнет под Тосно партизанская пуля. И получит этот «завоеватель» в награду большой крест из ленинградской березы. А пока… он приказал солдатам не забывать подгонять русских скотов, а сам, весело насвистывая, ушел в станционное здание.

«Вот теперь мне пора», — решил Петя. И он рванулся по железнодорожному полотну, на котором громоздились разбитые вагоны. Ловко перепрыгивая через исковерканные взрывами шпалы, мальчик вскоре был почти у цели. Он остановился около поваленного вагона, внимательно осмотрелся: у огромного костра охранники чему-то весело смеялись, а военнопленные продолжали свою тяжелую, монотонную работу. Шпалы громоздились все выше и выше. Военнопленные уже были не в состоянии поднимать их на эту высоту, поэтому двоим из них пришлось взобраться наверх. Шпалы теперь одним концом прислонялись к штабелю, а затем пленные толкали задругой конец их наверх, где они подхватывались работающими наверху, и так одна за одной укладывались в ровные ряды. «Ох, какая тяжелая, изнурительная работа. Она не для этих бедолаг», — подумал мальчик.

Кузьмич вместе с высоким худым военнопленным работал наверху. Свою работу он делал с улыбкой и прибаутками. Петя видел, что шутки ленинградского повара помогают пленным. Изредка раздавался их дружный смех и отдельные восклицания: «Ай да, Кузьмич! Уморил, уморил бродяга…» Чувствовалось, что и в невыносимых лагерных условиях он остался таким же весельчаком и балагуром, каким его знал Петя там… в танковом полку.

И тут мальчику пришла неожиданная мысль: «А ведь Кузьмич неспроста работает наверху. Он все продумал. Он ждет меня у шпал. Я пристроюсь в кустах, а он наверху. Гитлеровцы далеко. Разговаривай сколько хочешь. Молодец, танкист. Это, может, единственный шанс переговорить с ним. Ведь уединиться ему невозможно…»

От поваленного обгоревшего вагона до кустов было всего метров семь. Кузьмич уже заметил Петю и кивками головы приглашал мальчика к шпалам. Тот взмахом руки дал знак, что он все понял. Потом еще раз внимательно осмотрелся и бесшумно преодолел последние метры, и вот он в недоступной для глаз гитлеровских солдат зоне. Лицо у Кузьмича светилось радостной улыбкой, он готов был расцеловать мальчика, но мешала высота. А тот с жалостливой улыбкой долго смотрел на Кузьмича, а затем шепотом произнес:

— Ну, как… как вы, такой смелый и ловкий солдат, оказались в плену? Ведь здесь каторжная работа, каждый день гибнут люди… Что ждет вас здесь?..

Кузьмич тяжело вздохнул, усмехнулся и громко сказал:

— Да, Петенька, ты правильно заметил. Мы на каторге… Страшной, фашистской каторге… Нас бьют, в нас стреляют, над нами измываются все — от последнего гитлеровского солдата до этих псов-полицейских — изменников Родин ы. О, этих сволочей я ненавижу больше гитлеровцев. Я понимаю фашистов, понимаю их цель — уничтожить первую страну социализма. Это открытый и ясный враг. Но никак… никак я не могу понять предателей. Хотя некоторых из них понять можно. Они обиделись на нас, советских людей, за свои потерянные заводы, фабрики, поместья, чины и разные привилегии. Они увидели в фашистской Германии силу, которая поможет им вернуть все это. Но вот никак я, Петя, не могу понять тех, кто переметнулся к фашистам из-за куска хлеба. Ведь многие из них были примерными советскими гражданами. Их Родина кормила, поила, дала образование, работу, некоторым солидные должности. И вот в тяжелую для нее годину они ответили ей черной неблагодарностью. Из-за лишнего куска они пошли на службу к фашистам. Но поверь мне, дорогой мой мальчишка, таких сволочей ничтожная кучка. Какая-то совсем небольшая долька… Малюсенький процентик… В основном военнопленные, с которыми мне пришлось встречаться, настроены патриотически и твердо верят в победу нашего строя… В победу советского оружия… У нас в лагере ведется кое-какая патриотическая работа: помогаем больным, раненым и истощенным людям питанием, начали издавать лагерную рукописную газету, в которой призываем военнопленных не верить фашистским басням о скорой их победе, о взятии Москвы и Ленинграда. Готовим группы для побега из лагеря. Отдел 3-а, который ведет в лагере контрразведывательную работу, насадил кругом своих шпиков и провокаторов. Поэтому нужно быть очень осторожными. Но работа ведется. Наша подпольная организация разрастается. Так можешь и доложить туда, знаешь куда. Обязательно доложи, что Кузьмич предателем никогда не был и никогда им не будет. А теперь слушай внимательно…

Чертыхаясь, он опять схватил с напарником шпалу и, уложив ее в последний ряд противоположного от Пети края штабеля, стряхнул с рук грязь и ласковым взором долго смотрел на прислонившего к шпалам мальчика. Затем он подмигнул ему и сказал:

— Времени у нас, Петруша, совсем мало. Вон фашистские церберы так и смотрят сюда. Не дай бог, кто-нибудь из них подойдет к нам. Поэтому давай поговорим о деле. Правда, Семеныч, дело прежде всего?

Напарник Кузьмича кивнул головой в знак согласия и басом произнес:

— Чем быстрей вы поговорите, тем лучше для всех нас и, конечно, для дела. Время не терпит. Кузьмич, пока гитлеровцы заняты костром, выкладывай пареньку все, что мы разузнали.

Петя видел, что времени у них действительно было совсем мало. Скоро высота штабеля станет недосягаемой для работающих снизу пленных, и тогда шпалы придется таскать в другое место, ибо здесь, у кустов, места для следующего штабеля не было. Да, надо торопиться. Он весь напрягся и громко сказал:

— Я слушаю, Кузьмич, внимательно слушаю.

Продолжая свою тяжелую работу, танкист начал быстро говорить:

— На станцию Любань гитлеровцы ежедневно пригоняют 60–70 вагонов с боеприпасами. Большинство из них артиллерийские снаряды 120 мм. Разгружаем мы их, как правило, вот в этой, южной, части станционных запасных путей. Рядом вон с тем домом. — Мужчина рукой показал на спшционное здание, куда совсем недавно вошел немецкий офицер, и продолжил: — Так вот рядом с этим домом находится зенитная батарея из двенадцати орудий. Она прикрывает с юга станцию Любань. Батарея сильно замаскирована сетками. С воздуха ее увидеть невозможно.

Наклонившись, Кузьмич долго укладывал с напарником очередную шпалу, потом посмотрел на юного разведчика и спросил:

— Тебе все понятно, Петя? Может, помедленнее говорить?

Мальчик поднял голову и тихо сказал:

— Мне все понятно, Кузьмич.

Танкист продолжил:

— Ожидающие разгрузки вагоны стоят на запасных путях к северу от станции. Это в километре отсюда. И там, в березняке, — замаскированная зенитная батарея.

Тут Кузьмич увидел, как у костра резко поднялись двое немецких солдат и, держась за рукоятки автоматов, стали внимательно наблюдать за работающими военнопленными. Танкист замолчал и стал с Семенычем возиться с тяжелой шпалой. Солдаты поговорили о чем-то между собой, прокричали:

— Лос, лос… Бистро, работа бистро…

Затем фашисты уселись на плащ-накидки, наброшенные на шпалы, и занялись костром. А Кузьмич зло сплюнул и громко проговорил:

— Ишь, сволочи, не сидится им у тепла. Вынюхивают все…

Затем он тепло посмотрел на мальчика и ласково сказал:

— Теперь, Петруша, слушай меня дальше.

Тот в знак согласия кивнул головой, а танкист продолжил:

— Ты видел, что половина пленных была загнана в машины и увезена. Они занимаются разгрузкой машин с боеприпасами, которые грузят наши товарищи на станции. В восьми километрах севернее Любани, на шоссейной дороге, в небольшом лесу фашисты создали огромный склад артиллерийских снарядов и гранат. Штабеля со снарядами и ящики с гранатами высотой более двух метров тянутся почти на километр. Склад обнесен колючей проволокой. Охраняет его зенитная батарея и взвод гитлеровских солдат с тремя врытыми в землю танками. Вот бы направить на него нашу авиацию. Да, это был бы грандиозный фейерверк…

Кузьмич замолчал. До мальчика доносилось лишь только кряхтение и проклятия в адрес Гитлера и его своры. Танкист и Семеныч, не останавливаясь ни на минуту, продолжали свою тяжелую работу. Петя решил, что настала очередь поговорить с Кузьмичом и о лагере. Немцы все так же сидели у костра и изредка покрикивали на военнопленных. Мальчик поднял голову и, когда танкист с Семенычем подошли со шпалой к краю штабеля, задал вопрос:

— Алексей Кузьмич, меня интересует ваш лагерь. В первую очередь его внутренний распорядок.

Тяжело вздохнув, танкист ответил:

— Это не лагерь, дорогой мой мальчик. Это кухня смерти, где ежедневно от голода, непосильной работы, побоев и издевательств гибнет до тридати человек. В нем содержится около 1500 советских военнопленных. Наш лагерь относится к фронтовым сборным, которые подчиняются отделу по делам военнопленных при Верховном командовании фашистской Германии. По идее, военнопленные таких лагерей должны направляться через некоторое время в глубь Рейха или в захваченные фашистами страны. Однако никто из моих товарищей никуда не вывозился, и используемся мы исключительно на разгрузке боеприпасов и на различных строительных работах оборонных объектов.

Тут Кузьмич умолк, а через несколько секунд приказным тоном произнес:

— А, ну, Петя, быстро в кусты. И не высовываться. К нам идет сам унтер-офицер Ганс Шиллер. У, скотина жирная!..

К военнопленным приблизился толстый гитлеровец, пнул кованым ботинком худого, невысокого военнопленного. Тот от неожиданности упал и ударился головой о шпалу. Товарищи помогли ему подняться на ноги, а Ганс Шиллер подошел к штабелю и стал кричать:

— Свинки рюски… Надо работа бистро. JToc, лос… Бистро… А то всех пуф, пуф…

Улыбаясь, он целился из автомата в военнопленных и кричал:

— Пуф, пуф… Рюски свинки…

Покричав на военнопленных, унтер-офицер ушел к костру. Петя тихо выбрался из кустов и занял свое место у штабеля. Кузьмич улыбнулся мальчику, подмигнул ему и продолжил:

— Все военнопленные разбиты на роты и содержатся в отдельных изолированных бараках. Поддержкой внутрилагерного режима занимаются дежурные коменданты лагеря, их помощники из военнопленных, командиры рот — они же воспитатели из солдат охраны и специальная лагерная полиция из предателей Родины. Охрану пленных в лагере и на работе, их этапирование осуществляют солдаты двух специальных охранных взводов. Живут они в крестьянских домах, расположенных вблизи лагеря. В охране лагеря используются около тридцати специально обученных громадных овчарок.

Танкист посмотрел на Петю. Мальчик, по-видимому, никогда так внимательно не слушал в своей короткой жизни ни один урок в школе. Напряженный, сосредоточенный взгляд юного разведчика говорил: «Я все запомнил… Давай дальше, дорогой Кузьмич». И тот продолжал:

— Общее руководство в лагере осуществляет отдел I-а во главе с обер-лейтенантом фон Шмитке. Это палач номер один. На его совести уже сотни жизней советских военнопленных. Отдел 2-а занимается использованием пленных на работах. Он ведет учет заявок на рабочую силу, распределяет военнопленных на работы, оформляет отчетность об их использовании. В ведении отдела 2–6 находится учет пленных и регистрация их смертей. Отдел ведет алфавитную картотеку и по номерам, присваиваемым каждому военнопленному. Хочу отметить, мой дорогой Петруша, что работает этот отдел беспрерывно. Смертность в лагере, как я уже говорил, очень высокая. А ведь на каждого расстрелянного, умершего от побоев или просто бросившегося на электрические провода военнопленного составляется несколько карточек. Работы этому отделу хватает. А теперь, Петя, пусть немног о отдохнет твоя память, а мы с Семенычем активнее займемся шпалами, а то вон фашисты опять поглядывают в нашу сторону.

Мальчик нашел обломок доски, всунул ее между шпалами и сел: нужно было дать отдых ногам. Ведь ему предстоял еще обратный путь в лес. Военнопленные заработали энергичнее. Немцы у костра заулыбались и, довольные работой, весело покрикивали:

— Так… Так, рюски свинки, работа!

Обхватив двумя руками конец шпалы, Кузьмич, тяжело дыша, взглянул на сидевшего на доске мальчика и произнес:

— Слушай меня дальше, Петя. Я дал тебе отдохнуть, чтобы ты запомнил несколько фамилий. Их надо обязательно передать туда.

И он кивнул в сторону Ленинграда. Петя понял, что ему доверяют какую-то особую тайну. Он быстро встал, прислонился к шпалам и сказал:

— Я готов, Кузьмич.

Поправляя шпалу, танкист продолжил:

— Так вот, Петя, в лагере существует еще отдел 3-а. Это контрразведывательный орган «Абвера». Он занимается вербовкой агентуры из предателей Родины и насаждением провокаторов среди военнопленных. Хочу заметить, что начальнику этого отдела лейтенанту Миллеру удалось склонить к сотрудничеству с фашистами не одного узника лагеря. Некоторых из них мы с большим трудом установили. Правда, биографические данные не полные, но кое-что мы все-таки узнали. Один из них уголовник из Ярославля по фамилии не то Ивашин, не то Ивашкин, звать Григорием, высокий, брюнет, крепкого телосложения. На левой руке отчетливо виднеется татуировка: якорь и имя «Лида». Он добровольно пошел на сотрудничество с «Абвером» и был направлен на учебу в Борисовскую разведывательную школу. Другой — бывший кулак из Тульской области Сергин Петр, среднего роста. Об этом больше ничего не знаем. Известно, что это хитрый и коварный человек, использовался Миллером в качестве провокатора. Он пытался создать в лагере лже-патриотическую подпольную организацию. Вскоре был разоблачен нашими товарищами и куда-то отправлен из лагеря. Выдал Миллеру троих военнопленных, судьба которых неизвестна. Третий. — инженер, якобы кончил в 1938 году какой-то политехнический институт, фамилия Синицын, звать Сергей Иванович, лысый, немного заикается. В лагере был необыкновенно молчаливым, друзей не имел. Точно, что он согласился сотрудничать с фашистами, и был отправлен в какую-то разведывательную школу. О четвертом знаем совсем мало. Фамилия его Синаев, до войны являлся преподавателем столичного вуза, носился с идеей создания так называемой русской национальной фашистской партии. Гитлеровцы ему симпатизировали, возили даже в Гатчину к самому начальнику оперативной группы А штандартенфюреру СС Шталеккеру. Эта группа и подчиненные органы ведут активную агентурную разведку против наших войск на Ленинградском фронте. Одновременно с этим она проводит контрразведывательную работу на оккупированной фашистами территории Ленинградской области, участвует в карательных операциях против партизан, занимается массовым уничтожением советских людей. В нашем лагере совсем недолго находился бывший писарь этой команды. Он в чем-то провинился перед фашистами, и они отправили его на нашу «кухню смерти». Вскоре он был уничтожен гитлеровцами, но перед смертью он успел рассказать, что ему как-то попались отчеты «Айнзатцгруппы А» за 15 октября 1941 года, в которых сообщалось об уничтожении этой группой 135 567 советских граждан. Запомни эту цифру, Петя. Там должны знать ее.

Мальчик подтянулся и, словно принимая клятву, твердым голосом произнес:

— Я запомнил ее, Алексей Кузьмич.

Военнопленные продолжали свою тяжелую, монотонную работу. Шпалы поднимались все выше и выше. Чувствовалось, что Кузьмич и его напарник сильно устали. Кто-то снизу предложил им смениться, но танкист сердито помотал головой, и изнурительная работа продолжалась. Обхватив руками очередную неподъемную шпалу, они ласково посмотрели на мальчика. Боль и сострадание увидели в мальчишеских глазах. Тому было жаль этих изможденных людей. Он ничем не мог им помочь и, чувствуя свое бессилие, с яростью сжимал свои кулачки, проклиная фашистов, принесших так много горя его Родине. А Кузьмич, бросив шпалу, произнес:

— Держись, сынок! Ты отомстишь за нас проклятым фашистам. А теперь запоминай: штандартенфюреру СС Шталеккеру понравилась идея Синаева о создании русской национальной фашистской партии. Вскоре его отправили под Берлин, в местечко Вустрау, где так называемое Восточное министерство Розенберга вместе с Главным имперским управлением безопасности Германии начало готовить кадры для оккупированных районов Советского Союза. Фамилию пятого мы так, Петя, и не установили. Кличка у него была «Кубанский казак». Красивый, высокий, с черным, смолистым чубом ходил этот гад. Пытался заняться выявлением командиров и комиссаров Красной Армии. Мы его быстро раскусили. Смерть свою этот продавшийся фашистам иуда пашел в яме с человеческим дерьмом. Утопили его военнопленные.

Кузьмич замолчал, затем тяжело вздохнул:

— Вот и все, что я хотел сообщить тебе, Петруша. Мало, конечно. Поверь мне — возможности наши очень ограниченны. Если есть у тебя вопросы, давай, выкладывай их. Пока есть время, постараюсь ответить.

Петя с благодарностью посмотрел на танкиста и сказал:

— Ну, что вы, Алексей Кузьмич. Мне кажется, что эти ваши сведения будут представлять большой интерес для советского командования. Главное, доставить их на нашу сторону. А теперь расскажите о внутреннем распорядке лагеря. Когда поднимаетесь? Во сколько отправляетесь на работу? Чем вас кормят? Ну и так далее…

Танкист усмехнулся, зло сплюнул и промолвил:

— Чем нас кормят фашисты? Слышь, Семеныч, разве можно назвать это кормежкой? Да свиней, Петя, лучше кормят, чем нас. На сутки нам выдают 200 граммов хлеба с древесными опилками, 3/4 литра мучного супа и столько же кипяченой воды. Фашисты называют эту воду чаем. Хлеб и вода выдаются немецкими солдатами сразу после подъема, во дворе лагеря. Подъем в 6 часов утра, в 7 — выход на работу, обед — в 12 на месте работы. На обед отпускается ровно столько времени, чтобы проглотить бурду под названием суп. В 20 часов конец работы. Перерывов и перекуров нет. В 22 — отбой ко сну.

Потрясенный Петя удивленно произнес:

— Да как же вы работаете?.. Разве можно при таком питании заниматься такой тяжелой работой? Что делают проклятые фашисты!

Кузьмич усмехнулся и ответил:

— Не удивляйся, мой дорогой мальчик. Это фашизм. На сегодня самый страшный, самый гнусный строй на земле. Предстоят большие жертвы. Но в конце концов победа будет за нами.

Юный разведчик с тоской смотрел на Кузьмича. Он понимал, что в этой гитлеровской «кухне смерти» танкист долго не выдержит. Мозг лихорадочно работал: ему хотелось сделать что-то приятное этому мужественному человеку. И тут ему пришла мысль: «Кузьмичу нужно устроить побег, я ему помогу, и мы вдвоем уйдем в Ленинград».

Глаза мальчика радостно заблестели, и он быстро заговорил:

— Алексей Кузьмич! Вам надо бежать как можно скорей отсюда. Помощь я окажу. Достану одежду, и прощай фашисты!

Танкист с грустью в глазах посмотрел на юного разведчика, тяжело вздохнул и сказал:

— Нет, Петя, бежать я не могу.

Мальчик удивленно посмотрел на Кузьмича. А тот продолжал:

— Я не могу подвести товарищей, нашу организацию. Мы готовим массовый побег. Когда это будет? Не знаю. Но если я убегу один, пострадает вся наша рота. Будет расстреляно пятьдесят военнопленных. Да, мой дорогой мальчик, за одного бежавшего фашисты расстреливают пятьдесят человек. Таков приказ Верховного командования гитлеровской армии на оккупированной территории Ленинградской области. Кроме того, мне надо рассчитаться кое с кем за смерть танкиста Гришина, за смерть Ивана Седова, за смерть других моих земляков, расстрелянных и замученных в этом проклятом лагере… Я тебе сейчас расскажу о них, а ты обязательно передай нашим. Пусть знают, что творят фашисты с русскими людьми.

Вскоре Петя со всеми подробностями знал, почему лагерь остался сегодня без обеда. Обильные слезы брызнули из его печальных глаз. Он сам был страшно удивлен этим, так как считал себя закаленным, бывалым разведчиком и мокроту эту не мог переносить. Ему было неудобно перед Кузьмичом и его молчаливым напарником, но заставить себя не плакать он не мог. Ему очень, очень жалко было танкиста Гришина, убитого одним ударом кулака гориллообразным фельдфебелем Рунге. Жалко было растерзанного фашистами Ивана Седова, лагерного номера 1128, которого псы-полицейские уже наверняка закопали во рву за шестым бараком, где закапывают они ежедневно почти тридцать наших соплеменников.

Кузьмич и Семеныч с жалостью смотрели на мальчика и думали: «Сколько пришлось уже пережить этому маленькому человеку, которого фашизм лишил радостей детства. И сколько ему еще придется пережить, пока сломают хребет ненавистному врагу». А Петя, стыдясь своей мимолетной слабости, быстро вытирал слезы и с гневом шептал:

— Это вам, сволочи, так не пройдет. Очень скоро вы ответите за все это…

Шпалы поднимались все выше и выше. И вот она — уже недосягаемая высота для военнопленных. Двое из них попытались поставить шпалу на попа и таким образом поднять ее. Но шпала выскользнула из их ослабевших рук и с грохотом упала. Один из этих бедолаг еле-еле успел отскочить в сторону. От неминуемой смерти спасла его только былая реакция. И тут раздались крики охранников. Двое из них поднялись от костра и быстро пошли к пленным. Бряцая затвором автомата, один, словно взбесившийся бык, орал:

— Рюски Ваньки! Бистро! Ново места работа, шнель, шнель, руссише швайне. Лос, бистро! Пуф, пуф!

Он направил автомат на военнопленных, а они по парам потянулись к новому месту укладки шпал, которое находилось в метрах двадцати пяти от разгрузки вагонов. Те, которые еще сохранили кое-какие силы, вскидывали шпалы на плечи и брели, покачиваясь от непосильной ноши. Другие обхватывали двумя руками концы и тащили этот тяжелый груз, согнувшись. Кузьмич и Семеныч заканчивали выравнивать верхний ряд шпал. Немцы любили порядок, и шпалы должны были лежать идеально ровными рядами. Танкист с грустью смотрел на мальчика: вот пришло время расставания… Душу Пети раздирали тоска и скорбь скорой разлуки. Ему не хотелось уходить от доброго и отзывчивого Кузьмича. Он понимал, что теперь они могут уже никогда не встретиться. От этого у Пети перехватило дыхание, ему захотелось заплакать. Танкист понял, что творится в душе мальчика, улыбнулся ему, лицо его стало веселым и радостным. Бывшему повару хотелось, чтобы юный друг запомнил его только вот таким, не унывающим, сохранившим и в фашистском плену человеческое достоинство и гордость советского человека. Он подмигнул Пете и сказал:

— Пора тебе, дорогой. Мы спустимся вниз, а ты давай в кусты и сигай отсюда. Передай, Петруша, все… там. И еше скажи, что мы почти все остались советскими людьми. Нам в фашистских лагерях страшно тяжело, но твердо верим в нашу победу. А теперь прощай.

Кузьмич и Семеныч улыбнулись мальчику, кивнули поочередно головой и медленно спустились вниз со шпал. Вот они подхватили шпалу, кряхтя взвалили ее на плечи и поплелись к новому месту работы. Какое-то время Петя смотрел им вслед, а затем бесшумно юркнул в кусты и вскоре покинул станцию Любань. 21 октября 1941 года разведчик был уже в Особом отделе Ленинградского фронта.

А 24 октября 1941 года Петя докладывал Н.Ф. Ковалдину о добытых им новых разведывательных данных: на аэродроме в Липках, где он бывал уже не раз, обнаружил 45 тщательно замаскированных гитлеровских самолетов, установил позиции новых прикрывавших его зенитных батарей, а также разыскал, наконец, в трех километрах от аэродрома усиленно охраняемые склады горюче-смазочных материалов, которыми пользовались немецкие летчики. Вскоре по приказу командования фронта советская авиация нанесла по аэродрому и бензохранилищу сокрушительный удар.