Одиннадцатая глава ВОСЬМИЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ ГРЕНАДЕРОВ, ВЫХОДНЫЕ БЕЗ БОМБЕЖЕК?

Одиннадцатая глава

ВОСЬМИЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ ГРЕНАДЕРОВ, ВЫХОДНЫЕ БЕЗ БОМБЕЖЕК?

В районе села Синявино вновь разгораются бои за участки местности, за низины, дороги и рвы. Красноармейцы прорвались к самой церкви. Их отбрасывают назад на 500 метров. Вновь бой ведется за каждый метр в войне, которую Гитлер хотел вести за обладание частями света. Высота 43,3 потеряна. Но затем ее вновь удается отвоевать. Однако прежде чем горстка бойцов 3-го полка 21-й пехотной дивизии успевает изготовиться к отражению атаки, русские вновь захватывают ее. Дважды их затем отбрасывают оттуда, но затем они снова берут ее в свои руки. Всего лишь три немецких танка могут оказать поддержку. Вновь истребителям танков приходится исправлять положение, действуя за тех, кто допустил нехватку огневых средств. Самоотверженность солдат 3-го пехотного полка в конце концов приводит к успеху. Когда сюда наконец, спустя неделю, подходят «тигры», то перед траншеями и противотанковыми позициями чадит дымом 81 подбитый русский танк. Вокруг потрескивают обугленные и раскалившиеся докрасна железные гробы.

540-й штрафной батальон докладывает о наличии своего боевого состава: 1 офицер и 70 солдат. Его однажды уже разбили на просеке «Эрика» во время Волховского сражения, когда он отражал в течение недели на выходе из коридора все попытки противника вырваться из котла. В конце концов он сам оказался под перекрестным огнем. Он дрался настолько храбро, что командир 1-го армейского корпуса настоятельно попросил вышестоящий штаб отметить среди отличившихся частей и этот пользующийся дурной славой батальон. В 18-й армии он с тех пор завоевал уважение как элитное подразделение.

В штрафных батальонах были представлены военнослужащие всех видов вооруженных сил. Они искупали вину за уголовные и военные преступления, получив за это от нескольких месяцев тюрьмы до смертного приговора, исполнение которого было заменено пребыванием в штрафных частях. В качестве помилования осужденным предлагалось пройти испытание боем в одном из 500-х батальонов. Среди них были лица, осужденные за изнасилование, эксгибиционизм или гомосексуализм, воры или убийцы, а также те, кто вел подрывную пропаганду, дезертиры и трусы. Независимо от того, был ли это обычный штрафник или кадровый состав — через шесть месяцев батальон без дополнительной подпитки прекращал свое существование. Многие из солдат-штрафников так никогда и не смогли вернуться в свою часть из-за слишком затянувшихся бюрократических процедур по их помилованию.

Теоретически действует приказ не использовать штрафные части в качестве «батальонов смерти» на наиболее опасных участках фронта. С другой стороны, они должны применяться «при ведении боевых действий в тяжелых условиях на фронте». Но кто будет задумываться о столь тонких различиях в формулировке в период сражений, не утихающих неделями? Разве и так без толку повсеместно не приносятся в жертву люди? Высокопарным языком это называется «невзирая на потери».

Гренадеры (в конце 1942 года часть пехотных дивизий была преобразована в гренадерские. — Ю. Л.) встречают солдат 540-го и 561-го штрафных батальонов без особых эмоций и предубеждения по отношению к ним. Эти люди для них такие же солдаты, как они сами, хотя и в изношенной форме и без погон. С любопытством всматриваются молодые солдаты в их подчеркнуто застывшие, отрешенные от всего лица. Разумеется, среди них есть ловкачи и те, кто потерял всякую совесть. Но солдаты-новобранцы видят и в обычных частях зверские физиономии. Среди однополчан встречаются такие типы, с которыми лучше не иметь дела. Такого рода военнослужащие имеются и в тыловых лагерях снабжения: у них житейская практичность давно уже выродилась в алчность и дикую коррупцию. Это касается и штабных клерков с их холодными, ничего не выражающими лицами, для которых человеческая жизнь не стоит и кончика их мизинца. Но некоторые из штрафников производят на молодых солдат впечатление своим хладнокровием и чувством внутреннего достоинства, которые свидетельствуют, что перед ними находится разжалованный офицер или унтер-офицер. В чем провинились, спрашивают себя новобранцы, эти объявленные вне закона люди, которые устанавливают перед позициями минно-взрывные заграждения? Молодые солдаты охотно узнали бы это от них самих, но те уж слишком «увлечены» постановкой мин.

Историк Франц Зайдлер, натолкнулся в своих исследованиях системы судопроизводства вермахта на случай с одним подполковником, разжалованным в рядовые за то, что тот отказался бросить в бой в совершенно безнадежной ситуации свой мотоциклетный полк. Он приводит в пример также историю с экипажем подводной лодки, который воспротивился вовремя выйти в море, потому что несколько моряков забыли про войну в объятьях своих девчонок, и экипаж не захотел идти без этих подводников в поход на Англию.

Среди солдат-штрафников имеются также и офицеры крупных штабов, как, например, один полковник, а другой — начальник службы войск одного из армейских корпусов. Впрочем, в общей массе военнослужащих доля офицеров была очень незначительной. В отличие от них доля унтер-офицеров составляла в первые месяцы с момента формирования в 1941 году этих частей z.b.V (особого предназначения. — Ю. Л.) около 50 процентов. Каждый из солдат-штрафников должен был прослужить в одном из 500-х батальонов не менее шести месяцев, прежде чем ему вновь было разрешено вернуться в родную часть. При этом он был обязан в бою искупить свою вину. Поэтому многие дерутся, как черти, а так как здесь невозможно было быть приспособленцем, то настроение у них большей частью не было радужным. Хотя морально-психологический климат в штрафбатах оставался достаточно хорошим, свидетельством чему было то, что после реабилитации некоторые штрафники добровольно продолжали служить в них в качестве кадрового состава.

В одной из книг, автором которой является авиационный генерал Йоханнес Штайнхоф, (известный своей природной скромностью), бывший штрафник из 500-го батальона сообщает: «В новой роте меня приветствовали возгласом „Алло“, что мне как сосланному на исправление было приятно. Здесь можно было встретить пехотинцев, подводников, летчиков, орденоносцев „Рыцарского креста“ и „Немецкого креста в золоте“, не говоря уже о других наградах. Все они были фронтовиками, отчисленными из своих частей, чтобы не подрывать моральный дух войск в боевой обстановке, за упущения по службе, отказ выполнить приказ и т. д. Штрафной батальон был своеобразным резервуаром-накопителем для нарушителей в военной форме». Всего, по оценке Зайдлера, штрафные батальоны прошли свыше 80 000 солдат. Половина из них погибла. Точное число погибших неизвестно.

Почти всегда солдаты из фронтовых частей относились с пониманием к «нарушителям» из штрафных батальонов. Каждый ведь знал, как легко можно было попасть в эту «мясорубку» в условиях изнурительной службы и моральных нагрузок, а также из-за придирок бездарных начальников. С другой стороны, многие испытали на себе, как ловко умели многоопытные офицеры и унтер-офицеры наказывать за нарушения дисциплины и упущения по службе без излишнего шума и «не вынося сор из избы». Некоторые из тех, кто получил «отпуск по бомбежке», добравшись до дома в Германии, находили лишь его развалины, под которыми были погребены тела их жен, детей и родителей. И что было удивительного в том, что они вдруг переставали видеть смысл в возвращении в назначенное время к себе в часть на фронт лишь для того, чтобы вновь почувствовать там свое бессилие в уже привычной монотонности боев при отступлении. Поэтому они искали утешение в алкоголе, в случайных связях, только чтобы забыться любым способом. А это называлось уже «несанкционированным оставлением части», после чего звучало следующее слово — «дезертирство».

Если бы солдаты карались за все легкомысленные выражения, которыми они обменивались в своем кругу, за сказанное в гневе, в отчаянии, в приступах ярости; если бы их наказывали за реакцию против неприязненного отношения, придирок, бредовых приказов или извращения действительных фактов — и это представлялось как неповиновение, неподчинение, разложение, сопротивление канонам партии и вермахта, — то тогда должны были бы существовать целые штрафные дивизии.

Ганс-Петер Клауш приводит и другие факты: «За опрометчивые выражения о руководстве государства и партии, вермахта и национал-социалистического строя многие солдаты отправились за решетку. Лишь некоторые из тех, кого я лично знал, были действительно сознательными и явными противниками режима. Большинство выражали свое негодование слишком затянувшейся войной, всевозможными недостатками, после чего становились жертвами доносов своих законопослушных сослуживцев».

Разумеется, некоторые из них, внезапно оказавшись под смертельным подозрением в подрыве военной мощи вермахта или в дезертирстве, подумывали о своем бегстве, учитывая непредсказуемость решений военной прокуратуры. И часть из них действительно пыталась это сделать. В духе сегодняшнего времени теперь любого дезертира можно возвести в ранг борца сопротивления, достойного памятника. Один из современных германских партийных политиков и дипломированный социолог всенародно договорился до того, что дезертирство и деятельность по разложению вооруженных сил являются по его мнению, одним из лучших достижений в военной области. Уместно тогда спросить: а что думают представители такого всеобщего почитания о сущности движения сопротивления? Они могли бы, кстати, узнать из приведенных Ф. Зайдлером документов, что почти половина осужденных за дезертирство, еще не надев военную форму, уже наказывалась в административном порядке, что свыше пятидесяти процентов из них понесли дисциплинарные наказания в период военной службы, а четверть предстала перед военным трибуналом за злоупотребления служебной властью, кражу или другие серьезные преступления. Две трети осужденных не имели законченного школьного или профессионального образования. Разумеется, то, что большинство из них перед призывом были подручными рабочими, не является определяющим критерием их оценки. Но разве из всего сказанного можно делать вывод, что дезертиры, которым с таким великодушием хотят поставить памятник, ясно представляли себе важность, этическую и политическую значимость и гуманные мотивы сопротивления Гитлеру? При этом, разумеется, необходимо сохранять уважение к причинам поступка каждого из них в отдельности и учитывать их гнев к тем, кто безжалостно пользовался своей властью.

Разве имеет представление современник о тотальной войне, когда он, как в вышеописанном случае, с возмущением кричит, что в частях z.b.V. вермахта рабочий день солдата продолжался не менее десяти часов? Можно подумать, что в обычных пехотных частях рабочий день по распорядку составлял восемь часов, а после службы было запрещено вести боевые действия или из-за жары объявлялся перерыв на войне. Вероятно, он думает, что в выходные дни бомбы не падали. Возможно, иногда беседы с очевидцами и рассказы солдат об изматывающей работе в плену более поучительны, чем изучение папок с документами и слушание лекций, построенных на легендах.

Немецкий оборонительный рубеж, созданный перед Мгой, все еще удерживается. Речь по-прежнему идет о нескольких отвоеванных или сданных метрах, хотя русские намерены целиком отбить «горлышко у бутылки». Теперь они пытаются это сделать одновременно на трех участках фронта южнее Ладожского озера. Русские вновь атакуют Синявинские высоты. Одновременно огневые валы вновь накатываются на фланги: с запада, со стороны Колпино и с востока из-под Погостья, где 96-я пехотная дивизия намеревалась накануне насладиться несколькими днями отдыха, после того как на Неве у Городка попала в «мясорубку». В то время как среди немецких солдат, окопавшихся под Ленинградом, ползет слух о гибели 6-й армии в Сталинграде, русские стремятся закрепить победу на Волге успешными боями на Неве. Но их мощный завершающий удар в тыл немцам пока не приводит к успеху. Советское командование на него очень рассчитывало, так как таким образом оно могло бы, наконец, наладить надежную сухопутную связь по Кировской железной дороге в районе Мги и тем самым обеспечить эффективную помощь Ленинграду. В конечном итоге тогда удалось бы окружить немецкие дивизии в «Бутылочном горле», прекратив снабжение немцев у автомагистрали Ленинград — Новгород параллельно Волхову.

Какие бы боевые донесения той поры мы ни перелистывали, везде бросается в глаза ужас, ставший обыденным явлением. Кажется, только что дивизия «СС Полицай» прикрывала фланг при прорыве 6000 немецких солдат, отступавших с берегов Ладоги, а сейчас она уже сама залегла у Невы под ураганным огнем.

21-я пехотная дивизия окопалась под Синявино вместе с 28-й легкопехотной дивизией, с 11-й пехотной дивизией генерала Томашки и с 61-й пехотной дивизией. 132-я пехотная дивизия отражает атаки дивизий 54-й армии генерал-майора Сухомлина, вклинившихся под Погостье.

Целесообразно задаться вопросом о боевом духе немецких солдат в эти дни изнурительных бесконечных боев, сопровождавшихся заболеваниями, борьбой со вшами и сообщениями о гибели целой армии под Сталинградом. Барон фон Альмайер-Бек отвечает на этот вопрос словами своего командира 21-й пехотной дивизии генерала Герхарда Матцки: «Мы действовали решительно и надежно». Это звучит слишком уж молодцевато, но тот, кто иронически усмехается этому, поступает легкомысленно. Потому что как раз невообразимые обстоятельства и условия не дают солдатам времени задумываться о смысле и целесообразности происходящего и впадать в депрессию. Противник и обстановка не дают им времени на передышку, к тому же оборонительные позиции становятся все менее устойчивыми. Каждый солдат зависит от своего сослуживца и вынужден всецело на него полагаться. В этом заключается тайна боевого товарищества. Кто будет еще чем-то другим забивать себе голову, когда важнее снарядить магазин патронами, проглотить котелок гуляша с макаронами и укрепить бруствер окопа таким образом, чтобы снайпер на той стороне не мог бы поймать в прорезь прицела одного из «фрицев».

Солдаты любят давать волю довольно циничным выражениям типа: «Наслаждайся войной, мир еще более ужасный» или «Благодарность отчизны спешит за тобой во весь опор, но никак не может угнаться!» А также: «Фюрер, прикажи нам, мы ответим за последствия». Это интерпретация официальных клятвенных заверений: «Фюрер, прикажи нам, и мы последуем за тобой!» И все же пока снабжение доходит до передовой линии, пока командиры надежны и опытны, пока передовая позиция не является трамплином в ад и на ней достаточно мест, где можно укрыться, в этом случае пока нет речи и о пораженческих настроениях. Если даже генералы не имеют полного представления о том, что делается вокруг, то разве должен какой-нибудь обер-ефрейтор задумываться над всем этим, лежа в окопе с карабином «98к» при температуре минус 26 градусов? При этом следует учитывать, что вокруг вовсю метет снег, ведется минометный и воздушный обстрел.

В течение семнадцати суток 21-я пехотная дивизия теряет 1830 солдат. Половины из них она лишается в течение всего лишь четырех дней. Капитан фон Гурсель позднее напишет, что не было ничего удивительного в том, что в жестоких боях за Синявино командиры рот через каждые трое суток погибали или получали ранения. В середине марта 1943 года проносится слух об отводе 21-й пехотной дивизии с фронта для отдыха и пополнения — впервые с начала ее русского похода. Спустя пару дней основная часть дивизии готова к маршу. Но он совершается не в направлении теплых квартир и освежающих бань в тылу, а на восточный фланг «Бутылочного горла». Русские переходят в наступление, предстоят новые бои.

В истории дивизии «СС Полицай» Фридриха Хуземанна, которая, подобно 96-й пехотной дивизии, одновременно ведет бои на двух участках фронта, заслуживает внимания одна будничная фраза: «Планы противника перечеркнуты и наступление приостановлено, но полностью сдержать его продвижение не удается». Замечание касается усилий немецкой артиллерии и реактивных минометов, расположенных перед поселком № 5, печально известным рабочим поселением, находящимся на небольшой возвышенности перед Синявино. Но оно относится также и к большинству немецких оборонительных мероприятий. Как это чаще всего бывает, все происходящее в условиях тумана, темноты и чада горящих танков рассыпается, как мозаичное полотно, на призрачные отдельные акции. Один из унтер-шарфюреров (звание в войсках СС, равное унтер-офицеру. — Ю. Л.) по фамилии Гутман, командир 75-мм противотанковой пушки, находившийся в тот момент у поселка № 6, рассказывает: «Всю ночь с севера доносился шум боя, который постепенно становился все ближе. Утром над болотом прямо перед нами повисла сильная завеса дыма, сквозь которую мимо нас спешно проследовали немецкие подразделения, замыкавшие отступление. Затем я увидел первых русских, приближающихся к нам». И далее: «Тем временем появляются 12 танков Т-34, которые сближаются с нами на расстояние 600 метров. У наводчика сдают нервы, и я вынужден сам встать к прицелу… Первый танк останавливается и окутывается дымом. Остальные тотчас же меня обнаруживают и открывают огонь. Я вижу вокруг себя разрывы снарядов. Но вскоре мне удается поджечь второй танк, а затем и третий. Тем временем командир соседней 50-мм противотанковой пушки подбивает танк кумулятивным снарядом, но затем его в клочья разрывает снаряд из танковой пушки… Один Т-34 возвращается назад и подминает под себя противотанковую пушку. Подбитые танки чадят самым жутким образом».

В это время поступает приказ на отход. Но Гутман все не может решиться взорвать свое орудие. У него еще остаются боеприпасы, да и сама пушка пока стреляет превосходно, хотя и повреждена осколками. Красноармейцы приближаются к немцам, окопавшимся на окруженной огневой позиции. «Несколькими разрывными снарядами мне удается создать простор для действий, — кратко описывает Гутман этот эпизод. — Кроме того, у нас на позиции с давнего времени стоял миномет, про который все уже и забыли. Вначале мы не знали, как им пользоваться, но скоро дело пошло на лад».

В немецких штабах давно уже считают эту позицию потерянной. Немецкая артиллерия ведет огонь уже по самому поселку № 6. Гутман, крадучись, пробирается к поселку. Он видит, как группа красноармейцев утоляет голод найденными немецкими продуктами. После того как по нему открывают огонь, он пытается вернуться к своей позиции. Но там он видит свой погибший орудийный расчет и красноармейцев, рассматривающих его противотанковую пушку. Несколько русских солдат бросаются за ним в погоню. Пробежав двести метров, он натыкается на двух немцев, один из которых тяжело ранен. При попытке оказать ему помощь, Гутман попадает в плен. После короткого допроса, который вел русский офицер, его заталкивают в подпол одной из хат, откуда ему удается выскользнуть через пролом в стене и, закутавшись в найденное там тряпье, незамеченным пройти через передовую линию русских. Затем он находит свою роту и сразу же, не успев еще отдышаться от пробежки через нейтральную полосу, получает под командование взвод, с которым занимает новую позицию.

При изучении такого рода историй становится понятным, почему «яростные тевтонцы» стали в Германии символом устрашения и достижений. «Полицейская» дивизия была элитным соединением. Она состояла из представителей кадровой полиции, которых откомандировали в вермахт на период войны. С конца февраля 1942 года их включили в состав войск СС, выдав соответствующее снаряжение, форму и знаки различая. В течение двух месяцев дивизия теряет у излучины Невы в районе Ивановского и под Синявино 84 офицера и 3665 солдат.

В феврале 1942 года новоиспеченный лейтенант Г. Бидерманн возвращается из военного училища в свою 132-ю пехотную дивизию. Уроженцы Пфальца, баварцы и швабы занимают позиции на восточной оконечности Погостьевского клина под Смердынью. Дивизия доукомплектована за счет пополнения и выздоровевших солдат. Когда Бидерманн прибывает на передовую линию, то она сразу же напоминает ему по историческим описаниям пограничную полосу времен Римской империи. Из-за невозможности создания в болотистой местности песчаных отвалов и отрытия траншей передовая линия представляет собой сплошной деревоземляной забор.

Этот забор состоит из двух деревянных стенок, превышающих высоту человеческого роста. Они установлены параллельно друг другу на расстоянии полуметра, а промежуточное пространство заполнено землей. Перед ними своеобразным выступом выделяются долговременные огневые сооружения, из которых по противнику может вестись фланговый огонь. Такие заборы тянутся вдоль полосы обороны на сотни метров. Участки, где их создание не представляется возможным, перекрываются с целью закрытия обзора тростником, ветками и поваленными деревьями.

Жилые бункеры солдат заглублены в землю. Внутри над полом выложена деревянная решетка со съемными крышками. Через них при таянии снега и дожде вычерпывается болотная вода, препятствуя затоплению. Везде царит сырость, изделия из кожи разбухают. Солдаты спасаются от холода и влаги у печек, сконструированных из тонкой жести или переделанных из бочек с горючим. Внутри бункера постоянно стоит смрад, наполненный испарениями, дымом и запахом пота. Топлива вполне достаточно. Но дрова зачастую приходится доставлять, распиливать и колоть под обстрелом неприятеля.

Непролазная топь перекрывается гатью, сделанной из жердей. Они трещат и прогибаются при каждом шаге. К тыловым службам ведут лежневые дороги, над которыми вода поднимается настолько высоко, что кажется, что солдаты и автомобили плывут по ней. Когда почва подсыхает, то становится ломкой, рассыпаясь комками. Как только мороз отступает, солдатам выдаются резиновые сапоги и галоши. Обувь и военная форма покрываются серой грязью, налипающей мелкими комьями земли.

Многие участки леса заминированы с тех пор, как война пронеслась над этим местом. Схемы установки мин давно уже утеряны. Немецкие и русские мины лежат в огромном количестве вперемежку, покрытые ржавчиной и окислившиеся. Проволочные заграждения перекрывают лесные прогалины и проходы в кустарниках. Поэтому оттуда не удается убрать мертвецов. Стоит удушливый запах гниения, перехватывающий дыхание. С потеплением огромные тучи комаров делают жизнь солдат невыносимой. Противомоскитные сетки, надеваемые поверх касок, являются одними из самых больших драгоценностей.

Эти картины, запахи и звуки сильно воздействуют на солдат, которым удалось выжить в таких условиях. Письма и беседы с этими людьми подтверждают, насколько сильно удерживаются в памяти такого рода впечатления, зато встречи с природой вспоминаются с истинным удовольствием. Обостренное восприятие солдат хранит в памяти наряду со страшными событиями, яростью и мерзостью также и самые нежные, тончайшие оттенки: первую гамму цветов просыпающегося утра на заснеженных полях и голубоватые тени на них, розоватый свет в дымке тумана, поднимающегося из болот.

Бойцы вынуждены вновь и вновь вжиматься в землю под пулями и в пороховом дыму, прячась между разбитыми, истекающими смолой стволами и ветвями деревьев. Час за часом всматриваются они до боли в глазах в нейтральную полосу и передовую линию врага, который делает то же самое. Но сплошь и рядом были и такие солдаты, что внезапно забывали про войну, приходя в восторг при виде оттенков цветов, начиная от ярко-зеленых до совсем черных красок. На них глубокое впечатление производили контраст между сине-зелеными складками леса и ярко-желтыми песчаными откосами, а также причудливые формы облаков, легкие снежинки и хлопья снега. И поныне ощущают они запах древесины и гниющей листвы, а также дыхание майского ветра.

Альмайер-Бек рассказывает, как солдаты 21-й пехотной дивизии натыкаются на большой участок местности со светло-зелеными колосьями ржи. Им приказано разведать состояние бывшей немецкой позиции в Волховском котле, где прошлой осенью солдаты одной из немецких дивизий, наступавших на Тихвин, выстлали дно стрелковых ячеек скошенными снопами. А теперь стебли вновь колосятся прямо на дне окопов, свидетельствуя, таким образом, о том, что фронт после года смертоносных боев ни на метр не продвинулся на восток. Это похоже на урок природоведения в условиях кровопролитной войны. И действительно, бывало так, что захватывающая дух красота соседствовала с перехватывающим дыхание ужасом насилия.

Пока еще дьявольски холодно. Середина января. Красноармейцы проявляют активность, ведя разведку поиском и боем. Они пытаются атаками в составе рот улучшить занимаемое положение, готовя, как предполагают немцы, исходные позиции для нового наступления. Немцы чувствуют, что в стане противника происходят большие перемещения. И когда прекращается снежная вьюга и небо освобождается от облаков, то самолеты-разведчики обнаруживают в тылу линии фронта русских нескончаемые санные обозы и колонны автомобильного транспорта. Ночами они видят протянувшиеся на многие километры бивачные костры, разводимые отдыхающим после марша пополнением. При этом везде отмечается появление русских в новой маскировочной одежде.

Обескровленная 96-я пехотная дивизия, чьи солдаты мечтали в спокойном месте хотя бы немного перевести дух от боев за Городок на Неве, больше не в состоянии оказывать серьезного сопротивления, когда русские начинают новое наступление на западной оконечности Погостьевского клина. Советские штурмовые части пробивают брешь в немецкой обороне при поддержке двадцати танков и через сутки оказываются на лежневой дороге, ведущей через болота к Макарьевской пустыни, где находится бывший монастырь. Его развалины расположены среди топей на песчаной возвышенности и превращены в опорный пункт. На немецких картах он обозначается как «Klosterdorf» («Монастырская деревня». — Ю. Л.). Для «войны несчастного человека» уже стало типичным, что здесь через несколько дней предстоит вести бои не только 96-й пехотной дивизии, но и около сорока различным крупным и мелким частям и подразделениям в составе «группы Линдеманна», объединенных под общим командованием 132-й пехотной дивизией. Впервые артиллеристы этой дивизии, воевавшей под Севастополем, сталкиваются с тем, что им приходится взрывать орудия одной из батарей, когда танки противника врываются на огневую позицию. Затем солдатам 96-й пехотной дивизии удается освободить «Монастырскую дорогу», и 132-я дивизия отвоевывает позицию вместе с взорванной батареей.

В конце концов удается остановить продвижение русских. Возникает новая линия фронта, которая отчетливо различима лишь на штабных картах. Солдат может видеть лишь край поляны, или снежный холм, или ближайший к нему подбитый танк. Происходящее на данном узком пространстве проясняет хроника истребителя танков лейтенанта Бидерманна. Об этом также рассказывают журналы боевых действий, которые готическим шрифтом выделяют следующие разделы: «Описание обстановки», «Погодные условия», «Состояние здоровья», «Сведения», «Потери оружия и боевой техники». Кроме того, об этом свидетельствуют «Сведения разведки о противнике», где приведены переведенные на немецкий язык текущие донесения 54-й советской армии.

Бидерманн сообщает о новом методе ведения боев в лесистой местности против русских танков, способных преодолевать снежные заносы. Для этого истребители танков разбирают противотанковую пушку, кладут детали на «Акью» — похожую на каноэ волокушу из фанеры, — которая заменяет им сани, и тянут ее по метровому слою снега через воронки, поваленные и разбитые стволы деревьев. Они выдвигаются на удобное место, откуда своими скрюченными от холода пальцами могут стрелять, поражая танки, пытающиеся по просеке выйти в тыл к немцам. Один из солдат, обер-ефрейтор Кирмейер из Нижней Баварии, служивший в 436-м полку (132-я пехотная дивизия. — Ю. Л.), подбивает восемь танков. Прежде чем остальным удается развернуться в боевой порядок, он подбивает последний из наступающих танков в том месте, где нет возможности для разворота. Тем самым он препятствует отходу всех других танков. Разбитый лес, завалы из поваленных деревьев, которые с огромным трудом преодолевает вездеходная техника, являются превосходным средством маскировки. Оставшиеся Т-34 не в состоянии обнаружить противотанковую пушку, им даже не помогает беглый огонь из орудий и пулеметов. Еще три, а затем уже четыре танка объяты пламенем. Экипаж следующего, пятого танка выбирается наружу, так как повреждена его ходовая часть.

А вот штабс-фельдфебель из Западной Пруссии, который залег у батальонного командного пункта в ожидании ежеминутного прорыва вражеских танков. Рядом он обнаруживает полевую гаубицу, расчет которой скошен осколками и пулеметными очередями. Уроженец Западной Пруссии, впрочем, однажды уже имел урок обращения с пехотным орудием. Но легкую полевую гаубицу (1FH 18) он видит так близко впервые. На раздумывание времени нет, и он подзывает двух солдат, прокрадывается с ними под ожесточенным пулеметным огнем к гаубице, заряжает, направляет орудие и выстреливает из него. И происходит так, как он этого хочет: один из приближающихся танков застывает на просеке, советская атака захлебывается. Бидерманн записывает: «Также как успех и неудача нередко свершаются в считаные минуты, так и здесь кратковременная нерешительность противника позволила нанести по нему удачный контрудар. Гренадеры группы Линдеманна зарылись по двое с карабинами в руках в выкопанных ими в снегу углублениях, расстояние между которыми составляет от 10 до 15 метров. Обмундирование на них насквозь затвердело, так как днем снег тает, и вся одежда до последней нитки пропитывается влагой. Зато долгими ночами властвует холод. Трудности и опасности накладываются друг на друга».

11 февраля 1943 года советская 54-я армия докладывает: «прорвана оборонительная линия противника севернее Смердыни. Его разбитые части начали отход, оставляя при этом оружие и боеприпасы, теряя личный состав, так как имеют слабое огневое прикрытие. Примечательно, что среди захваченных на поле боя документов имеются удостоверения личности, свидетельствующие о принадлежности их владельцев к медико-санитарным и тыловым подразделениям». Относительно тыловых служб разведсведения 54-й армии соответствуют действительности. Что касается санитаров, то немцы никогда их не использовали в качестве боевого резерва.

А вот данные из боевого донесения 132-й пехотной дивизии в тот же самый день: «Правофланговая рота 132-го самокатного батальона разбита… Резервов для закрытия бреши больше не осталось. Атаки пикирующих бомбардировщиков на всем участке фронта. Пленные сообщают об очень больших людских потерях у противника от обстрела нашей артиллерии. Отдельные батальоны еще на подходе к району боевых действий потеряли свыше половины личного состава». На следующий день в журнале боевых действий дивизии появляется такая запись: «В 09.50 вражеским танкам удалось прорвать нашу линию обороны западнее отметки 38,9. Они безнаказанно действовали в тылу нашей пехоты, так как там не было тяжелых противотанковых пушек для борьбы с ними. Особенно большие потери понесла левофланговая рота 1-го батальона 437-го полка». Более трезвую оценку гибели молодых солдат редко где можно встретить.

В таких ситуациях нет ничего удивительного в том, что боевые подразделения не намерены ждать спасительных идей из вышестоящих штабов. Офицеры, вынужденные наблюдать, как танки утюжат их солдат, не хотят приносить себя в жертву ради сомнительных решений вышестоящих инстанций. Постыдный метод действий по принципу «любой ценой», в том числе когда речь идет и о человеческой жизни, становится между тем повседневной практикой из-за крайней нехватки средств подвоза и снабжения.

К этому еще добавляется недостаточное понимание ситуации в силу ограниченности мышления. И сегодня хватает функционеров, которые, получив просьбу, независимо оттого, насколько она была срочной и оправданной, санкционируют лишь половину запрашиваемого и вдвое увеличивают срок реализации этой просьбы. Недальновидность и недостаток умственных способностей выдаются за осмотрительность и богатый кругозор. Этому можно поучиться у сегодняшних управленческих и партийных структур. При отступлении солдаты часто следуют мимо забитых под самую завязку складов снабжения. И те, кто замыкают отход, не верят глазам своим, видя, как исчезают боеприпасы в огромных облаках разрывов, уничтожаются совершенно новая боевая техника, продовольственные и вещевые запасы, а также предметы повседневного спроса.

Командир истребительно-противотанкового дивизиона 132-й пехотной дивизии узнает благодаря своим хорошим связям, что около пятнадцати новых 75-мм противотанковых орудий должны вскоре разгружаться на железнодорожном вокзале в Любани. Само собой разумеется, они предназначены для других частей. Его вдруг пронизывает мысль, что этим оружием боевая группа Линдеманна могла бы сдержать смертоносный удар советских танковых бригад: 7-й гвардейской и 124-й. Эти бригады уже готовы оседлать шоссе, проходящее всего лишь в нескольких километрах от данного места и являющееся основной артерией снабжения немецкого Волховского фронта. Но только лишь командир 28-го армейского корпуса в состоянии решить этот вопрос. Им является генерал Герберт Лох, с которым мы уже знакомы по его чутью на умные идеи. Он дает свое согласие. Как только прибывают артиллерийские расчеты из других дивизий за получением новых противотанковых орудий, их тотчас вместе со всем вооружением переподчиняют 132-й пехотной дивизии. Противотанковый оборонительный рубеж удается отстоять.

Группа Линдеманна делится на небольшие маневренные боевые отряды. Раз за разом им удается отбрасывать наступающего противника, выбивая его из бывших немецких бункеров, где он уже обустроил для себя жилье. Но за этот оборонительный успех приходится платить немалую цену. Самокатные роты 121-й пехотной дивизии несут тяжелые потери. В донесении капитана Лёффельхольца из 405-го гренадерского полка этот случай описывается следующим образом: «Передовой отряд вышел в 07.40 к ручью и вступил в бой с сильным противником, оказывающим упорное сопротивление. В 08.30 противник нанес удар с востока по нашему правому флангу. Он непрерывно усиливает давление. Позиция 2-й самокатной роты прорвана в двух местах, сама она отрезана от передового отряда. Контрударом удается вновь восстановить связь с нею. В 08.45 противник атакует слева несколькими волнами и тремя танками передовые подразделения обер-лейтенанта Ениша. Рота продолжает удерживать позицию. Ениш дважды получает ранение, но остается в строю. Через некоторое время он погибает. Противник сминает остатки роты и прорывается в глубь немецкой обороны. Артиллерийский огонь усиливается. Я принимаю командование остатками 2-й роты и прекращаю отступление. Наши потери составляют не менее 50 процентов. В саперном взводе из 35 человек остались шесть бойцов. Более конкретных данных пока не имеется. Артиллерийские средства передового отряда выведены из строя. Очень напряженная ситуация с боеприпасами. Каждый солдат на счету для отражения новых рукопашных схваток. Все линии связи либо нарушены, либо их уже некому обслуживать из-за потерь». В Сводке вермахта по этому поводу говорится очень коротко: «Южнее Ладожского озера возобновились бои». Все зависит от того, как посмотреть на конкретную ситуацию.

В этой затяжной кризисной обстановке, где на так называемой передовой линии один солдат с карабином располагается на удалении 30–50 метров от другого, группе Линдеманна приходится все труднее. Поступает приказ изготовиться к быстрой переброске на кризисный участок западного фланга «Бутылочного горла». В суматохе окруженные русские нападают в тылу немецких позиций на одиночные автомобили. Вновь отмечаются случаи каннибализма в местах, где находятся раненые русские солдаты, сутками не получающие продовольствие. В конце концов фронт стабилизируется, как бы спрессовываясь. Операция по вклинению, в которой четыре советские стрелковые дивизии, три стрелковые и две танковые бригады добились успеха кровопролитными атаками против не менее кровопролитной немецкой обороны, обозначается на русских картах под условным наименованием «Тюлень», а немецкий выступ на линии фронта, как «Кошачий хвост». Заболоченная и промерзшая почва в районе боевых действий настолько завалена минами, что из-за этого большую часть погибших солдат не удается вынести с поля боя. Остальных рядами укладывают в воронках, и так как земля насквозь промерзла, просто присыпают снегом. Разведывательные дозоры и группы перехвата телефонных переговоров, проскальзывающие на нейтральную полосу, едва ли в состоянии вынести картину, которая открывается перед ними во время таяния снега.

Офицер разведотделения из штаба 132-й пехотной дивизии просматривает русские захваченные документы. Наряду с четкими боевыми приказами, отданными полкам 198-й стрелковой дивизии и 58-й стрелковой бригаде, он находит также документ с пометкой «Оценка противника на участке фронта 54-й армии», составленный начальником разведотдела армии подполковником Скворцовым и представляющий эталон по своему построению, наличию фактов и точности их отражения. Донесение включает общую оценку немецких сил и их вооружения, оценку оборудования их боевых позиций в инженерном отношении, состояние группировок на отдельных рубежах, оснащенность немецкой артиллерии боеприпасами, описание опорных пунктов, бункеров, минно-взрывных заграждений и выводы о том, какие немецкие резервы и когда могут быть введены в бой. В заключение делается общий вывод: «Участок фронта хорошо подготовлен для обороны и является серьезным препятствием для наступающих войск… Политико-моральное состояние 132-й пехотной дивизии, боевой дух и готовность войск к бою находятся на должном уровне».

С учетом оборудованной немецкой передовой линии и целой сети огневых позиций и заграждений Скворцов отмечает способность немцев оказать упорное сопротивление даже в случае прорыва главной полосы обороны. Предположение, что немцы в состоянии ввести в бой в течение трех суток от 50 до 60 танков говорит об уважении к противнику, но является слишком большой переоценкой его сил.

Документ подполковника Скворцова не доставляет радости офицеру разведотделения 132-й пехотной дивизии. Он доказывает вновь то, что уже всем и так уже давно известно: немцам противостоят не тупые, озверевшие массы, искоренить которые мечтает их верховный главнокомандующий. Перед ними находится постоянно совершенствующаяся и крепнущая военная машина, которая стремится уничтожить истекающие кровью немецкие дивизии. Разумеется, достижения последних и их оборонительные успехи достойны восхищения, но то же самое относится и к атакам красноармейцев. Однако все это лишь продлевает конец противостояния. Офицер разведотделения старается гнать от себя такие мысли.

Протоколы допросов военнопленных, которые просматривает офицер разведотделения 96-й пехотной дивизии, отражают так же страдания и гибель красноармейцев, которые стонут от боли точно также как и немецкие гренадеры. Среди них много 18-летних парней. Всех их характеризуют такие качества, как терпеливость, исполнительность и стойкость. Разумеется, они, как и все солдаты, недовольны питанием на фронте. Когда советская пропаганда сообщает об успехах, то они говорят друг другу, что эти победы добыты неслыханным кровопролитием. Один из этих солдат сообщает, что из 28 саперов, которые должны были убрать проволочное заграждение перед атакой, 21 человек был убит или получил ранение. Оставшиеся были под угрозой расстрела и вновь посланы на нейтральную полосу.

Некоторые документы сообщают о том, что в Красной Армии зачастую невозможно найти взаимопонимания с представителями других народностей из-за языковых различий. Во многих донесениях подчеркивается стремление к национальной независимости, характерное для украинцев, татар, узбеков, таджиков, туркмен, киргизов, казахов, грузин и армян. Пропаганда уже в меньшей степени ведет речь о большевизме, зато делает гораздо больший упор на единое Отечество. Комиссарам, «советским попам» доверяют лишь немногие. Один из военнопленных был арестован в 1939 году после оккупации восточной части Польши русскими, обвинен в кулачестве и назван классовым врагом. Его приговорили к принудительным работам, но затем освободили вместе с другими заключенными, чтобы на Урале заменить военнообязанных в качестве сельскохозяйственной рабочей силы. Вскоре он сам был призван в армию и послан на фронт. Но он не забыл притеснений и произвола со стороны советской системы. При первой же возможности перебежал к немцам и с оружием в руках на их стороне выступил против Красной Армии.

Один из советских лейтенантов перебежал к немцам после того, как не смог вновь собрать своих молодых солдат, которые попали под тяжелый обстрел немецкой артиллерии во время совершения марша, и привести их на исходную позицию. Один из военнопленных принадлежал к тыловому хозяйству батальона, отступившему с большими потерями после неудачной атаки и утерявшему связь с другими подразделениями. Другой солдат заснул в изнеможении после суточного перехода в одной из лощин, когда его батальон устроился на привал. Проснулся он уже в окружении немцев, которые нанесли контрудар. Двое укрылись на лесной поляне среди мертвых и раненых, когда потерпела неудачу атака танков, встреченная немецким заградительным огнем. Один из них сообщил, что его бригада попала под сокрушительный огонь немецкой артиллерии еще на исходной позиции, другой рассказал, как его рота, которая первой же волной вступила в бой, вдруг остановилась как вкопанная на лесной поляне, а затем получила неожиданный приказ отойти назад. Но солдат не захотел попадать в огневой смерч, который бушевал за ним, и спрятался между двумя участками боя, где его затем обнаружили немцы.

Мы узнаем о многосуточных перегонах советских войск по железной дороге в тесных вагонах, о ночных маршах и ночевках на морозе под ясным звездным небом, о неполадках в снабжении, о пламенных приказах высокого начальства, изображающих все в розовом цвете, о самострелах и мародерстве. Не хватает лишь описаний уничтожения людей с помощью ковровых бомбежек, которые «дарованы» немцам на их родине. В остальном картина условий войны полностью совпадает что у немцев, что у русских. На Восточном фронте без перемен.

Запланированные с большим размахом советские наступательные операции вязнут в снегу и грязи и окончательно замирают в глубине немецкой обороны. Это касается атак 55-й армии под Колпино и у излучины Невы, действий 67-й армии и Второй ударной армии под Синявино, 8-й армии у Карбусели, а затем при попытке прорыва к Мге и Неве. Русские без устали пытаются прогрызть оборону противника, ведут отчаянную стрельбу, пробираются в глубь немецких позиций, уничтожая все на своем пути. Но немцам всегда удается их блокировать до подхода основных сил Красной Армии, которые могли бы сломить любое сопротивление, подобно приливной волне во время наводнения. Списки потерь становятся все длиннее. В официальных немецких донесениях присутствуют успокоительные заверения, такие как: «потери своих войск значительны, но в сравнении с уроном, нанесенном врагу, они намного меньше». Непрерывные бои за освобождение Ленинграда с многократными сменами направлений главных ударов уже потребовали больших жертв: 270 тысяч убитыми и ранеными. При этом русские лишились 675 танков и почти 700 самолетов. Вне сомнений, это огромные потери. Но русские в состоянии все это компенсировать. Немцы, своими слабеющими силами, растянутыми по всем участкам фронта, сделать этого не могут. И Мга для них это уже не тот населенный пункт, которым они овладели 30 августа 1941 года. 21 мая 1943 года наверх идет донесение о том, что железнодорожный вокзал вследствие постоянных обстрелов тяжелой артиллерией к эксплуатации больше не пригоден.