Глава 29 . В Арденнах
Глава 29. В Арденнах
Следует упомянуть, что союзники до сих отказываются признать факт того, насколько близки они были тогда от поражения в Европе. Они ведь так и не сумели овладеть глубоководными портами, что в значительной мере ограничивало их возможности проведения широкомасштабных наступательных операций. Они располагали всего одним из таких портов — французским Шербуром, однако большинство военных грузов для сил высадки доставлялось через развитую автотранспортную систему. Опасно истончившаяся линия фронта союзников изобиловала многочисленными изъянами. Личный состав, действовавший на их линии обороны, нередко комплектовался за счет многочисленных резервных батальонов, ни офицеры, ни солдаты которых мало-мальски серьезного боевого опыта не имели, а зачастую и вовсе никакого.
Командование британскими, французскими, американскими и канадскими силами высадки постоянно увязало в бюрократических спорах по поводу того, кто за какой участок отвечает и кто осуществляет на нем командование. Что касалось наших сил, считается, что в Нормандии мы хаотически отступали, однако наш отход в действительности представлял собой часть плана по заманиванию сил союзников в глубь Европейского континента, с тем чтобы вынудить их растянуть линии коммуникации.
Наш стратегический замысел состоял в том, чтобы быстро нейтрализовать опасность, исходившую от Западного фронта, с тем чтобы иметь возможность на протяжении длительного времени вести там оборонительные бои. Вторжение сил союзников в Нидерланды в сентябре, или операция «Огород», обернулось для ее инициаторов таким бедствием, что маятник стратегического перевеса сил качнулся в нашу сторону. Принимая во внимание сильно уменьшившуюся численность наших сил и единиц боевой техники, куда более логичным выглядел бы удар на западном направлении по сосредоточенным там относительно небольшим силам союзников, чем на восточном, откуда на нас наседали значительно превосходящие нас по боевой мощи Советы.
На западном направлении союзники явно переусердствовали, растягивая линию обороны, протянувшуюся от Франции до Нидерландов. С овладением Антверпеном возможности войскового снабжения союзных войск существенно облегчились, но все же были весьма далеки от идеальных вследствие погодных условий и наших многочисленных атак. Наше стратегическое планирование вертелось вокруг нескольких, в целом успешных наступательных операций на участках союзников, где были сосредоточены ничтожно малые их силы, что, собственно, и обусловило прорыв линии их обороны, а также овладение главными магистралями, по которым осуществлялся их войсковой подвоз. Успешные действия наших войск рассекли группировку сил союзников и в значительной степени замедлили их продвижение на Западном фронте.
Обсуждались два основных варианта. Первый основывался на ударе по двум сходящимся направлениям с целью окружения 9-й и 3-й американских армий. В случае успеха этой операции мы овладевали необходимыми для успешной обороны участками местности, где ранее уже доставляли союзникам немалую головную боль.
Второй вариант, который и был впоследствии осуществлен, получил кодовое наименование «Стража на Рейне». Само по себе название уже вводило в заблуждение противника в случае перехвата им наших радиосообщений.
«Стража на Рейне» включала в себя молниеносный маневр в Арденнах с намерением рассечь надвое силы союзников как раз на стыке участков, где действовали силы американцев и англичан, а уже после этого наступать на Антверпен.
Наша боевая задача заключалась в оказании поддержки 5-й танковой армии на участке вдоль направления главного удара. 6-я танковая армия СС наступала с севера, а 7-я наносила удар с южного направления. Нашей главной целью было овладение Брюсселем.
12 декабря 1944 года численность моего саперного взвода была восстановлена — теперь в нем было 8 бойцов, не считая меня: Фриц Крендл, Юрген Бом, Ганс Зайлер, Франц Фидлер, Конрад Хеллер, Гильберт Шпенглер, Роланд Видман и Эмиль Райе. Однажды нас усадили на грузовик «Опель Блиц» и доставили куда-то в глубь Арденнского леса для обустройства поста радиоперехвата сообщений противника непосредственно перед началом нашей наступательной операции.
Никому из нас не было известно, куда именно нас доставили, кроме того, что мы где-то в Арденнах на территории Бельгии. На месте назначения нас дожидался унтершарфюрер. После отбытия грузовика он осмотрел прилегающий участок леса. Говорил он с нами вполголоса.
— Проверьте, чтобы при ходьбе ничего не брякало. И вообще, старайтесь не орать и передвигаться без лишнего шума. А теперь за мной.
Мы двинулись за ним по снегу. Стоял туман. Пройдя несколько десятков метров, мы внезапно остановились. Унтершарфюрер, без слов показав на землянку, кивком головы велел следовать за ним. Миновав бревенчатую дверь, мы оказались в подземном помещении тоже с бревенчатыми стенами и потолком, обшитым досками от ящиков. Там находилось четверо солдат, с явным неодобрением взглянувших на нас, когда мы ввалились в землянку.
— Это — саперный взвод, — представил нас провожатый.
Какой-то шарфюрер, поднявшись, шагнул к дощатому столу. Он извлек из патронного ящика карту и, развернув ее передо мной, указал наше местонахождение. Потом показал точку — мол, вот здесь и развернете пост радиоперехвата, предупредив, что это всего в 250 метрах от передовой союзников. Перехваченные радиосообщения союзников я должен был передавать в штаб полка по 3-му каналу «Петрикса». Мысль о том, что всем этим предстоит заниматься всего в четверти километра от врага, явно не вдохновляла.
Нам дали время перекусить, выпить по кружке горячего бульона, после чего наш провожатый снова вытащил нас в туман и снег. Мы шли за ним мимо землянок, минометных позиций и пулеметных гнезд. Время от времени мы останавливались и, пригнувшись, осматривали деревья перед собой. Уже к вечеру унтершарфюрер показал на гребень холма среди деревьев и велел нам именно там обустраиваться, а когда будем готовы, сообщить в штаб. После этого он исчез в лесу. Я стоял, слыша, как на проталины мягко падают снежинки.
Все мы страшно боялись ненароком нашуметь, даже говорили, и то чуть ли не шепотом, а чаще изъяснялись на диком языке жестов. Взвод приступил к изнурительному труду — выкапывать в мерзлой земле окопы, я же, надев наушники, связался со штабом.
К полуночи два окопа были готовы, замаскированы ветками и опавшей листвой, откуда вполне можно было обозревать подходы. Прижавшись друг к другу, мы кое-как согревались, но это никак не защищало нас от пронизывающего, ледяного ветра. Мы по очереди прослушивали эфир, чтобы урвать хоть немного времени на сон, но в ту ночь в стане противника никаких особых событий не происходило.
Наутро меня растолкал Крендл. Очнувшись от сна, я увидел, как он безмолвно тычет пальцем, указывая на лес. В первую секунду я ничего не заметил, но, приглядевшись, я заметил мелькавшие метрах в 25 от нас среди деревьев силуэты. Несколько солдат союзников брели прямиком к нам. Наших прорытых в земле норок они не заметили, но я не сомневался, что наша маскировка явно бросится им в глаза, как и любому достаточно опытному бойцу. Тут же переключившись на 3-й канал «Петрикса», я шепотом произнес в микрофон:
— Американский патруль в секторе 2. Чей-то голос хладнокровно осведомился:
— Сколько человек и как они себя ведут?
— По моим подсчетам, их шестеро. Двигаются прямо на нас.
— В случае необходимости обороняйтесь. И докладывайте обо всем.
Мои товарищи находились в другом окопе, и я не мог связаться с ними. Если они только с перепугу начнут палить, мы окажемся в весьма сложном положении. Американцы тем временем подошли к нам метров на 20 и продолжали продвигаться дальше. Я решил, что, если они подойдут к нам на 10 метров, нам ничего не остается, как, встав во весь рост, открыть по ним огонь.
Вот они всего в 15 метрах от нас, и я молил Бога, чтобы мои бойцы сохраняли хладнокровие. Достаточно одного-единственного выстрела, и мы ввяжемся в бой, исход которого будет явно не в нашу пользу. И с другой стороны, если мы замешкаемся и вовремя не откроем огонь, янки забросают нас гранатами в наших окопах.
Неприятель был уже в 10 метрах от нас. Сердце мое готово было выскочить из груди. Мы неторопливо передернули затворы наших К-98. И хотя мы старались действовать как можно тише, металлический лязг затворов прозвучал у нас в ушах чуть ли не громом.
Сам не знаю почему, но я не спешил отдавать приказ открыть огонь. Может, оттого, что никто из нас не запаниковал, и я понимал, что американцы нас не заметили. И моя нерешительность позволила американцам подойти к нам чуть ли не вплотную — до них было не более 5 метров. Я слышал свое тяжелое дыхание.
Американцы внезапно остановились и, сгрудившись, углубились в изучение карты. Для нас открылась великолепная возможность разделаться с ними одним махом. Но нашим гостям было невдомек — они то взглянут на карту, то уставятся поверх нас на лес. Потом о чем-то заспорили, темпераментно жестикулируя, один солдат пару раз указал туда, откуда они явились. Насколько я мог понять из их перебранки, они поняли, что зашли за границы района патрулирования. Снова окинув взглядом лес, они повернулись и вскоре исчезли в лесу примерно в том же месте, откуда появились,
У нас вырвался вздох облегчения, мы с Бомом, пробравшись через наваленные сверху ветки и листву, подползли к другому окопу — необходимо было разработать план действий на тот случай, если подобное повторится. К тому же надо было поблагодарить личный состав взвода за проявленную выдержку. Но каково же было наше с Бомом удивление, когда мы застали Зайлера, Шпенглера, Хеллера, Видмана и Райса спящими! Они даже и не подозревали о визите к нам американского патруля. Слава богу, хоть никто из них не храпел.
Разбудив своих подчиненных, я отчитал их за сон на посту, но, с другой стороны, я прекрасно понимал: люди измучены. Впрочем, это никак не могло оправдать беспечности — мы должны были быть в любой момент готовы к всяким неожиданностям. Решено было оборудовать наши окопы системой сигнализации — протянули бечевку от одного до другого. В случае появления патруля противника дернуть веревку один раз означало — выжидать, два раза — открыть огонь.
Я доложил в штаб о том, что американцы подошли к нашим замаскированным окопам на 5 метров, а потом повернулись и ушли. Сообщил и о том, что они явно зашли за границы сектора патрулирования. Штабисты заверили нас в том, что, дескать, если американцы действительно зашли за границы сектора патрулирования, то в следующий раз непременно проследуют еще дальше, в особенности, принимая во внимание, что никакого сопротивления им не было оказано. Кроме того, мне велели постоянно информировать штаб обо всех передвижениях противника в нашем районе.
В ту ночь нам удалось перехватить несколько радиодонесений противника, содержащих сведения о снабжении провиантом и боеприпасами, о передвижениях подразделений и перемещении орудий полевой артиллерии. Я тут же передал сведения в штаб.
На следующее утро из леса вынырнул еще один патруль американцев. Как и предсказывали штабисты, они явно намеревались зайти дальше и тоже не заметили наших окопов. Когда до них оставалось метров 10, я не сомневался, что они вот-вот ступят на нашу хрупкую крышу из прикрытых листвой ветвей. Следует сказать, что американцы передвигались довольно быстро для патруля. И вот мы все вчетвером уселись в окопах и попытались руками подпереть слой маскировки. И американцы как ни в чем не бывало протопали поверх нас. Видимо, выпавший снег укрепил нашу «крышу», создав естественные неровности, совсем как на лесной земле. Глянув им вслед, мы увидели, как они исчезли среди деревьев. Не мешкая, я связался со штабом и проинформировал офицеров об еще одном патруле.
Оттуда бойцам второй линии обороны передали приказ встретить незваных гостей как полагается. Но бойцы второй линии не заметили их. Примерно полчаса спустя американцы проследовали назад, однако на этот раз оставили в стороне наши укрытия.
Примерно два часа спустя нами было перехвачено еще одно радиосообщение американцев. В нём содержался приказ передвинуть части 9-й пехотной дивизии вперед на 50 метров. Я доложил об этом в штаб, оттуда сообщили, что в течение часа к нам прибудет наш вооруженный патруль. Нам было запрещено вступать в контакт с ним во избежание всякого рода недоразумений — все вполне могло закончиться перестрелкой со своими.
Вскоре после полудня наш патруль прошел мимо наших укрытий и исчез в лесу впереди нас. Спустя час или чуть больше, мы увидели, как они возвращаются. Еще раз пройдя рядом с нами, они через лес направились к себе на позиции.
Ночью до нас из лесу донеслась стрельба из винтовок и автоматов. Когда я доложил об этом в штаб, мне сказали, что, мол, да, все верно, это наш патруль нарвался на американцев. Около половины пятого утра мы перехватили новое сообщение союзников, адресованное тем же самым частям 9-й пехотной дивизии, с требованием передвинуться еще на 50 метров. Я доложил обо всем нашему штабу, оттуда поступило распоряжение оставаться там, где были, хотя теперь мы располагались в каких-то полутора сотнях метров от врага.
Я предупредил бойцов взвода, чтобы они ходили справлять нужду по двое — слишком рискованно было отправляться в лес поодиночке, поскольку в любую минуту можно было нарваться на постоянно шнырявших там американцев. Вдвоем, как ни говори, все-таки безопаснее.
Утром 15 декабря мы с Бомом выползли из нашей землянки и на несколько метров углубились в лес. Сам акт этой прогулки явился для нас праздником уже хотя бы потому, что можно было размять затекшие от сидения в неподвижности ноги. Тем более что поднимать их при ходьбе приходилось достаточно высоко, чтобы на обратном пути во избежание демаскировки легче было заметать следы.
Я стоял спиной к Бому, и тут он спросил:
— А это что такое?
Поглядев направо, я увидел мелькнувшую среди деревьев метрах в пятнадцати от нас фигуру. Кто бы это ни был, нас заметили. Мы, словно сговорившись, бросились за неизвестным в погоню.
Стрелять было нельзя — опять же демаскировка! Добежав до небольшого подъема, мы настигли убегавшего, Бом сзади бросился на него, и они стали бороться. Лазутчик оказался американцем. Тут подоспел я и увидел, как Бом уже связывает пленника. Оба тяжело дышали, да и я, присев на корточки, приходил в себя после бега.
Бом подал мне снятую с американца винтовку, пистолет и несколько гранат. Потом, деликатно взяв его за руку, поднял на ноги и привалил спиной к дереву. Некоторое время мы решали, как нам с ним быть.
Подняв руки вверх, американец произнес по-немецки:
— Прошу вас, не стреляйте.
Мы молчали, и он еще несколько раз произнес эту фразу. Вообще-то я и не собирался его расстреливать. Гоняясь за ним, мы совершенно заплутали, но я понимал, что сейчас мы метров на 50 ближе к линии обороны союзников. Я велел Бому навести на пленного пистолет, но обязательно на предохранителе. Тот не возражал. А сам по-английски обратился к американцу.
— Заметай следы на снегу, — сказал я, показав на ветку сосны.
Тот непонимающе уставился на меня, и я повторил требование. Американец, еще раз недоверчиво поглядев на меня, отломил ветку и стал забрасывать снегом углубления, оставшиеся после рукопашной схватки там, где Бом поймал его.
Когда он закончил, мы связали ему руки за спиной куском шпагата и повели к своему укрытию. Когда мы подошли, остальные рот разинули, увидев перед собой живого американца.
— Ваше звание! — спросил у пленного я.
— Я всего лишь капрал, — ответил он, явно стараясь выглядеть в наших глазах малозначительнее. — Всего лишь капрал, — повторил он.
— Из какой вы части?
— 9-я армия США.
— Где в настоящее время находится ваша часть?
Тот не ответил. Я повторил вопрос, а он лишь беспомощно улыбнулся в ответ.
— Каково вооружение вашей дивизии? — решил я подойти с другого конца. — Какова примерная численность войск на этом участке?
Комично надув губы, он стал прикидывать, сколько же все-таки у них здесь войск. И вообще, как мне показалось, он явно строил из себя дурачка. А может, и на самом деле не знал. Во всяком случае, я терпеливо ждал. Не хотелось мне издеваться над этим солдатиком. Но и нас можно было понять — нам были необходимы сведения о силах противника.
— Не хотите отвечать мне, — вкрадчиво произнес я, — в таком случае, придется отвечать на вопросы офицеров СС у нас в тылу. Так что лучше уж мне все расскажите.
— Ладно, мне очень жаль, немец, но, наверное, придется переговорить с вашими офицерами.
Я присел в окоп и по рации связался со штабом, мол, так и так, поймали пленного. Ответивший мне офицер стал расспрашивать меня, есть ли возможность выпытать у него нужные сведения. Я ответил, что этот американец вроде бы и не против, но хочет говорить только с офицерами.
Возникла довольно долгая пауза, наконец отозвался наш офицер:
— Сейчас у нас нет возможности тащить его к нам в тыл и заниматься. Так что, нейтрализуйте его, но оружия не применять.
— Не понял?
— Приказ — соблюдать тишину. Приказываю вам устранить пленного, не прибегая к оружию, чтобы не выдать противнику ваши позиции.
Мы с Крендлом недоуменно переглянулись. Хеллер и Шпенглер, которые все слышали, стали примыкать штыки к винтовкам, потом Шпенглер подошел к американцу. Тот, мгновенно поняв, что сейчас произойдет, снова взмолился.
— Стоп! — выкрикнул я.
Шпенглер повиновался и вопросительно посмотрел на меня. А я стоял, не зная, как поступить. А Райе и Видман стали подзадоривать Шпенглера, дескать, чего ждешь, давай кончай с ним, да поскорее.
Дело в том, что моим товарищам война пока что была в новинку, и им не терпелось понюхать жареного. Мы с Крендлом успели насмотреться на ужасы и на трупы. Будь сейчас мой прежний взвод в полном сборе, ничего подобного не было бы.
— Штыком его приколоть никак нельзя — с кровью потом хлопот не оберешься.
Я и сам не понял, как додумался да такого. Просто мне до жути не хотелось приканчивать этого американца, а вариант с кровью мне пришел в голову совершенно спонтанно, исключительно ради того, чтобы протянуть время.
— Тогда удавить его, и делу конец, — предложил Райе.
— Верно, взять да удавить, — повторил Видман. Бедняга американец стоял и смотрел на нас, словно на
стаю волков, готовую его разорвать на части.
Хеллер направился к пленному, но тут громко зашептал Крендл.
— Кагер! Собирай взвод! Мы конвоируем пленного к нам! Они все же решили сами допросить его!
Я с явным недоверием посмотрел на Фрица. Потому не верил ни единому его слову. Мне показалось, что он тоже решил выгородить американца. Подойдя к краю окопа, я взял у него наушники. Не спеша надев их, я попросил штаб подтвердить последнее сообщение.
— Всем выдвинутым вперед саперным взводам немедленно вернуться в тыл и явиться в штаб.
Подтвердив прием, я объяснил бойцам, что, дескать, нужда в ликвидации пленного отпала, потому что нам приказано возвращаться.
Хеллер со Шпенглером, как я мог понять, были даже расстроены, что все так повернулось. И мы отправились в наш тыл. Фидлер с Крендлом конвоировали пленника, а мы с Бомом шествовали впереди. Прибыв в штаб, мы обо всем доложили, и начальство даже похвалило нас за сообразительность. Нам всем, включая пленного, велели выйти и дожидаться снаружи прибытия офицера абвера, которому предстояло допросить американца.
Сначала его охраняли Крендл и Фидлер, потом мы с Бомом сменили их. Американец явно нервничал, бросая на меня взгляды искоса. Я его понимал. Подобное мне пришлось испытать пару лет назад, когда нас с Крендлом отправили к русским на переговоры об обмене пленными.
— Ну и холод, черт возьми, — с улыбкой сказал я, желая хоть как-то приободрить парня.
— Да, холодно, — согласился он. — Черт знает, какой колотун, немец.
На том наша беседа и закончилась.
— Советую рассказать обо всем, о чем тебя спросят, — добавил я, многозначительно кивнув на штабную палатку.
По его взгляду я понял, что он угадал мои намерения успокоить его.
— Пойми, — продолжал давить на него я, — они с тобой не станут рассусоливать, как я. Потребуется, так клещами из тебя все вытянут.
Американец, облизав пересохшие от волнения губы, спросил:
— А что со мной будет?
— Расскажи им все, что тебе известно, тебя отправят в лагерь для военнопленных, там уже полно американцев и англичан. Там не так уж и плохо. Там хоть в тепле будешь, и поесть дадут. Но если будешь упорствовать, тут уж я ничего не гарантирую.
Наши офицеры, в особенности из абвера и гестапо, вели себя очень по-разному. По своему печальному фронтовому опыту я знал, что запираться на допросе этому американцу смысла не имело. Мы уже и без него собрали достаточно сведений о противнике в Арденнах, так что то немное, что было известно капралу, вряд ли что-то меняло.
Подъехал штабной вездеход, из него вышли двое офицеров. Один был из полиции СС, другой из абвера. Едва удостоив взглядом американца, они прошли в штабную палатку. Минуту спустя нам оттуда скомандовали ввести пленного. Американец, потупив взор на мгновение, снова посмотрел на меня и кивнул, видимо, выражая мне благодарность за мои советы. Я в ответ чуть виновато улыбнулся. Мы ввели его в палатку, сдали кому положено, и нам объявили, что, дескать, мы свободны.
— Что ты там ему говорил? — допытывался Бом по пути назад.
— Советовал ему не запираться, — ответил я. Вокруг наблюдалась обычная перед скорым началом атаки суматоха — готовили снаряжение, оружие, технику. Подойдя к палатке полевой кухни, я получил там буханку хлеба и, отломив от нее кусок, стал жевать, время от времени поглядывая на штабную палатку. Я примерно представлял себе исход допроса. Если американец попадет к представителю вермахта, его точно скоро упекут в лагерь. Если же к кому-нибудь из СС или абвера, из него выбьют нужные сведения.
Минут двадцать спустя американец в сопровождении двух офицеров вышел из палатки. Потом офицер СС направился в палатку связи вызывать транспорт. Американец выглядел спокойным, как человек, которого заверили, что с ним ничего не случится. Я почувствовал что-то вроде облегчения, увидев подкативший несколько минут спустя «Опель Блиц» вермахта. Передав пленного конвоирам вермахта, офицеры стали уходить. Я решил подойти к грузовику.
— Куда его отправляют? — спросил я водителя.
— Приказано доставить его в Бонн, в штаб люфтваффе.
Значит, все-таки туда. Меня это успокоило. Обойдя грузовик, я успел увидеть американца, перед тем как солдат вермахта захлопнул и запер дверцу позади.
— Вы там с ним повежливее, — негромко произнес я.
— С какой стати? — равнодушно спросил солдат вермахта.
— А с такой, что я вас об этом прошу, — рявкнул я. Солдат вермахта выпучил глаза на мои руны, будто думая, что я его разыгрываю.
— Ваша фамилия, ефрейтор? — не отставал я. Солдат, испустив тяжкий вздох, назвал мне фамилию.
Видимо, руны на каске убедили его, что я шутить не собираюсь. Ефрейтор заверил меня, что ни единый волос с головы этого янки не упадет, и он будет передан в шталаг. Грузовик уехал, а мне с остальными связистами пришлось срочно сворачивать аппаратуру перед тем, как сняться с места.
К вечеру мы убрались дальше в тыл, по пути нам попались артиллерийские орудия на тягачах. Их перебрасывали к передовой. В составе подразделения мотопехотинцев 2-го полка СС нам предстояло обеспечивать постоянную радиосвязь. Какая-то добрая душа позволила нам залезть на ночь в передвижные радиостанции — мол, вы были в разведпатруле, провели несколько ночей на холоде, вдали от тыла, так что перед наступлением необходимо как следует выспаться в тепле.