8

8

Он должен был известить своих домашних; это было столь же тяжко, как узнать диагноз доктора Пихлера. Он не хотел тревожить семью, но неуместно и обманывать ее. Лучше сказать им правду, изложить факты. Он чувствовал, что может положиться на Марту, Минну и Анну, они не станут устраивать сцены; две пожилые женщины хорошо знали жизнь, чтобы роптать на ее приговор. У Анны чувство привязанности и верности отцу было настолько глубоким, что она примет без колебаний его решение.

Три пары женских глаз уставились на него из разных углов комнаты и сумели выразить стоицизм, которого, как они понимали, он желал. Но в тот вечер никто не притронулся к ужину и никто не мог заснуть.

Удаление зубов было предварительной мерой. Затем во второй половине дня 3 октября 1923 года он переехал в санаторий. В его комнате стояли удобная простая кровать, столик с лампой для чтения, два шифоньера с резьбой, небольшой письменный стол. Стены комнаты были оклеены веселыми обоями, а в дальнем углу за ширмой находились ванна и туалет. Окна комнаты выходили на уютный внутренний дворик. Комната казалась скорее помещением частного клуба, чем больницы.

Рано утром его ввезли на коляске в операционную. Вместо завтрака дали легкие успокаивающие средства.

Операционная являла собой чудо современного дизайна: высокие потолки, огромное «хирургическое» окно, выходящее на север, и прямо перед ним подвижное операционное кресло, которое доктор Пихлер мог наклонить так, чтобы было удобно оперировать.

Когда два ассистента помогли Зигмунду устроиться в операционном кресле, вошел доктор Пихлер и сказал:

– С добрым утром! – Затем он спросил: – Как вы себя чувствуете, профессор Фрейд?

– Как врач, уверен, что вы полностью удалите пораженные ткани. То, что от меня останется, надеюсь, приспособится к жизни без злокачественной опухоли с ее непрестанной угрозой моему умственному и физическому существованию.

Его выбритое лицо намазали раствором йода, глаза и лоб закрыли повязкой, открытыми оставались щеки, нос, рот и подбородок. Доктор Пихлер в халате, перчатках и маске стоял справа от него; один из его ассистентов – слева. Рядом с хирургом расположилась сестра с инструментами; две другие подавали нужный материал.

Первая операция была простой. Доктор Пихлер применил местное обезболивание вдоль линии предстоящей операции. Сделав косой разрез снизу челюсти к гортани, Пихлер быстро открыл доступ к внешней сонной артерии. Зигмунд почувствовал, словно у него что–то вытягивали внутри шеи. Пихлер предупредил:

– Будет острая боль при зажиме артерии, но она скоро пройдет.

Затем Пихлер приступил к работе внутри разреза, на лимфатических узлах, которые он нашел затвердевшими и огрубевшими, возможно, в результате ракового перерождения. Он сделал еще один укол в зону лимфатических узлов, а затем искусно удалил их. Зигмунд стиснул зубы, предчувствуя боль, но ее не было. Крови вытекло мало. Пихлер работал не торопясь, тщательно. Наконец он зашил разрез. Операция длилась час сорок пять минут.

Зигмунда отвезли в палату, он чувствовал себя несколько ослабевшим, но отнюдь не плохо. Сидя проглотил довольно вкусный ужин: санаторий славился своей кухней. На следующий день Зигмунд смог самостоятельно пройти в ванную комнату, хотя ноги ступали еще неуверенно. Силы быстро восстанавливались, и уже на третий день он чувствовал себя нормально, озадачивало лишь болевое ощущение на шее. Он спустился в гостиную и расположился в удобном кресле для чтения. Зигмунд пригласил Марту, Минну и Анну пообедать с ним в полдень в частной столовой. Марта принесла ему романы Мережковского, Золя, Марка Твена, Киплинга, Мейера; одни он хотел прочитать, а другие перечитать.

Друзьям разрешалось посещать его в любое время дня, кроме позднего вечера. Зигмунд воспользовался возможностью увидеться с некоторыми коллегами.

Вторая операция была проведена через неделю. Хирург, которому передали шприц с локально действующим анестезирующим средством, сказал:

– Профессор Фрейд, я введу иглу; боль будет скоротечной.

После этого он сделал уколы вдоль линии нового разреза. Шприц предназначался для четырех–пяти уколов; сестра приготовила для хирурга достаточное число шприцев, чтобы сделать двадцать вливаний вокруг опухоли. Около пяти минут Пихлер выжидал действия новокаина, уверенно успокаивая Зигмунда, что все идет прекрасно.

– Если вам требуется что–либо, профессор Фрейд, дайте мне знать.

Зигмунд не нашел ответа на это предложение. С закрытыми глазами он ничего не видел, но, как опытный врач, проведший месяцы в операционной Бильрота, понимал смысл движений рук Пихлера. Пихлер разрезал скальпелем его верхнюю губу, затем сделал надрез около носа к правому глазу. Зигмунд не ощущал сильной боли, но чувствовал, что вся его щека приподнята. Ассистенты Пихлера следили, чтобы не было кровотечения. Немного крови попало Зигмунду в рот из разрезанной губы, и он начал кашлять, но Пихлер резко крикнул:

– Сестра, отсос!

Сестра вложила в рот Зигмунда трубку, отсасывавшую кровь и слюну. Виртуозно орудуя скальпелем, доктор Пихлер удалил раковую опухоль в полости рта Зигмунда, поразившую часть языка и щеки. Сестра взяла скальпель и передала Пихлеру долото и деревянный молоток.

– Вы почувствуете, как я буду стучать, профессор Фрейд.

Доктор врубился в кость нёба Зигмунда, отсек пораженный раком кусок с частью мягкого нёба. Удары в полости рта Зигмунд чувствовал так, словно там находилась гранитная каменоломня и рабочие вырубали в нёбе каменные плиты. Затем доктор Пихлер взял инструмент для удаления кости. Он принялся удалять пораженную раком часть челюсти.

Зигмунд повторял про себя: «Я не должен закрывать рта! Однако сколько рук и инструментов в моем рту! Теперь я понимаю, как страдают пациенты от клаустрофобии».

На какой–то момент его встревожило не то, что доктор Пихлер удаляет из его рта, его больше пугало, выдержит ли он испытание.

Зигмунд задыхался от натекавшей крови. Он думал о том, как трудно пациентам переносить операции такого рода под местной анестезией; в то же самое время он знал, что нельзя применять общую анестезию, потому что пациент может захлебнуться собственной кровью.

Операция длилась два часа. Пихлер удалил раковую опухоль и затронутые части кости. Дыра в нёбе Зигмунда была закрыта марлевым тампоном, задерживавшим кровотечение. Был мимолетный кризис, когда Зигмунд пытался выкрикнуть: «Мой рот забит. Я не могу дышать!»

Пихлер дал знак ассистентам. Те привели тампон в более удобное для Зигмунда положение. Пихлер подождал пять – десять минут, чтобы быть уверенным, что кровотечение прекратилось. Затем он осмотрел рану. Убедившись, что вся злокачественная опухоль удалена, он наложил кусок кожи, снятой с левого предплечья Зигмунда, затем пришил на место щеку. Сестра удалила повязку с глаз и лба Зигмунда. Он заметил искорку одобрения в глазах Пихлера, хотя и не был уверен, поздравлял ли Пихлер себя с виртуозной работой или же профессора Фрейда с его выдержкой под молотком и долотом, щипцами и скальпелем.

Два ассистента перенесли Зигмунда на коляску и отвезли в палату. Там он получил новую дозу болеутоляющего. При нем постоянно находилась сестра с марлей в руках, осушая его рот.

Зигмунд лежал на подушке. Его первым чувством было облегчение, что операция прошла и он перенес ее удовлетворительно. Он чувствовал себя в состоянии легкого опьянения. Он уже не волновался, ведь все осталось позади. В комнату вошел доктор Пихлер в обычном костюме, поздравил Зигмунда с успешной операцией и дал ему анальгин против боли, которая вскоре появится.

Процесс поправки шел медленно и трудно. Первые несколько дней Зигмунда кормили через нос, так как нельзя было раздражать рану в полости рта. Первые сутки ощущалась боль, пока ткани не привыкли к трубке. Поскольку он получал лишь жидкость, то терял вес и силу, выглядел усталым, как находили Марта и Анна, дважды в день посещавшие его; он терпел сильные боли во время смены тампонов в отверстии нёба. На ночь ему делали инъекцию морфия для сна, в середине ночи сестра повторяла укол. Через неделю, когда он мог вновь есть ртом, ему разрешили лишь жидкую пищу. Пихлер снял швы через десять дней. Правая щека Зигмунда оставалась парализованной. Он не мог читать и с трудом мог сосредоточиться, но он уверенно знал одно – Пихлер сказал, что выпишет его из больницы к концу октября, и он принял решение возобновить встречи с пациентами после первого ноября. Только работа восстановит силы.

Во рту сохранялись болевые ощущения, и он не мог принимать твердую пищу, но доктор Пихлер, ежедневно навещавший его раза два в день, уверял, что все идет нормально и процесс излечения ускорится. Он не сможет столь же энергично жевать, как в прошлом, но будет получать удовольствие от более мягкой пищи. Пихлер не пытался поставить на место протез, посмотреть, подходит ли он, и помочь Зигмунду научиться пользоваться им. Доктор Пихлер полагал, что ткань в полости рта еще слишком чувствительна.

Когда Зигмунд сказал хирургу, что намерен начать лечить пациентов с первого ноября, и уже произведена запись, Пихлер одобрительно похлопал его по плечу, но всем выражением своего лица дал понять: «Дорогой профессор, вы не знаете, что на вас свалилось!»

Решимость вернуться к работе первого ноября, через несколько дней после выписки из больницы, поддерживала силы, но оказалась иллюзорной: он просто еще не окреп, чтобы заниматься проблемами других; кроме того, ткани рта были все еще слишком раздражены, чтобы вставить протез. Пробка в отверстии нёба причиняла боль и дурно пахла после одного–двух приемов пищи. Он наносил ежедневно визит Пихлеру для осмотра. В ноябре Пихлер заметил пятно на мягком нёбе. Он отщипнул кусочек для биопсии. Ткань оказалась раковой. Это был сильный удар для Зигмунда. В его голове мелькнула мысль, хотя он не произнес ее: «Избавлюсь ли я наконец?»

Пихлер сказал: «Мы удалили все», но удалено было не все. Пихлер прочитал это в глазах Зигмунда. Он уверенно ответил:

– Я не резал достаточно широко, стараясь сделать рану поменьше. Это был сознательный риск. Теперь я должен удалить большую часть вашего правого мягкого нёба.