7

7

Молодой парень, сбитый экипажем, пришел в нормальное состояние после нескольких сеансов электротерапии. Когда явился его отец оплатить счет и доктор Фрейд объяснил успешное излечение действием электротерапии, он ответил:

– Возможно, и так, господин доктор, но мой Иоганн думает иначе. Он сказал матери и мне, что ему помогли ваша доброта и ваши чудесные глаза.

«Может быть, так, господин доктор, – ворчал про себя Зигмунд несколькими днями позднее, – но мои чудесные глаза не видели несколько дней ни одного нового пациента. Я оплатил аренду за весь сентябрь, рассчитывая принять толпы, ломящиеся в нашу приемную. Мы наняли горничную, чтобы открыть практику должным образом, но даже бесплатные пациенты ко мне не пришли…»

После первоначальных расходов, связанных с въездом в дом, покупок Мартой нужных ей вещей – кастрюль, сковородок и оплаты оставшейся части аренды на квартал, что составило четыреста гульденов, им пришлось затягивать пояса. Пришлось заложить золотые часы Зигмунда; золотую цепочку, красовавшуюся на жилете, он оставил себе, чтобы не подрывать свой престиж. В прошлом подобное ввергло бы его в состояние депрессии, но сейчас он был слишком счастлив, чтобы тревожиться: у него была Марта, любовь, дружба, чудесный дом, в который их друзья продолжали присылать цветы и подарки. Не проходило дня, чтобы не появлялся рассыльный то от магазина Папке с серебряным кофейным сервизом в подарок от Брейера, то от Фестлера – с изумительным серебряным блюдом, посланным Флейшлем, с набором серебряных чаш для фруктов от семейства Панет, с мейс–сенским фарфором, с хрустальными вазами, небольшими восточными ковриками, красивыми дрезденскими фигурками для кофейного столика и для коллекции Марты…

Когда он понял, что за октябрь не заработает даже пятидесяти долларов, и предупредил Марту, что и ее часы вскоре попадут к ростовщику и займут место рядом с его часами, Марта откровенно сказала:

– Почему бы вместо этого не взять взаймы у Минны? Она будет рада помочь. У нее есть деньги для приданого, а они ей некоторое время не потребуются.

– Знаешь, Марти, возвращаясь домой из ломбарда, я развлекал себя тем, что пересказывал Книгу Бытия. Яблоком раздора в садах Эдема были деньги. Еве надоел ее непредприимчивый партнер, и она сказала ему: «Почему мы должны оставаться в этой глухомани, где мы не можем ничего назвать своим? Ты работаешь, Адам, весь день, ухаживая за садами, а что ты можешь предъявить из полученного тобой за работу? У тебя нет даже пары штанов, чтобы прикрыть свою наготу, В любой момент нас могут выставить! С пустыми руками и нагими, как мы сюда вошли. На какого хозяина ты работаешь? Он дает лишь приказы. «Делай это! Не делай этого!» Это несправедливо. Мы должны обставить наше гнездо, накопить на старость. Адам, подумай, что мы можем сделать за пределами садов Эдема: владеть миллионами акров земли, продавать плоды садов и зерно полей. Мы можем разбогатеть! Владеть всем, что перед нашим взором. Мы станем сдавать в аренду землю всем, кто придет к нам, по несколько тысяч акров, построим замок со слугами и обученными войсками для нашей защиты, с клоунами и акробатами для развлечения… Время повзрослеть, Адам, взглянуть в лицо реальности. Давай выберемся сейчас, прежде чем завязнем здесь. Перед нами открыт мир!» Адам сказал: «Звучит разумно, Ева, но как мы можем выбраться? Хозяин не позволит уйти. Он намерен нас держать здесь вечно». Ева ответила: «Я что–нибудь придумаю».

Последняя неделя октября была особенно трудной: у него не было денег на домашние расходы, но в ноябре доктор Рудольф Хробак повернул колесо фортуны. Он направил Зигмунду записку с просьбой заняться одной из его пациенток. Поскольку его назначили профессором гинекологии в клинической школе, у него не было времени обслуживать эту женщину. Она жила поблизости, на Шоттенринг; не может ли господин Фрейд прийти по ее адресу в пять часов, так, чтобы он, доктор Хробак, мог достойным образом представить его?

Когда он вошел, фрау Лиза Пуфендорф лежала на розовом сатиновом диване в богато обставленной гостиной по соседству с ее спальней. Услышав, что горничная объявила о приходе доктора Фрейда, она поднялась, бледная, и, заламывая руки, стала расхаживать по комнате. Ей еще не было сорока, но лицо ее выглядело помятым, а под глазами темнели круги. Зигмунд спросил:

– Фрау Пуфендорф, господин доктор Хробак сообщил вам, что я приду?

Ее глаза обшаривали комнату, словно она искала лазейку, чтобы сбежать.

– Да, да, но его здесь нет. Его здесь нет. Где он может быть?

– Он придет с минуты на минуту. Успокойтесь. Было бы полезно, если бы вы сказали, что вас беспокоит.

Она лихорадочно переставила высохшие цветы, стебли, колючки и павлиньи перья в вазе, стоявшей на захламленном камине. Зигмунд наблюдал за ней.

– Мы должны найти доктора Хробака, – настаивала она. – Я должна знать. – Она рванулась от камина, в ее глазах застыл глубокий страх. – Я должна знать каждую минуту, где он. Это единственная гарантия моей безопасности, я должна найти его немедленно, что бы со мной ни случилось. Я должна знать, в университете ли он. Я должна быть в курсе, где он.

Доктор Фрейд уговаривал ее не волноваться. Женщина стала немного спокойнее. Вошел доктор Хробак. Фрау Пуфендорф свалилась на диван. Хробак потрепал ее отечески по плечу и сказал:

– Извините нас на секунду, дорогая фрау Пуфендорф. Я хочу проконсультироваться с моим коллегой.

Хробак отвел Зигмунда в соседнюю комнату. Они сели на хрупкие золотистые стулья. Хробак был мягким человеком, привыкшим говорить с коллегами в той же успокаивающей манере, в какой он говорил с больными.

– Мой дорогой Фрейд, вы видели состояние фрау Пуфендорф. У нее нет никаких физических нарушений, за исключением одного – хотя она замужем восемнадцать лет, она все еще девственница. Ее муж импотент. Врач может лишь относиться с пониманием к браку этой несчастной женщины, успокаивать ее и скрывать ее проблемы от публики. Я должен предупредить вас, дорогой коллега, что доверяю вам не самый хороший случай. Когда друзья фрау Пуфендорф узнают, что у нее новый врач, у них появится надежда, что вы добьетесь больших результатов. Когда же вы не добьетесь, люди вновь скажут: «Если он настоящий врач, то почему же не может вылечить фрау Лизу?»

Слова Хробака озадачили Зигмунда:

– Помимо бромидов и других успокаивающих лекарств, которые она могла бы принимать, не можете ли вы посоветовать что–либо для лечения?

Хробак покачал головой, печально улыбнувшись.

– Ее муж не требует медицинской помощи. Импотенция, видимо, его не тревожит. Что же касается пациентки, то есть единственное предписание для такой болезни. Вы его знаете, но нет способа эффективно предложить его. Рецепт звучал бы так: «Нормальный пенис в повторных дозах».

Зигмунд был буквально застигнут врасплох. Он смотрел на друга с изумлением, качая головой, пораженный цинизмом Хробака. Он думал: «Нормальный пенис в повторных дозах. Что это за медицинский совет?»

В его ушах прозвучал голос Йозефа Брейера: «Такие случаи – всегда дело супружеского алькова», а также возглас Шарко: «В такого рода случаях вопрос всегда касается половых органов… всегда, всегда, всегда!»

– Пойдемте, дорогой коллега, – тихо сказал Хробак, – вернемся к пациентке. Вам следует знать, если будете за ней ухаживать: фрау Пуфендорф должна быть в курсе того, где вы в любую минуту дня и ночи.

– Это будет не трудно, – спокойно ответил Зигмунд. – Я придерживаюсь строгого расписания. Но если у госпожи Пуфендорф нет никаких физических нарушений, то почему она должна все время знать, где мы находимся?

– Все эти годы я задавался тем же вопросом. Может быть, вы решите загадку?

Прежде чем уйти, Зигмунд записал свой дневной распорядок, с тем чтобы фрау Пуфендорф могла в считанные минуты известить его.

Он шел домой медленно, углубившись в размышления. Что значат эти мимолетные суждения Брейера, Шарко, а теперь и Хробака? В каких лекциях или клинических демонстрациях выражены такие же настроения? Какая научная работа или монография придерживается позиции, что половая активность лица, мужчины или женщины, затрагивает физическое здоровье или умственную и нервную стабильность?

Содержится ли какая–либо медицинская истина в столь радикальной и неприглядной мысли? Если так, то каким образом выяснить это? Где найти лабораторию, в которой можно было бы так же рассмотреть феномен полового сношения, как изучают под микроскопом окрашенные срезы мозга?

Сама мысль казалась неуместной. Брейер, Шарко и Хробак просто не рассчитывали, что их замечания будут восприняты серьезно. Половой акт естествен и нормален. Бывают неприятные случаи, да. Воздержание, да. Разве он сам не воздерживался до тридцати лет в самом сексуальном городе мира? Но проблемы?

Нет, здесь нет ничего. Он ученый, Он верит только в то, что поддается измерению.