7

7

Знакомый врач поинтересовался у Зигмунда, не займется ли он делом фрейлейн Элизабет фон Рейхардт, которую он безуспешно лечит в течение двух лет от возникающей время от времени боли в ногах, порой лишающей ее возможности двигаться. Этот врач пришел к запоздалому заключению, что фрейлейн Элизабет страдает истерией. Может быть, Зигмунд поможет?

Двадцатичетырехлетняя Элизабет фон Рейхардт, брюнетка с темными глазами, не слыла красавицей: рот и подбородок не сочетались с непропорционально широким лицом. Она казалась эмоционально нормальной и воспринимала свои беды со стоической бодростью. Обследование установило, что истериогенная зона находится на внешней поверхности правого бедра. Это стало ясно, когда Фрейд надавил на мускулы ее ног, а Элизабет вскрикнула скорее от удовольствия, чем от боли. Он обнаружил единственное соматическое нарушение – наличие твердых волокон в мускулах. Он размышлял: «Не мог ли невроз оказаться связанным с этой зоной нарушения, как невроз фрау Цецилии брал начало в легкой невралгии ее челюсти и зубов?»

На протяжении месяца он встречался с пациенткой дважды в неделю для «притворного лечения», как он писал своим коллегам, сводившегося главным образом к массажу. Одновременно семейный врач неспешно раскрывал Элизабет новую терапию, разработанную доктором Фрейдом и заключавшуюся в выяснении посредством беседы причины ее заболевания. Когда Элизабет была подготовлена к лечению внушением, Зигмунд прекратил массаж.

– Фрейлейн Элизабет, я не собираюсь гипнотизировать вас. Полагаю, что мы можем многое сделать без гипноза. Однако я должен зарезервировать право прибегнуть к нему позднее, если появятся показания, против которых бессильна ваша бодрствующая память. Согласны?

– Согласна, господин доктор.

– Процедура состоит в том, чтобы слой за слоем снимать патогенный материал. Мы можем сравнить ее с техникой откапывания погребенного города. Расскажите мне обо всем, что вы помните о вашем заболевании.

Элизабет вспоминала свободно. Младшая из трех дочерей процветающего венгерского землевладельца, она стала из–за болезни матери компаньонкой и доверенным лицом отца. Отец гордился тем, что Элизабет заняла место сына; родственники решили, что Элизабет может выйти замуж только за исключительно талантливого человека. Отец счел, что в культурной Вене его дочери получат наилучшие возможности для образования, и перевез сюда семью. Элизабет вела полноценную, интересную жизнь, до тех пор пока ее отец не перенес тяжелый сердечный приступ. Она стала сиделкой, спала в его комнате.

Через полтора года отец умер. У матери удалили катаракту. Вновь Элизабет превратилась в няньку. Луч счастья промелькнул, когда ее сестра вышла замуж за исключительно доброго и внимательного человека. Но семейное счастье длилось недолго: сестра скончалась при родах; муж с разбитым сердцем вернулся в свою семью, забрав ребенка.

История, понятно, печальная. Элизабет признавала, что чувствует себя одинокой, подавленной жестокой судьбой, жаждущей любви. Но почему все это привело к истерии, выразившейся в неспособности ходить? В мрачном рассказе Элизабет не проглядывали следы подсознательного. Зигмунд решил прибегнуть к гипнозу, но, как ни старался, не мог ввести Элизабет в состояние сна. Вместо этого она ухмылялась, довольная, как бы говоря: «Я не сплю, вы видите. Меня не загипнотизировать».

Это не развлекало Зигмунда. Он устал повторять: «Вы засыпаете… спите!», а в ответ слышал: «Но, доктор, я не сплю». Однако было необходимо, чтобы у пациентки открылся доступ к воспоминаниям и она «могла распознать связи, которые кажутся несуществующими при нормальном состоянии сознания». Он искал определяющие факторы, ему нужны были патологические причины, отсутствующие в нормальной памяти пациентки.

Он вспомнил образ профессора Бернгейма, использовавшего нажим руки на надбровья пациентов. Он наложил собственную руку на лоб Элизабет и сказал:

– Хочу, чтобы вы сказали мне обо всем, что проходит перед вашим внутренним зрением или в вашей памяти во время этого нажима.

Элизабет молчала. Доктор Фрейд настаивал, что она видит образы и вспоминает разговоры, после того как он наложил свои пальцы на ее лоб. Она сделала долгий, шумный выдох, расслабилась в кресле, затем прошептала:

– …Да, я думала о замечательном вечере… Молодой мужчина, нравившийся мне, провожал меня с вечеринки… Наша беседа была очень приятной для меня, как беседа между равными, довольными друг другом…

Вслед за Элизабет Зигмунд облегченно вздохнул. Он подумал: «Пробка выскочила».

Когда Элизабет вернулась домой с вечеринки, куда она пошла по настоянию семьи, то обнаружила, что отцу стало хуже. Вскоре он умер. Элизабет не могла простить себе случившегося. Она больше не встречалась с молодым человеком…

Плотина разрушилась. Зигмунд заметил, что боль в левой ноге пациентки усилилась, когда она говорила об умершей сестре и свояке. С помощью настойчивого зондирования он вызвал в памяти сцену, и Элизабет описала долгую прогулку со свояком в горы в то время, когда ее сестра неважно себя чувствовала. Вернувшись с прогулки, Элизабет почувствовала острую боль в ногах. Семья приписала эти боли затяжной ходьбе и теплой минеральной ванне, после которой она простудилась…

Доктор Фрейд придерживался иного мнения. С помощью нажима на лоб он вывел ее на последующие воспоминания: подъем в горы в одиночестве к тому месту, где она часто сидела на каменной скамье со свояком, любуясь пейзажем. Вернувшись в гостиницу, Элизабет обнаружила, что ее левая нога вдруг оказалась полупарализованной.

– О чем вы думали, когда вернулись, Элизабет?

– Что я одинока. Мне так хотелось, подобно моей сестре, блаженства, любви и счастья.

Зигмунд полагал, что нащупал правильный путь, но он имел дело с непредсказуемой пациенткой. Временами материал выпадал из хронологической последовательности, «словно она листала толстую книгу с рисунками». В другие дни она становилась непослушной, ее сознательный ум твердо удерживал контроль, не желая или не умея извлечь запрятанное в памяти. Он боролся с таким подавлением и сокрытием.

– Что–то должно было с вами случиться! Возможно, вы недостаточно внимательны? Может быть, вы думаете, что приходящая к вам мысль неправильная? Не вам это решать. Вы должны сказать все, что вам приходит в голову, независимо от того, считаете ли вы это подходящим или нет!

Порой проходили дни, прежде чем Элизабет уступала подсознанию и раскрывалась правда: она считала себя достаточно сильной, чтобы жить без любви, без мужчины, но она начала осознавать свою слабость одинокой женщины. Ее инертная натура начала плавиться, когда она увидела, какой чудесной заботой свояк окружил ее сестру; он был, подобно ее отцу, мужчиной, с которым можно обсуждать самое интимное…

Основная причина стала ясной, но требовался внешний стимул, чтобы получить подтверждение догадки Зигмунда. Однажды она, почувствовав себя слишком больной, не пришла на прием, и Зигмунд проводил процедуру у нее дома. Услышав мужские шаги и приятный голос в соседней комнате, Элизабет вскочила и воскликнула:

– Прервемся. Это мой свояк. Я слышу, он спрашивает обо мне.

Зигмунд распределил изложение обнаруженного им на несколько консультаций.

– Вы стараетесь оградить себя от вызывающего страдание убеждения, что любите мужа сестры, навязывая себе взамен физические мучения. В тот момент, когда это убеждение возвращается к вам, возникают боли вследствие успешного перевоплощения. Если вы сумеете противостоять истине, тогда ваша болезнь будет поставлена под контроль.

Элизабет буйствовала. Она плакала, отрицала, осуждала.

– Это неправда! Вы заговорили меня. Это не может быть правдой. Я не способна на такую безнравственность. Я никогда не прощу себе.

– Дорогая фрейлейн Элизабет, мы не отвечаем за свои чувства. Тот факт, что вы заболели при таких обстоятельствах, говорит достаточно ясно о вашем высоконравственном характере.

Элизабет оставалась безутешной несколько недель. Затем вся правда медленно вышла наружу. Дело было в браке по расчету. Когда будущий свояк пришел в дом фон Рейхардта, он спутал Элизабет с девушкой, на которой ему предстояло жениться. Позже, в один из вечеров, сестры имели бурный разговор, и младшая сестра сказала: «Правда в том, что вы прекрасно подходите друг другу». А затем последовало самое болезненное признание: когда Элизабет стояла у ложа умершей сестры, у нее невольно возникла мысль: «Теперь он свободен, и я могу стать его женой!»

Зигмунд научил Элизабет признать истину о ее любви и умению жить с этой любовью, примириться с фактом, что она никогда не выйдет замуж за свояка. Было это нелегко, случались рецидивы, но однажды вечером он и Марта оказались на балу, где присутствовала Элизабет. Он наблюдал, как она танцует вальс, возбужденная, целиком находясь во власти музыки. Затем ему стало известно, что она счастливо вышла замуж.

Было много причин считать себя удовлетворенным: он вылечил болезнь, длившуюся свыше двух лет, – болезнь, которую не смогли вылечить другие врачи. Он вновь продемонстрировал точно таким же образом, как демонстрировал срез мозга в лаборатории Мейнерта, что если отсутствует различимое или серьезное нарушение в анатомии организма, то нездоровье может быть вызвано невольным подавлением в подсознании мыслей, отторгаемых обычным сознанием. Он записал в своей тетради: «Основой для самого подавления может быть лишь чувство неудовольствия, несовместимости идеи, которая должна быть подавлена, и господствующей массы идей, образующих «я». Однако подавленная идея берет реванш, становясь патогенной». Это означает, что мысленный материал, однажды извлеченный из подсознательного и поставленный под ослепительный свет сознательного, может быть ослаблен так же эффективно, как любой другой вирус или инфекция, попавшие в тело или кровь.

В равной мере представлялся важным другой шаг вперед. Он часто признавался Марте:

– Я не так хорош в гипнозе. У Льебо и Бернгейма природный дар к гипнозу. Я же навязываю гипноз своим пациентам и себе.

Он не чувствовал себя бессильным из–за того, что не принадлежал к мастерам гипноза. Он мог направлять отныне людей к глубинам их памяти столь же эффективно, как достигали этого посредством введения пациентов в состояние полусна. Легкий нажим, который он применил к Элизабет фон Рейхардт, длился всего несколько секунд. Как только он побудил ее сосредоточиться, уже не требовалось никакого особого средства. Если «работа по расширению ограниченного сознания требовала усилий», то сокрытие воспоминаний зачастую осуществляется преднамеренно, к нему стремятся. Он должен вновь испробовать свой метод, он должен описать его. Зигмунд дрожал от возбуждения.