1

1

Они сели в экспресс, отходивший в 7 часов 30 минут на Земмеринг – горный район, известный как альпийский рай венцев, чтобы подыскать виллу, где семья могла бы как следует отдохнуть. Это было во второй половине июня. Купе второго класса было обтянуто коричневой кожей, на полотняных подголовниках красовались буквы К. К. (Кайзерлих–Кениглих) – эквиваленты букв S. P. Q. R. (именем народа и сената Рима) Римской империи, которые венцы видят десятки раз в день, проходя мимо официальных зданий или крохотных лавок, где продают табак и марки. Когда поезд проходил первый туннель, известный как Поцелуйный, и в купе стало темно – в столь ранний час газовые лампы не были зажжены, – Зигмунд обнял Марту и страстно поцеловал ее. Она шепнула на ухо:

– Знаешь, Зиг, если муж не поцелует жену в этом туннеле, то считают, что у него есть другая женщина!

Поезд проходил между раскинувшимися на предгорьях виноградниками с их характерными рядами кольев, поддерживавших лозу со зреющими гроздьями. Когда поезд сделал остановку в Пфафштеттене, они увидели винные лавки, увитые гирляндами зелени у входа, это был знак того, что здесь предлагают молодое вино. Зигмунд, пациенты которого бесследно исчезли, как испаряется под солнцем вода во время мытья улиц города, саркастически заметил:

– Быть может, и мне стоит повесить над входом венок, чтобы все знали, что я предлагаю свежую медицинскую философию, еще не перебродившую и поэтому опьяняющую.

Стога сена у подножия Домашних гор – их именовали так, потому что они примыкали к предместьям Вены, – были похожи на высокие пропеченные кексы. Поезд начал взбираться вверх, к горбачам – так австрийцы называли холмы между двумя снежными пиками Шнееберг и Ракс. Еще брат Зигмунда Александр рассказал ему историю о том, как прокладывалась эта линия на Земмеринг – первая горная железная дорога в мире, построенная проницательным Карлом Грегой при покровительстве императора Франца–Иосифа. Зигмунд пересказал Марте историю о поистине невероятных усилиях, затраченных на то, чтобы покорить перевал Земмеринг на высоте почти двух тысяч метров, построить шестнадцать виадуков через ущелья и пробить пятнадцать туннелей через скалистые горы. В юности Зигмунд приезжал сюда так часто, как это удавалось.

В Глогнице три железнодорожника осмотрели вагоны, затем был прицеплен специальный паровоз – он помогал тянуть состав в горы, а сзади добавили еще один, чтобы толкать. В Кламме проводники зажгли газовые лампы. Когда из мрака туннелей они выехали на залитые солнцем виадуки и показалась огромная бумагоделательная фабрика Шлегеля, а затем и церковь Марии Заступницы, Зигмунд заметил:

– Эта поездка – лучший из известных мне символов различия между адом и раем Данте. Знаешь, Марта, есть люди, которые предпочитают жизни смерть.

– Трудно поверить, Зиги. Каким образом ты узнал это?

– Научили пациенты.

Было около десяти часов утра, когда супруги Фрейд прошли широкие двери станции Земмеринг и отправились в деревню. Они всей грудью вдыхали напоенный запахами смолы и снега воздух. Находясь в горной долине, они не видели горизонта, закрытого высокими хребтами, отдельные пики которых вонзались в лазурь неба. Под ними раскинулись зеленые пастбища, где пасся скот; вдоль узких проселков, извивавшихся по склонам гор, были рассыпаны деревни с красными черепичными крышами домов и серыми шиферными крышами сараев.

Многие виллы были уже сданы, но вскоре после полудня они нашли приятный летний домик – зоммерво–нунг, укрывшийся под березами, Просторный, как дома в Бадене, но тирольский по внешнему виду, он имел два этажа – нижний, каменный, и верхний – деревянный, ставни были выкрашены зеленой краской, над домом возвышалась небольшая башенка с колоколом, внутренние стены дома украшали оленьи рога. Хозяева занимали первый этаж. Просторный второй этаж имел крытую террасу. Усевшись здесь на деревенских стульях, Зигмунд и Марта решили, что терраса – удобное место для послеобеденного кофе. Когда приветливая жена хозяина принесла им молодое белое вино, они чокнулись, сказали друг другу тихо: «Я тебя люблю» – и решили назвать место отдыха «виллой Пуфендорф», потому что аренда оплачивалась гонораром, полученным от Пуфендорфов.

«Вилла Пуфендорф» оказалась весьма удачливой. Марта и девятимесячная Матильда буквально расцвели в тепле, пропитанном запахом хвои, тогда как ночи были приятно прохладными и нужно было укрываться одеялом. Мария справлялась с кухней, несмотря на скудость посуды. Она упаковала два ящика столовой посуды, кастрюль и полотенец, доставленных в багажном вагоне поезда, в котором она и трое Фрейдов заняли целую лавку, а их ручная кладь размещалась в сетках над головами. Каждую пятницу вечером в восемь часов пятнадцать минут Зигмунд выезжал на поезде из Вены и чуть позднее одиннадцати шагал по узкой деревенской дороге. К полуночи он уже отдыхал с Мартой в сладком тепле их постели.

Амалия и Якоб давно не выезжали на лето в деревню, и, чтобы сделать им приятное, Зигмунд пригласил их к себе. Александр, пользовавшийся правом бесплатного проезда, приезжал по воскресеньям,

– Не ради того, чтобы посетить нас, – поддразнивала его Марта, – а чтобы проехать шестнадцать виадуков.

Александр отвечал, счастливо улыбаясь:

– С закрытыми глазами могу сказать тебе название и номер каждого: туннель Буссерль, Пейербах, Шлёгель–мюле…

Двадцатидвухлетний Александр был чуть ниже Зигмунда, у него была короче шея; в остальном братья поразительно походили друг на друга. Зигмунд считал своего брата сложной личностью, темпераментным в своих отношениях с людьми, нетерпеливым и вместе с тем уравновешенным и надежным в работе. Александр задерживался на работе до полуночи. Он сетовал лишь на то, что бюллетени тарифов торговых перевозок печатаются микроскопическим шрифтом; он уже носил очки с узкой металлической перемычкой на широком носу, тогда как Зигмунд, старше его на десять лет, читал медицинские тексты без очков.

– Когда я стану министром транспорта, моим первым официальным актом будет четырехкратное увеличение размера шрифта для тарифных документов железных дорог. За одно это император Франц–Иосиф должен произвести меня в рыцари.

Фирма Александра распространяла «Всеобщий вестник тарифов». В начале его деятельности список тарифов умещался на паре простых листков. Через пять лет он превратил их во внушительный журнал.

– Алекс, будь осторожен, – предупреждал его Зигмунд, – или ты станешь австрийским экспертом по товарным поездам.

– Я уже им стал.

Зигмунду казалось странным быть наедине с мебелью в гостиной и столовой, укутанной простынями, с закрытыми окнами без занавесок, с коврами, пересыпанными камфарой и завернутыми в газеты. Поскольку его посещали только случайные пациенты, он проводил вторую половину дня в Институте Кассовица, куда привозили больных детей со всей Австрии. По утрам он обдумывал и писал статьи об афазии, анатомии головного мозга и детском параличе для «Медицинского энциклопедического справочника» и Введение к только что законченному переводу книги Бернгейма, где он обратил внимание на достижение ее автора, сумевшего лишить явления гипноза их необычности, благодаря тому что он увязал их с обычными явлениями нормальной психологической жизни и сна и определил «внушение как центральное ядро гипноза и ключ к его пониманию». Он утверждал, что книга наводит на размышления и точно рассчитана на то, чтобы развеять представления, будто гипноз все еще окружен, как заявляет профессор Мейнерт, «ореолом абсурдности».

Вечера он проводил с друзьями. Эрнст Флейшль часто приглашал его на ужин, ибо был одинок и нездоров, его часто лихорадило, и он не мог продолжать исследования в лаборатории профессора Брюкке. Иосиф Панет взял на себя его обязанности и вместе с Экснером добился блестящих результатов в восстановлении зрения после операций в области задней части мозга. Флейшль, красивое в прошлом лицо которого превратилось в складки и кости, раздражался по поводу малого числа пациентов у Зигмунда.

– Зиг, почему бы тебе не заняться общей практикой, пока ты не можешь позволить себе роскошь выступать в качестве невролога?

Зигмунд положил вилку.

– Мучительно сидеть в приемной утром и вслушиваться, не звонит ли в дверь какой–нибудь пациент. Но я не имею достаточного опыта во всех областях медицины, чтобы вести общую практику. Кроме того, нас, неврологов, всего лишь горстка.

Флейшль вздохнул:

– Разумеется, твое право упрямиться.

Йозеф Брейер преобразовал слово «упрямый» в «неохочий». Он взял «Медицинский еженедельник» и зачитал вслух отрывок из предисловия Зигмунда к книге Берн–гейма.

– Почему ты должен нападать на Мейнерта в лоб? Ты думаешь, что дразнишь кошку? – Он наклонил голову и уставился на Зигмунда исподлобья. – Мейнерт – лев пустыни. Он нанесет ответный удар, Зиг. Не думаю, что у тебя есть оружие сражаться с ним в открытую.

Самые счастливые вечера он проводил с Софией и Иосифом Панет в их прохладном помещении на верхнем этаже в Паркринге с видом на городской парк. Иосиф пригласил несколько молодых врачей, и они играли в карты перед открытыми окнами. Зигмунд наслаждался игрой, забывая медицину, Мейнерта и отсутствующих пациентов.

Как–то вечером София отвела его в сторону.

– Зиги, Иосиф сильно кашляет по ночам. Однажды я обнаружила пятна крови, когда он пытался их скрыть. Не придумаешь ли предлог, чтобы обследовать его грудную клетку?

– София, дорогая, я знаком с лучшим врачом в Австрии.

– Не попросишь ли ты его посоветовать нам уехать на все лето в горы? Иосиф так увлечен работой с доктором Экснером, что перегружает себя.

Амалия была больше всех довольна вынужденным летним холостым образом жизни Зигмунда, ибо ей выпал шанс готовить сыну его излюбленные кушанья. В свои пятьдесят три года она слегка поседела, но ее лицо оставалось гладким, а энергия неистощимой. Домашнее хозяйство было для нее слишком скромной империей, особенно с тех пор, как Зигмунд настоял, чтобы она наняла служанку для тяжелой работы; но порой ее захлестывали эмоции, связанные, в частности, с тем, что три ее дочери еще не покинули отчий дом и были вынуждены спать в одной комнате. Хотя сестры ладили между собой, иногда случались взрывы, вызванные теснотой. Якоб сбегал из дома при первых признаках ссоры. Амалия отказывалась принимать чью–либо сторону и просила девушек сохранять мир в ее доме. Алекс, как наиболее практичный из всех, решал возникавшие проблемы, добавляя еще один крючок в платяном шкафу, еще одну полку над кроватью.

Став отцом, Зигмунд почувствовал, что его отношение к Якобу изменилось. Он всегда любил отца за его умение сочетать мудрость с юмором; Якоб легко поддерживал контакт с детьми. Однако между Зигмундом и его отцом пролегло различие не одного, а двух поколений. Теперь это различие не казалось важным, и в своих чувствах к крошке Матильде Зигмунд узнал нежное внимание Якоба к самому себе. Отец был для него первым наставником и после Амалии первым, кто им восхищался.

Зигмунд выкраивал каждый день час для прогулки в тенистом лесу Пратера, который так любил его отец, и это возвращало Зигмунда в детство, когда они гуляли вдвоем раз в неделю, обсуждая разные новости. Зигмунд обратил внимание на объявление в «Нойе Фрайе Прессе» о вакансии врача на фабрике в Моравии, но выдвигалось условие быть католиком. Такая форма антисемитизма не только давала знать о себе за последние несколько лет, но и становилась открытой. Сторонники антисемитизма основали газету «Дойче Фольксблат». Образовалась Объединенная христианская партия, пропагандировавшая согласие с Германией и ослабление связей с восточными странами; антисемитизм приобретал политическую направленность.

В дискуссиях относительно дуэли Карла Коллера Йозеф высказал мысль, что доктор Циннер, спровоцировавший дуэль, проиграл умышленно, чтобы его не уволили из Городской больницы. Власти были вполне довольны, ведь, получив ранение, Циннер заплатил, дескать, за свое плохое поведение. «Если Коллер был бы достаточно хитер и позволил бы ранить себя, то он сохранил бы место в больнице», – рассуждал Якоб.

Конец недели не сулил никаких забот. Марта и Зигмунд выходили из дома в субботу рано утром. На Зигмунде были короткие, до колен, кожаные штаны с широкими баварскими помочами, горные ботинки, толстые зеленые гольфы и в руках – альпеншток. Поверх рюкзака с продуктами для завтрака было привязано скатанное одеяло. Марта надевала свободную юбку и широкополую шляпу для защиты от солнца. Покинув «виллу Пуфендорф», они бродили по горным тропам, не думая о времени. Любимым цветком Зигмунда была смолка – небольшой темно–красный стебелек с резким сладковатым запахом. Когда они поднимались на гору Шнееберг, он лазил по крутым травянистым склонам, собирая цветы для Марты, – занятие трудное и опасное, что придавало особую ценность букету. На веранде горной таверны, с которой открывался изумительный вид, они закусывали, запивая пивом, и в сумерках возвращались домой, приятно летавшие, напоенные острым запахом разогретого хвойного леса. Такая летняя закалка помогала венцам приспосабливаться к условиям жизни в городе в период зимних дождей, слякоти, снега.