ПАДЕНИЕ НА ПЛИТЫ
ПАДЕНИЕ НА ПЛИТЫ
Теперь мама ездит на работу в центр города. Она рано уходит и возвращается намного позже, чем раньше. Я её почти не вижу и очень скучаю по ней.
Лето. Вечер. Скоро приедет с работы мама. Я гуляю во дворе и всё время поглядываю на дорогу…
Ура, автобус! Он доезжает до нашего дома и останавливается – здесь, на пыльном пятачке, конечная остановка. Из автобуса выходят последние пассажиры. И мама.
– Мама, мамочка! – кричу я радостно и бегу ей навстречу.
– Не беги, не беги! – кричит мама.
Но я всё равно бегу… Радость от того, что я вижу маму, несёт меня, как волна в море… Остановиться уже невозможно! Я бегу по бетонным плитам. Их недавно положили у нашего дома, вместо асфальта. Потому что после дождя к дому не подойти. И вот теперь у нас хорошая, широкая, бетонная дорожка. С такими железными петлями, которые торчат из плит тут и там. Эти петли похожи на смешные ушки какого-то зверька, который живёт под плитами, а наружу выставил только ушки – как будто подслушивает…
– Лена, не беги!… – кричит мама. – Упадёшь!
И тут я зацепляюсь ногой за одну из этих железных петель и – долго… долго лечу над плитами… Как птица! А потом – шмяк!…
И – долго… долго еду по этим твёрдым, пыльным, скребущим плитам голыми коленками, голым животом, голыми локтями и даже лбом и носом…
…Когда мама принесла меня домой и положила на кровать, они с бабушкой обе зарыдали надо мной.
– Боже ж мой! Живого места на ребёнке не осталось! – плакала бабушка.
– Господи! Ну, зачем, зачем ты бежала? Я же тебе кричала: не беги! – плакала мама.
Живое место на мне было только со спины. А спереди… Я ведь гуляла в одних трусиках и босиком, мы все так гуляли во дворе – в таком пляжном виде: на берегу степи – как на морском берегу. Жарко ведь!
А приложилась я на эти плиты хорошо – как будто железная тёрка по мне прошлась, счистив нежную детскую кожу – от лба до пальцев на ногах…
– Боже мой, и что же нам с ней делать? – причитала бабушка. – Это же надо как-то обработать теперь…
Она принесла баночку с зелёнкой. И – началась экзекуция… Невозможно сказать, сколько она длилась. Я плакала, стонала, скрежетала зубами, умоляла оставить меня в покое. Я уверяла их, что и так заживёт. Но… Мама сходила к тёте Вале и попросила у неё дополнительную баночку с зелёнкой, когда эта кончилась.
– Терпи! – говорила бабушка. – Терпи, деточка. Это ведь надо всё обеззаразить.
И они неумолимо замазывали меня зелёнкой – сверху донизу, сантиметр за сантиметром… Бабушка мазнёт, а мама дует, дует на это место… Почему-то казалось, что так – легче. Зелёнка нестерпимо жгла – как огонь, а мамины прохладные дуновения хотя бы чуть-чуть уменьшали эту пытку. Хотя бы чуть-чуть…
…Когда обработка тяжело раненого завершилось, то можно было бы посмеяться, если бы не так больно. Я была зелена, как лягушка, или как кузнечик из нашей степи. Бабушка так и сказала: «Лягушонок ты наш». А мама всё никак не могла успокоиться:
– Ну, зачем, зачем ты бежала?!
* * *
С того лета прошло много лет… Но порой кажется, что кожа на мне так и не наросла. И я часто слышу в свой адрес: «Разве можно так жить – без кожи?»