И СНОВА В ДОРОГУ
И СНОВА В ДОРОГУ
Всяк долгу раб.
Г.Р. Державин
По свежим следам моих оперативных «похождений» в Копенгагене руководство отдела высказало мнение, что «дальнейшее использование капитана Григорьева Б.Н. на оперативной работе в Западной Европе и в Скандинавии, в частности, в силу расшифровки перед противником, вряд ли целесообразно». По большому счёту, оно так и было.
Но жизнь вносит свои коррективы, людей у нас, как всегда, не хватает, а мой датский опыт всё-таки чего-то стоил. В 1975 году я ушёл под «крышу» в скандинавский отдел МИДа и стал работать там в шведском секторе. Это означало, что я приступил к подготовке в длительную командировку в Стокгольм. Работа в секторе всё расставила по своим местам — и степень моей расшифровки перед противником, и опасения начальства за негативное рассмотрение шведами моего визового ходатайства, и перспективу моей скандинавской карьеры.
Под руководством заведующего шведским сектором скандинавского отдела Ю. Степанова и при взаимодействии с сотрудниками вверенного ему сектора мне удалось вписаться в атмосферу МИДа, впервые познать дипломатическую работу с позиций центрального ведомства и предъявить себя шведскому посольству в Москве, с сотрудниками которого мне пришлось часто сталкиваться.
Время стажировки в МИДе совпало с подготовкой и проведением визита Улофа Пальме в Москву. Сектор чуть ли не полгода трудился не покладая рук над обеспечением этого важного мероприятия. Приходилось задерживаться на работе после окончания рабочего дня, направлять многочисленные запросы в другие ведомства, составлять всякого рода справки, готовить предложения к переговорам, согласовывать, звонить по телефону, получать визы и делать ещё многое другое. Впервые становилось ясно, какая скрупулёзная и большая работа предшествует появлению в Москве главы иностранного государства.
За свой труд весь наш сектор был вознаграждён приглашением в только что отстроенное на Мосфильмовской улице шведское посольство на приём по случаю визита Улофа Пальме в Москву. Лично я был удостоен крепкого рукопожатия шведского премьера, и мои глаза на таком коротком расстоянии в первый (и последний) раз встретились с его. Швед стоял у входа в зал вместе с супругой Элисабет, рядом находился шведский посол в Москве и объяснял ему, «кто есть ху». Улоф Пальме оказался намного выше, чем я предполагал, и его маленькая супруга казалась рядом с ним школьницей. Она почему-то напоминала мне нашу актрису Надежду Румянцеву из кинофильма «Девчата». Загнутый книзу, по-ястребиному тонкий острый нос придавал Пальме довольно хищный вид, и когда он своим характерным слегка хриповатым голосом проклекотал надо мной «Добро пожаловать», передо мной возник образ старого мудрого орла и напомнил мне его шаржированные портреты в прессе. Шаржи были очень близки к оригиналу.
О шведском премьер-министре и лидере социал-демократов Улофе Пальме у нас писали достаточно много. Но мало кому известно, что погибший от руки пока неизвестного убийцы потомок балтийских баронов обладал ко всему прочему незаурядным талантом писателя. В Стокгольме, помнится, ходили слухи о том, что его перу принадлежит не одна книга, только писал он их под псевдонимом.
В конце 1960-х — в начале 1970-х годов в Швеции был писатель Бу Балдерссон, который выпускал одну за другой свои саркастические и полные юмора книги, посвящённые закулисным событиям шведской политической жизни. В героях его произведений шведы без труда узнавали своих политических деятелей, членов правительства, полицейских, адвокатов, представителей творческой интеллигенции. Всем было очевидно, что автор принадлежит к тому же кругу, который он описывает, потому что слишком хорошо знает особенности шведской политической кухни.
Но вот досада: увидеть этого популярного писателя или поговорить с ним никому не удавалось. Он никогда не появлялся на публике и оставался невидимкой до самой своей смерти. Бу Бальдерссон был похоронен на одном из кладбищ Стокгольма, на его могиле, как полагается, стоит лютеранский памятник, на котором высечены его имя и фамилия, годы жизни... С тех пор как он умер — а это произошло незадолго до покушения на Пальме, — книги этого писателя выходить перестали.
Мне, как и многим шведским экспертам, тоже почему-то кажется, что под псевдонимом Бу Бальдерссон скрывался Улоф Пальме, бесспорный лидер, который бы сделал честь любому народу. Я видел его потом много раз по телевидению, на расстоянии, наблюдал за ним не один год и думаю, что такие люди, как он, появятся у шведов, да и вообще на земле, не скоро — если вообще появятся. Не сомневаюсь, что за убийством Пальме стояли силы, испытывавшие страх перед его неутомимым реформаторским духом и активным неприятием всякой социальной несправедливости, где бы она ни имела место.
В ходе расследования убийства, неприлично растянувшегося на многие годы, шведская полиция пришла к выводу, что за ним стоял некий одиночка-психопат Петерссон, который то арестовывался, то выпускался на волю, а потом умер при загадочных обстоятельствах. Всё это очень сильно напоминает расследование убийства Д.Ф. Кеннеди. Я до сих пор уверен, что он пал жертвой международного заговора, в котором приняли участие и ЦРУ, и шведские спецслужбы.
...Когда вопрос о командировке в Швецию перешёл в практическую плоскость, виза мне была выдана без всяких задержек. В июне 1977 года на том же Белорусском вокзале я грузил вещи в прямой вагон до Стокгольма, идущий до Берлина с тем же самым поездом, что и прямой вагон до Копенгагена. Только копенгагенский вагон направлялся потом на паромную переправу Варнемюнде—Гедсер, а стокгольмский шёл через Заснитц на Треллеборг. В отличие от первых командировок в Исландию и Данию я при въезде в Швецию воспользовался не чёрным ходом, а парадным подъездом.
По сравнению с Копенгагеном, шведская столица показалась мне провинциальной, холодной и слишком официальной. Вероятно, и сам я был уже не тот восторженный Калиныч, который первый раз оказался за границей, и всё увиденное воспринимал уже как само собой разумеющееся.
В Копенгагене я наделал много ошибок. Желание добиться «конкретных результатов» в работе, показать себя с лучшей стороны, обрести своё «я» в разведке действительно привело к неоправданной расшифровке. Умудрённый опытом, я сделал теперь для себя твёрдый вывод: на рожон не лезть, потому что шведская СЭПО была известна своим профессионализмом, а отношение шведов в своей массе было к нам более прохладным, чем у их южных собратьев.
Вообще же в разведке, как в любом занятии, связанном с риском, результатов, как правило, добиваются всё-таки молодые. Им всё по плечу, им не страшны никакие опасности, они не заражены ещё перестраховочными настроениями, а потому при наличии здорового авантюризма и честолюбия они способны свернуть горы. Вспоминаю, как в начале оперативной карьеры я хладнокровно шёл на выполнение таких рискованных мероприятий, на которые сейчас вряд ли бы решился, а если бы и решился, то семь раз подумал.
Дорогу молодым и энергичным!
На протяжении семи лет тов. Петров являлся майором, поэтому в его поведении наблюдаются нотки пессимизма, связанные с продвижением по службе.
Именно потому, что во второй командировке моё восприятие нового уже несколько притупилось, что Швеция во многих отношениях похожа на Данию, а основные элементы оперативной деятельности на шведской земле рутинно повторились, в моей памяти отложилось меньше деталей, о которых можно было бы рассказать современному читателю. Будь Швеция моей «первой любовью» — и всё оказалось бы наоборот!
Мне также кажется, что о Швеции в России знают чуть больше, чем, скажем, о Дании или Норвегии, не говоря уже об Исландии. Поэтому в своих воспоминаниях об этом периоде работы в ДЗК с июня 1977 по март 1982 года я постараюсь на общеизвестных фактах не останавливаться.
Но и «вторая любовь» тоже не ржавеет! Тем более что она получила продолжение в 2000-х годах, когда я стал наведываться в страну не как разведчик, a bona fide пенсионер и популярный писатель.