ПРОТИВНИК НЕ ДРЕМЛЕТ

ПРОТИВНИК НЕ ДРЕМЛЕТ

In hostem omnia licita[33]

Любая иностранная колония в чужой стране — это вещь в себе, доступная для понимания и обозрения лишь местной полиции и своего консульства. С помощью полиции, которая регистрирует иностранцев и даёт разрешения на пребывание и работу, можно получить более-менее достоверные официальные статистические сведения о количестве, например, албанцев, их распределении по административно-территориальному, половому и профессиональному признаку, но не больше. Самые интересные сведения, о которых можно судить лишь по косвенным признакам, остаются за семью печатями.

А узнать о них очень хочется.

Потому что нужно.

Нужно, потому что иностранцы, находящиеся на территории дружественной им страны, — это совсем другие люди, нежели на своей родине. Это — стадо непуганых слонов. К ним можно подходить очень близко, наблюдать, как они играют, щиплют травку и идут на водопой, но... надо только их найти. Недаром все контрразведывательные службы мира предупреждают своих граждан об опасностях, которыми полна жизнь эмигрантов. Значительное количество вербовок, если не большинство, происходит за границей.

Каждое стадо слонов имеет своё излюбленное место, куда оно регулярно выходит на водопой. Иностранцы тоже имеют такие места, где они собираются, чтобы обменяться новостями, порасспросить о своих земляках, поговорить на родном языке. Бедные турки и пакистанцы собираются на центральном вокзале, финские землячества имеют свои дома-клубы, англичане приходят в пабы и бары, а русские в советское время либо просто слонялись по городу, в основном по местам распродаж, либо ездили на рыбалку и за грибами.

Дания — это многочисленные острова, окружённые со всех сторон водой, поэтому возможности для рыбалки там практически неограниченные. Закидывай удочку с берега и лови окунька, камбалу или тресочку. Но русский всегда ищет «эксклюзив», ему не нравится то, что очевидно и доступно. Ему подавай нечто этакое!

Наши «рыбаки» по «дипломатическим каналам» нашли ходы к капитану одного полуразвалившегося катера, который за определенную мзду в виде одной бутылки «Московской» или «Столичной» с одного дипломатического носа согласился вывозить их в море на рыбалку. Улов рыбы сразу возрос в несколько раз, а значит, семейный бюджет мог выдерживать увеличенные нагрузки. Дело оказалось, таким образом, недорогое (бутылка водки обходилась дипломату в семь-восемь крон, то есть чуть больше доллара) и полезное. Капитан-датчанин тоже не оставался внакладе, потому что за один день он собирал до нескольких десятков бутылок водки, что в пересчёте на кроны давало заработок в размере, достигавшем уровня среднемесячной зарплаты (стоимость той же бутылки водки в магазине равнялась пятидесяти кронам).

По советской колонии активно работали американские и английские разведчики. Среди сотрудников СИС особо выделялся первый секретарь британского посольства Роберт Браунинг. Он как две капли воды был похож на известного киноактёра Роджера Мура (мне до сих пор кажется, что это был именно Мур, которого СИС направило в Копенгаген под псевдонимом Браунинга) — такой же высокий, стройный, голубоглазый блондин. Он был обходителен, как дьявол, очарователен, как новенькая стодолларовая купюра, и остроумен, как двадцать клубов «Белый попугай», когда там выступал ещё Ю. Никулин. Я уж не говорю о его великосветских манерах, неотразимой улыбке и безупречной одежде. В моих представлениях он был не британским разведчиком, а самим его символом.

Браунинг содержал в Копенгагене большую виллу — трудно было представить, чтобы ему для жилья подошла квартира, он сорил деньгами налево, направо и вокруг себя. Его вилла постоянно гудела от мужских и женских голосов, потому что каждый день он устраивал какое-нибудь «пати». Он везде поспевал, знал, что, где и когда происходит в городе, был в курсе всех событий и сплетен. Летом, когда все дипломаты выезжают в отпуск на родину, Браунинг с большой компанией отправлялся в Грецию, где у него был собственный остров и яхта. Судя по всему, разведка была для него хобби, а потому он добивался на этом поприще неплохих результатов.

Я познакомился с ним на ланче в клубе младших дипломатов (мы его называли разведклубом). Язык Браунинга произносил слова беспредельного восхищения его хозяина знакомством с русским атташе, а глаза, глаза хитрой Лисы, забавляющейся с Колобком, откровенно говорили: «Ну что ж, миленький кагэбэшник, здравствуй! Какой ты неотесанный и желторотый! Так и хочется тебя съесть, то есть завербовать. Ну что ж, за мной дело не станет».

Он «подбирал ключики» и «подбивал клинья» почти под каждого из нас и не ленился делать это и в будни и по выходным дням. Рауты и приёмы уже не устраивали Браунинга, и он избрал другой путь обхаживания этих странных русских. Он немного владел русским языком и однажды, переодевшись в «рыбацкое» — грубую брезентовую куртку и резиновые сапоги, — с бутылкой «Столичной» в кармане явился на причал, от которого отходил катер с посольскими и торгпредскими рыбаками. Некоторые обратили внимание на незнакомого человека, но мало ли кто это мог быть: новенький или временно командированный, чей-то приятель из польского или чешского посольства. Главное, он, как и все, явился вовремя, поздоровался и предъявил «билет». Во время лова рыбы в нём трудно было узнать лондонского денди, потому что он быстро усвоил пролетарские замашки постоянных участников этих походов и ничем не выделялся из общей массы. Сказывалась, вероятно, школа Сиднея Рейли!

Наблюдая за карманами брюк Д., никаких выпирающих предметов я не наблюдал.

Браунинг сделал несколько таких отчаянных «ходок», пока не был опознан одним нашим дипломатом. Когда он в очередной раз поднимался на борт катера, в вежливой форме ему было предложено убраться восвояси.

Конечно, во время рыбалки он вряд ли кому делал предложение о сотрудничестве, но завести полезное знакомство вполне мог. Обстановка на катере этому благоприятствовала.

У меня существует обоснованное подозрение, что первым английским разведчиком, который работал с Гордиевским, был именно Роберт Браунинг. Завербовав Гордиевского, они набросились и на других советских.

Не уступали англичанам в наглости и сотрудники местной резидентуры ЦРУ. Американцы действовали более нахраписто и без особых затей. Они чувствовали себя в Дании как дома и не утруждали себя хитроумными комбинациями в попытках установить контакты с советскими гражданами.

Как это ни странно, но такова американская действительность.

Попытаюсь продемонстрировать это на собственном примере.

В поисках оперативных связей мы с моим коллегой Валерой Филипповым наткнулись на одну смешанную датско-англоамериканскую компанию молодых ребят, которые поочерёдно собирались у себя дома и играли в покер.

—Боря, давай подружимся с ними и тоже попробуем поиграть с ними в карты, — предложил Валера

— Так мы и играть-то не умеем, — возразил я.

— Ничего, научимся. Да покер — это лишь предлог, главное...

— А даст ли добро «резак»?

— Попробуем уговорить. Всё-таки это выход на англичан и американцев.

Как ни странно, резидент довольно быстро сдался на наши уговоры, и в ближайшую пятницу мы отправились в гости к датчанину Поулю, у которого намечалось очередное заседание импровизированного покерного клуба. Играть нам разрешили исключительно «по маленькой», не выходя за рамки тех оперативных средств, которые отпускаются на организацию встречи с первичными связями.

Заседание интернационального клуба начиналось довольно поздно — часов в десять вечера. Перед игрой его участники подкреплялись «чем бог послал» за счёт хозяина дома, а потом уж садились за карты. Двое начинающие «покеристов»-русских, благодушный улыбчивый датчанин, азартный англичанин и бесшабашный американец представляли собой весьма любопытное зрелище. «Посиделки», как и полагается, длились до рассвета, а когда начинал ходить городской транспорт, гости разъезжались по домам.

Как новичкам, нам с Валерой, естественно, прилично везло, и мы были даже в небольшом выигрыше, что дало повод подозрительному англичанину обвинить нас в заговоре. При этом наш контакт с членами клуба постепенно креп, углублялся и приобретал доверительный характер. Мы с Валерой уже прикидывали, кого из них кому «взять на себя» и кем заняться, так сказать, в индивидуальном порядке, как только клуб прекратит своё существование. В том, что клубу была отпущена короткая жизнь, мы были уверены: если он сам не распадётся, то приложим к этому руки мы.

Всё шло по плану, пока очередь на проведение «заседания» клуба не подошла к американцу. Он снимал небольшой коттедж на окраине Копенгагена, и после плотного ужина мы с хозяином дома вышли покурить на веранду.

Луна горела вполнакала, ветерок взбрыкивал телёнком.

— Борис, — обратился он ко мне, загадочно улыбаясь и делая ударение на первом слоге, — ты ведь работаешь в КГБ?

— Манфред, — ответил я ему в тон, — откуда у тебя такие сведения?

— Сведения самые достоверные, можешь не сомневаться.

— Это всё похоже на бред сумасшедшего.

—А вот Билл,—и тут Манфред назвал фамилию известного нам сотрудника американского посольства, установленного разведчика, —утверждает, что ты шпион и он поручил мне за тобой присматривать, изучать тебя и обо всё ему докладывать.

Интересное дело! Некто «закладывает» мне американского разведчика и одновременно расшифровывает и себя как его агента!

Этот Билл недавно был переведен в Копенгаген из Бангкока и сразу начал искать контакты среди советских дипломатов. Он сделал несколько прямолинейных и неуклюжих попыток «за-контачить» со мной, но я быстро распознал его «профессьон де фуа» и дал ему от ворот поворот. Теперь Билл, изгнанный в дверь, ломился ко мне в дом через окно. Похоже, что Манфред действовал согласно заранее намеченной и одобренной резидентурой ЦРУ линии.

— А я предлагаю, чтобы ты сообщал мне, что тебе говорит при встречах Билл и какие он тебе даёт поручения.

Оправдываться перед агентом ЦРУ или посылать его к чёрту было бы глупо. А вдруг Манфред сообщил всё это с самыми добрыми пожеланиями? Нет, лучшее средство обороны — это наступление.

— Ха-ха-ха! Это ты здорово придумал! — С какими бы намерениями не выступал Манфред, мой ответ ему понравился. — Но с Биллом шутить опасно.

— А ты думаешь, с нами это можно делать запросто?

Улыбка исчезла с губ американского агента, и он задумался.

Улыбка, похожая на приоткрытый кошелёк.

— Ладно, давай не будем сейчас ломать голову, — примирительно сказал я, — лучше поговорить об этом в другое время и в другом месте. Как насчёт завтра где-нибудь в баре?

— Гмм... Давай послезавтра.

Понятно. Ему нужно время связаться с Биллом и успеть согласовать дальнейшую линию поведения.

— Хорошо. Послезавтра.

Мой рассказ об эпизоде с Манфредом вызвал у нашего заместителя по контрразведке большое оживление. Он немедля согласовал план действий с Центром, и скоро я был облечён полномочиями осуществлять оперативную игру с резидентурой ЦРУ. Расчёт строился на том, что Манфред по заданию своего босса в посольстве волей-неволей будет вынужден сообщать мне некоторые полезные сведения о работе американской резидентуры, и в конечном итоге нам удастся «перетянуть» его на свою сторону, то есть из агента-двойника сделать нашего человека.

Поистине наполеоновский замысел! Теперь-то я понимаю бессмысленность всей нашей затеи, но тогда, в разгар холодной войны, подбросить лишнюю чурку в костёр, чтобы продлить процесс горения, было святым делом.

Естественно, я «сгорел». Манфред аккуратно выходил на встречи, я вытягивал из него кое-какие сведения, он пытался — правда, неумело и робко, как бы стесняясь, — «обрабатывать» меня. Мы оба отчитывались о проведенных беседах перед своим руководством, в столицы СССР и США шли соответствующие реляции... Всё это производило впечатление полезной работы, а на самом деле похоже было на еврейскую мельницу: мельница стоит, а еврей бегает вокруг. Единственным полезным «завоеванием» для меня было то, что датчане прекратили за мной слежку. Им незачем было тратить силы и средства на объект, который встречался с агентом ЦРУ. Но расшифровался я в ходе этой игры полностью.

«Игра в покер» продолжалась несколько месяцев, пока вовремя не вмешалось моё непосредственное начальство в Москве. Оно запретило дальнейшие встречи с Манфредом. Вместо меня с ним стал встречаться зам по контрразведке, годившийся агенту в отцы, и это показалось Биллу не очень перспективным делом. Сделав несколько неудачных попыток восстановить контакт со мной, Манфред стал игнорировать встречи с замом, и скоро дело было похерено по обоюдному согласию противоборствующих сторон.

Впрочем, Билл предпринял последнюю отчаянную попытку оживить дело. За день до окончательного моего отъезда в Москву, который тщательно скрывался от окружения, ко мне домой заявился улыбающийся Манфред с огромным букетом цветов. Прошло уже пара месяцев с того момента, когда мы виделись с ним последний раз.

— Это супруге, — сказал он как ни в чём не бывало, входя в квартиру.

— Спасибо.

— Что ж ты так неожиданно уезжаешь?

— Закончился срок командировки. Пора домой.

— Жаль, — искренне вздохнул Манфред вздохом крокодила, у которого из пасти ушла лакомая добыча, — очень жаль. Билл, кстати, просил передать, что если ты выберешь путь сотрудничества, то он гарантирует тебе миллион крон.

— Передай Биллу, что я гарантирую ему два миллиона крон, если он будет сотрудничать со мной. А теперь иди домой.

Несмотря на отсутствие разведвозможностей, Ж. наотрез отказался от сотрудничества.

Улыбаясь и извиняясь, Манфред ушел и навсегда исчез из моей жизни. Товарищи потом сообщали мне из Копенгагена, что он после моего отъезда стал пить, перестал бриться и следить за своим внешним видом. Переживал, значит.

Он пытался найти своё потерянное лицо.

Зато во второй командировке американцы оставили меня в покое. Каждый раз, когда я в Стокгольме сталкивался где-нибудь на приёме с установленным сотрудником ЦРУ Майклом, он многозначительно жал мне руку, смотрел в глаза и, улыбаясь, проходил дальше. Мне это нравилось больше. Приятно, когда противник относится к тебе с уважением.

Подобного рода эпизоды были типичными для того времени, а подставы — наиболее излюбленными формами дискредитации разведчика.

Датская контрразведка тоже не сидела сложа руки и старалась, как могла, не отставать от своих старших братьев. Время от времени под видом доброжелателей, захотевших положить жизнь на алтарь строительства коммунизма в отдельно взятой стране, она засылала в посольство свою агентуру, снабдив её предварительно каким-нибудь «горячим» материалом.

Буквально накануне моего приезда в Копенгаген датчане сделали нам подставу, соблазнив А. Серёгина и Н. Коротких каким-то натовским документом. Заявитель пришёл в посольство и предложил свои услуги. Самой информации он с собой не взял «по соображениям безопасности», а предложил передать её на встрече в городе. Оперработники решили рискнуть и посмотреть, что из этого получится на самом деле.

Уже на подходе к месту встречи они обнаружили, что оно буквально напичкано автомашинами наружного наблюдения. Тогда они развернулись обратно и поспешили к своей машине, оставленной за углом. В это время на сцене появился доброжелатель с пакетом в руках (контрразведке ничего не оставалось делать, как срочно выпускать его из засады, чтобы всё-таки попытаться всучить дипломатам компромат). Он бежал за удаляющимися Серёгиным и Коротких и жалобным голосом умолял:

— Господа, куда же вы? Я принёс обещанное!

Но господа сочли за благоразумное побыстрее укрыться на советской территории на Кристианиагаде, где чувствовали себя более уютно и безопасно.

Все разведслужбы используют доброжелателей—добровольцев на сотрудничество и добиваются зачастую неплохих результатов. Только надо убедиться, что доброжелатель настоящий, а не прошёл предварительный инструктаж у инспектора ПЭТ Енсена. Конечно, в поведении агента контрразведки можно отыскать даже при первой беседе настораживающие моменты и определённые несоответствия, но ведь приход в иностранное посольство и честного заявителя, многим рискующего и делающего это в первый и, возможно, единственный раз в жизни, тоже может вызвать массу вопросов. Жизнь многогранна и удивительна, и в разведке стандартное мышление чревато серьёзными осложнениями. Ошибиться и оттолкнуть от себя близкого нам человека — это тоже оставляет в душе заметный шрам.

Одним словом, правильно построить работу с заявителем — большое искусство.

В момент проведения операции Д. и я были взвинчены на острие ножа.

В моей оперативной биографии недостатка в заявителях и доброжелателях не было. Но должен признаться, что отношение к ним у меня на первых порах складывалось с точностью до наоборот и больших дивидендов они не принесли. Кроме отрицательного опыта, который с профессиональной точки зрения тоже может рассматриваться полезным. Для своего успокоения могу сказать, что решения по каждому из них принималось вышестоящим руководством и моё личное мнение если и учитывалось, то не было определяющим.