НЕМНОГО ИСТОРИИ И ГЕОГРАФИИ
НЕМНОГО ИСТОРИИ И ГЕОГРАФИИ
Что ветры мне и сине море?
Что гром, и шторм, и океан?
Г.Р. Державин
Первые упоминания об архипелаге, насчитывающем свыше тысячи островов, как утверждают историки, встречаются в русских летописях и исландских (норвежских) сагах в XI веке. Это очень важное обстоятельство, потому что и норвежцы, и русские до настоящего времени так и не пришли к единому мнению о том, кто первым открыл эти земли. Норвежцы присуждают, естественно, пальму первенства своим викингам, а русские — поморам. Как бы то ни было, но до последнего времени, за некоторыми исключениями, которые только подтверждают правило, Шпицберген-Свальбард никому не был нужен, кроме русских и норвежцев.
Архипелаг был ничьим, и до 1920 года им пользовались на правах «общинных угодий» кому было не лень и кому как заблагорассудится. В 1596 году голландец Виллем Баренц впервые нанёс на карту очертания его западного побережья. В 1607 году английская экспедиция под руководством Генри Гудзона в поисках северо-восточного прохода в Тихий океан достигла северной оконечности Шпицбергена и обнаружила там несметное количество китов, моржей, тюленей, белых медведей и прочей морской живности. Примерно с этого времени начинается интенсивная и хищническая эксплуатация морских ресурсов архипелага. К каменистым берегам Шпицбергена устремились корабли голландцев, датчан, англичан, шведов, норвежцев и немцев, и началась настоящая «шпицбергенская лихорадка», втянувшая в свою орбиту все просвещённые и морские державы.
Согласно норвежскому учёному Б.М. Кейльхау, с которым солидарна и российская наука, первыми здесь появились русские поморы — уже в XIII веке наши предки наведывались на Шпицберген-Грумант. Существуют мнения, что когда-то здесь было и коренное население, что задолго до русских архипелаг посещали гренландские эскимосы и даже испанские баски-китобои (!), но все эти гипотезы пока не нашли никаких документальных или вещественных подтверждений.
А вот следы архангельских поморов на Шпицбергене многочисленны и материальны. Чтобы это стало явью, пришлось много потрудиться нашим археологам. На протяжении шести лет на архипелаге работала археологическая экспедиция, бессменным руководителем которой был кандидат исторических наук В.Ф. Старков. Экспедиция открыла следы более ста поселений поморов, разбросанных по всему ареалу Шпицбергена, нашла впечатляющее количество предметов промысла и быта русских землепроходцев. Задолго до норвежцев и Баренца поморы вели здесь промысел белых медведей, моржей, тюленей, китов, оленей и песцов.
В роду поморов Старостиных сохранилось предание, что их предки, выходцы из Новгорода, бывали на Груманте до основания Соловецкого монастыря, то есть до 1435 года. У входа в Ис-фьорден находится мыс, носящий имя Ивана Старостина, русского промысловика-охотника, который провёл на Груманте 39 зимовок и умер на архипелаге. До сих пор этот рекорд не был побит никем в мире, хотя вы вряд ли найдёте о нём упоминание в пресловутой Книге рекордов Гиннесса. Последний потомок этого «патриарха Шпицбергена» в 1891 году направил министру государственных имуществ прошение о предоставлении ему денежной субсидии и разрешении поселиться на архипелаге, однако царское правительство отказало ему в помощи.
Потомок поморов М.В. Ломоносов обратил внимание на Шпицберген и добился направления к его берегам первой русской научной экспедиции под руководством капитана 1-го ранга В.Я. Чичагова. Норвежские учёные появились у берегов Свальбарда в 1827 году, а спустя десять лет в изучение Шпицбергена включились шведы.
Первая попытка определить правовой статус Шпицбергена была предпринята в 1872 году. Объединённое правительство Швеции и Норвегии[61] обменялось нотами с правительством России, в которых признавалось равенство всех стран в эксплуатации природных богатств Шпицбергена. Признавалась целесообразность осуществления на архипелаге научно-исследовательских работ и отвергалась идея исключительного владения архипелагом каким-нибудь одним государством.
На рубеже XIX и XX веков в Шведской и Российской академиях наук были созданы специальные комиссии, поставившие своей задачей исследование архипелага, и до самого начала Первой мировой войны русские, норвежцы и шведы вписывали свои имена в яркие страницы освоения Шпицбергена и Севера: В. Русанов, А. Норденшельд, Р. Амундсен, С.О. Макаров, Ф. Нансен, Ф.А. Бредихин и многие другие.
Полярный исследователь Владимир Русанов, блестяще завершив геолого-разведывательные и картографические работы на Шпицбергене[62], в 1912 году на небольшом судёнышке «Геркулес» вместе со своей женой-француженкой отправился в дерзкое плавание на Восток, планируя пройти Северным морским путём. С тех пор он бесследно исчез вместе с экипажем «Геркулеса», насчитывавшем одиннадцать человек. Думается, образ этого отважного человека мог бы вполне вдохновить на написание ещё одной лирико-героической оперы наподобие «“Юноны” и “Авось”».
Накануне войны возросло стратегическое значение архипелага, и царь Николай II решил конкретизировать российско-шведско-норвежское соглашение 1872 года и, как бы мы сказали сейчас, наполнить его новым содержанием. Теперь уже три правительства созвали конференцию и в 1910—1914 годах выработали конвенцию, в которой подчёркивалось, что Россия и Норвегия обладают преимущественными правами перед всеми другими государствами в определении международно-правового положения Шпицбергена... «в силу близости их территории и в силу их участия в открытии и научном использовании этих районов, и исходя из их экономических интересов».
Однако США и Германия, лелеявшие планы самим основательнее закрепиться на архипелаге, сорвали принятие этой конвенции, а потом началась война.
В 1920 году в Париже собрались представители Великобритании и пяти её доминионов и колоний, Голландии, Дании, Италии, Норвегии, Франции, США, Швеции и Японии (!) и подписали договор о передаче Шпицбергена под суверенитет Норвегии. Советский Союз для участия в работе конференции западные державы не пригласили, посчитав, вероятно, справедливым наказать таким способом большевиков, вышедших в одностороннем порядке из войны и не признавших царских долгов державам Антанты.
Норвегия же за лояльное поведение во время войны была вознаграждена и получила под своё управление архипелаг, приумножив территорию своего королевства на 20 %. На Норвегию возлагались обязанности управлять Шпицбергеном по норвежским внутренним законам и предоставлять всем заинтересованным странам равные права на осуществление там экономической и научной деятельности. Договор обязывал норвежцев не использовать архипелаг в военных целях.
Таким образом международно-правовой статус Шпицбергена был всё-таки сохранен.
В 1935 году Советский Союз присоединился к Парижскому соглашению, и с этого момента начинается советский период освоения архипелага. Советское правительство уже давно было собственником участка Грумант, а потом приобрело у голландцев Баренцбург, участок на Земле Диксона в заливе Биллефьорден и активно взялось за добычу угля. Одним из первых руководителей баренцбургского рудника был отец знаменитой балерины Майи Плисецкой, которая провела с родителями около года на Шпицбергене.
Норвежцы в 1916 году в бухте Адвент приобрели у американского миллионера Лонгйера свой участок с небольшим посёлком Лонгйерсити и сделали его своей столицей, заменив в названии посёлка английское «сити» на норвежский вариант «бюен». Вслед за голландцами и американцами, для которых владение участками стало обременительным — бизнес Лонгйера лопнул, а для голландцев, в условиях запрета на хищническую добычу китов, шпицбергенское присутствие стало просто ненужным, — ушли с архипелага и шведы, продав норвежцам свой рудник Свеагруве.
Таким образом на Шпицбергене остались опять лицом к лицу только русские и норвежцы.
Вторая мировая война не прошла мимо Шпицбергена и задела его самым драматическим образом.
Последний пароход со шпицбергенским углем вышел из Баренцбурга в Мурманск 22 июня 1941 года. Вскоре было получено указание об эвакуации советских горняков. Своих судов на Севере тогда не хватало, и эвакуацию осуществлял британский транспорт в сопровождении 12 боевых кораблей. 25 августа транспорт зашёл в порт Баренцбурга, взял на борт около 2000 человек, из которых 400 человек составляли женщины и дети, и в сопровождении конвоя отправился в Архангельск. Всё имущество посёлков было оставлено на произвол судьбы.
На обратном пути из Архангельска англичане взяли на борт шпицбергенских норвежцев и доставили их в Англию. По приказу английского командования были подожжены угольные склады, и вслед отплывающим норвежцам полыхали зарева пожаров в Лонгйербюене, Баренцбурге и Груманте.
В мае 1942 года норвежцы на двух судах направили на Шпицберген военный отряд, чтобы взять под защиту свои шахты, дома и имущество, однако у самых берегов Баренцбурга на них налетела немецкая авиация, и оба десантных судна затонули. Части солдат всё-таки удалось выбраться на берег и укрыться в Баренцбурге.
В 1943 году в подкрепление разбитого отряда норвежцы послали ещё одну экспедицию, в составе которой было 160 шахтёров — уже зимой 1943/44 года они планировали возобновить на Шпицбергене добычу угля. Однако за неделю до отплытия экспедиции, в ночь на 10 сентября 1943 года, немцы атаковали норвежские опорные пункты в Лонгйербюене и Баренцбур-ге, бросив на их подавление самые крупные корабли своего военно-морского флота: линкоры «Тирпиц» и «Шарнхорст» и около десятка эсминцев. После этого «победоносного» рейда от Баренцбурга, Груманта и Лонгйербюена остались одни головешки.
На следующий день берлинское радио оповестило мир о крупной операции германского флота на Севере: «В ночь на 10 сентября германские корабли и крупные экспедиционные силы произвели значительную операцию против военных объектов Шпицбергена. Они уничтожили укрепления береговой обороны, взорвали основные военные объекты. Захвачено большое количество пленных. Все экспедиционные силы вернулись на свои базы».
Адмирал флота И.С. Исаков эту чудовищную по своей никчемности и лжи акцию объясняет намерением гитлеровской правящей верхушки поддержать у немцев «боевой дух», веру в пошатнувшийся авторитет вермахта и в возможность достижения победы. Один снаряд, выпущенный из орудия главного калибра «Тирпица», обошёлся немцам дороже, чем все «укрепления береговой обороны» и «основные военные объекты», но кто из жителей Германии имел хотя бы приблизительное представление о Шпицбергене и его «военной мощи»!
Линкор «Тирпиц», этот коварный и хищный зверь, так тщательно оберегаемый германским военным командованием в фьордах Норвегии и всё-таки выслеженный и смертельно раненный советским легендарным подводником Маринеско, оставил-таки глубокую рану в сознании норвежцев. Когда шпицбергенские норвежцы во время застолья произносят тост, то вместо «пей до дна» они обычно, словно заклинание, произносят ненавистное слово «тирпиц». Чтоб он перевернулся и на том свете кверху дном!
После Второй мировой войны на Шпицбергене на постоянное жительство остались только русские и норвежцы. Основным их занятием была добыча угля: у норвежцев на материке вообще не было угля, а у нас, как уже говорилось выше, по-прежнему не было других источников снабжения топливом Архангельской и Мурманской областей.
Если у нас главным хозяином на Шпицбергене был трест «Арктикуголь», то у норвежцев — аналогичная государственная компания «Стуре Ношке Спитсберген Кулькомпани». Обе компании негласно соревновались между собой, ревностно наблюдали друг за другом, делали секреты из своей экономической деятельности и всё время пытались нарушить установленный самой природой паритет.
Нужно признать, однако, что советским посёлкам до 1980-х годов удавалось создать и поддерживать перед норвежцами определённый перевес, что касается технического вооружения и социальных условий жизни для шахтёров. Это и неудивительно: могучая страна, подхлёстываемая гонкой вооружений и противостоянием с Западом, не жалела денег на укрепление базы своего присутствия на Шпицбергене.
Таким образом из воздушного пространства гонка вооружений перешла в безвоздушное.
У нас была мощная ледокольная и лётная база, добротные жилища и объекты культурного досуга, и норвежцы не могли поспевать за своим великим соседом, пока в Северном море не открыли месторождения нефти. К этому времени Советский Союз прочно вошёл в полосу застоя, сменившуюся мутной волной перестройки, потом наступило «демократическое безвременье», развал страны, экономический хаос, и победоносно отбирающие у природы милости полярники превратились в убогих её приживальщиков, вынужденных то и дело ходить с поклоном к «норгам» и просить у них помощи.
Вместе с распадом великой державы рухнули и барьеры, годами искусственно создаваемые между двумя шпицбергенскими общинами. Люди стали без опаски общаться друг с другом, хо-дать в гости, встречаться на общих праздниках и даже завязывать родственные связи.
«Норги», проявив истинное великодушие, протянули Баренц-бургу и Пирамиде руку посильной помощи. Природа и полярные условия существования уже давно подталкивали оба народа навстречу друг другу, и то, что они до сих пор, вместо сотрудничества, с подозрением следили друг за другом из-за частокола, было в этих широтах просто противоестественно.
Норвежская администрация наконец-то вздохнула с облегчением, встретив у своих соседей полное понимание её роли, и стала распространять действие норвежских законов на российские посёлки. Заработали норвежская почта и телефон, полиция установила дорожные знаки и подключилась к поддержанию порядка на российской территории, а туристические фирмы Норвегии включили в свои шпицбергенские маршруты Баренцбург и Пирамиду. Губернатор и сотрудники его конторы стали постоянно встречаться с людьми, лонгйербюенский пастор взял шефство над детьми баренцбургских и пирамидских шахтёров (не в смысле приобщения к религиозным догмам, а в смысле оказания социальной помощи). Красочные одежды «норгов» замелькали на главной «авеню» Баренцбурга — улице Старостина и перед бюстом В. Ленина. Артисты баренцбургской и пирамидской художественной самодеятельности гастролировали в Лонгйербюене и даже по северной губернии самой Норвегии, а лонгйербюенские певцы и танцоры ублажали тающих от грустных песен сентиментальных черноглазых украинцев с Полтавщины.
Но настороженность в отношениях ещё нет-нет, но давала о себе знать. Недостатка в предлогах и поводах для этого обе стороны не испытывали.
Вот на этом переломном этапе существования Шпицбергена и проходила моя последняя загранкомандировка, длившаяся полтора дня и полторы ночи. Разумеется, полярных. На Большой Земле это соответствовало пятнадцати месяцам.