ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ ШКОЛА
ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНАЯ ШКОЛА
Первые несколько месяцев беженцы из Финляндии, а таких было много тысяч, — более десяти, говорили, — устраивались и осваивали новую среду и новые социальные условия. Финские беженцы были из рабочих и они не хотели оставаться нахлебниками. Да и не так уж много этого хлеба и было. Говорят — семья не без урода. Что ж, в самом деле, в рабочей семье финских беженцев встречались люди, выбитые потрясениями из колеи, опустившие руки. Были, к сожалению, и агенты врага. Но не они определяли политическое лицо этой многотысячной здоровой пролетарской среды.
Одни, преимущественно люди старших возрастов и семейные, взялись за восстановление экономики и, как пишет М. М. Коронен в своем исследовании «Финские интернационалисты в борьбе за власть Советов», пустили в ход инструментальный завод «Войма» в Петрограде, литейный завод в Муроме, бумажную фабрику в Костроме, деревообрабатывающую — в Буе. Другие организовывали сельскохозяйственные коммуны и доставляли хлеб в голодающий Петроград.
И все же главной задачей не только дня, но ближайших двух-трех лет была вооруженная защита страны Советов, и финские красногвардейцы, для которых Россия стала новой родиной, выставили по крайней мере четыре стрелковых полка — 1-й, 3-й, 164(6) и 480-й и множество отдельных батальонов и отрядов.
Для меня этот путь начался со станции Белоостров. Помню медицинский осмотр, баню, питательный пункт. Из Белоострова — в Куликовские казармы возле Финляндского вокзала и после, когда они переполнились беженцами, — в казармы Семеновского гвардейского полка на Марсовом поле. Там тоже всем одинаково, и финнам; и русским — по фунту хлеба на день и соленый огурец. Это все, чем располагала страна. Приглашали на первомайские торжества, первые в рабочем государстве.
Все это не забывалось и, напротив, превращалось в наше духовное оружие. Может быть, именно такое начало пути — дружеское и братское, равное ко всем отношение — превратило подавляющее большинство разношерстной человеческой массы беженцев из Финляндии в воинов революционной армии, тех, которых мы с чувством уважения именуем Красными финнами?
Заметных изменений как будто не происходило. Одни фронты отодвигались, появлялись другие, и это становилось привычным делом, не вызывавшим особых тревог. И все же изменения происходили. Жизнь из месяца в месяц становилась все сложнее, и первоначальное упрощенное ее понимание, свойственное юношеству революционной эпохи, начало давать трещины.
О трудностях и радостях мирного строительства мы, солдаты, и не мечтали. И где он еще, этот мир, которого, по сути дела, мое поколение толком и не видывало? Наши трудности были более непосредственные. Не хватало знания и умения для выполнения простейших солдатских задач. С завистью следили мы за бывалыми солдатами русской армии и венграми, из бывших военнопленных. Ловко у них все получалось; быстро и даже изящно…
В школу хотелось и, по условиям времени, — военную, конечно. Знал я, что в Петрограде существовали финские командные курсы, призванные превратить рабочего парня в командира революционной армии. Приходилось и встречаться с выпускниками этих курсов — стройными, ловкими, собранными и — не без этого — покровительственно-насмешливыми.
— Спрашиваешь, как мы танки Юденича под Питером раздавливали? Это просто делается, если у кого мужества хватает. Почти как раздавливают живность в солдатской одежде. Так и мы эти танки — к ногтю…
И говорилось это тоном, не оставляющим ни малейшего сомнения, что уж у кого-кого, а у рассказчика этого мужества было даже в избытке. Конечно, ничего тут плохого нет, если и прибавил малую долю. Не обязательно ж брать на веру все, что говорят. Бери столько, чтоб тебе в самый раз вышло, сколько требуется, а остальное верни или побереги. Сам после расскажешь…
На вопрос, какие они, танки, ответ был тоже очень образный:
— Железные они и похожи на хлебный фургон. Только без колес. На ходу коптят, как утюг, когда его для глаженья нагревают…
Сколько раз позже, в одних случаях, с бурной радостью, в других с горем, убеждался, что в этом рассказе было много правды. Поутюжить танки могут, и как еще могут!
Открытие в Петрограде финских советских командных курсов сейчас, через десятилетия, требует пояснений, поскольку такая необходимость не ясна современным поколениям советских людей, а наши враги не раз высказывали по этому вопросу немало самой злейшей клеветы.
Финны, в числе других примерно сорока народностей и наций Российской империи, к военной службе не привлекались. Они не имели, поэтому, военно-обученных кадров и, кроме того, — не владели русским языком. В мою юность имущие классы Финляндии всячески избегали общения с русскими и дело доходило до того, что даже ученые-литературоведы изучали произведения русских классиков в переводах на западноевропейские языки, пренебрегая подлинниками.
Между тем, в рядах РККА действовали финские советские части и подразделения и для подготовки командных кадров для этих частей, в ноябре 1918 года в Петрограде были открыты 3-и финские советские командные курсы. Позволю себе привести выписку из приказа Всероссийского главного штаба от 14 ноября 1918 года:
«Для подготовки командного состава Рабоче-крестьянской Красной Армии, распоряжением Военно-учебного управления открыть финские командные курсы в Петрограде».
Разъяснять это, думаю, не требуется.
Все военно-учебные заведения того времени использовались главным командованием как значительная ударная сила на самых угрожаемых участках многочисленных фронтов. В частности, для борьбы с полчищами Юденича военно-учебные заведения Петрограда только в 1919 году выставили по крайней мере четыре курсантских формирования. Эти формирования получили настолько высокую оценку командования, что в приказах писалось:
«Советская республика обязана петроградским курсантам защитой своей красной столицы — это дело курсантов и их командного состава».
В другом приказе констатировалось:
«Если бы все действующие части Красной Армии могли бы гордиться таким составом своих формирований, война за мир была бы уже закончена».
Курсанты финских командных курсов не были исключением. В эти критические дни лета и осени 1919 года финские командные курсы выставили против войск Юденича две курсантские роты, после — батальон курсантов под командованием Щукина. В ноябре 1919 года против Юденича выступил весь состав курсов. В один из самых критических дней взвод финских курсантов бился врукопашную с танками Юденича. Об этой схватке Н. И. Подвойский, один из руководителей октябрьских боев 1917 года, писал в статье «Коммунары защищают Красный Петроград»:
«…Неслыханным героизмом отличались финские курсанты. Когда впервые на фронте появились белые танки, когда одно слово «танк» вызывало паническое отступление, финские курсанты бросались на танки в атаку. Под деревней Кошелево взвод финских курсантов захватил было танк в плен, но в это время подоспело еще два танка, и взвод почти весь был уничтожен».
Считаю своим долгом назвать фамилии героев, павших в этой схватке с танками Юденича, — настолько верно, насколько это удалось мне установить:
командир роты Коломийцев В., командир взвода Партанен А. и курсанты: Халандер А., Цилиус Ю., Талске Н., Тяхкя П., Каара Л., Лайрен Л., Покконен Н., Людер А., Палконен Э., Летоваара А., Вяйляйнен Ю., Хейкконен К., Пийк Р., Энглунд А., Пиенимяки С., Лемотайнен М., Икконен П., Нюрнберг Н. и Веняляйнен Л.
Из отдельной роты курсантов, 25 мая 1919 года выступившей в составе очередного курсантского формирования на Ямбольский участок фронта, на курсы вернулось менее 20 человек.
Доблестно, не жалея себя, в частях армии бились выпускники финских командных курсов. Так, например, в десантной операции на Любский Песок на западном берегу Онеги, из 13 командиров в батальоне Николая Ивановича Баржановского (1 батальон 6 финского полка) с 6 по 14 ноября 1919 года пало десять.
Следующие командиры и курсанты были награждены именными часами от «ЦИК Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов»: командир роты Иванов Н., командиры взводов Харанен Я и Матикайнен Н., курсанты — Иваринен, Хонканен, Кюммяляйнен, Лехмус, Нурминен, Кокконен, Кирьяйнен, Богданов, Хуухтола, Лерме, Сейле, Форстрем, Пирайнен, Хельман, санитар Виртанен и санитарка Тойлайнен.
Несколько раньше на Олонецком участке фронта именными часами были награждены Покконен А., Устинен А., Левянен Т. и другие.
Эти бои происходили на первых ступенях к новому миру, когда рабочий человек, не воитель, а труженик, создатель нового, — вынужденно оставлял свое рабочее место, чтобы добровольно взяться за оружие.
Солдатами не рождаются, и долог был путь от неумелых попыток одиночек, от упорства в бою мелких групп до массового героизма народа.
Боевой путь финских советских курсантов был частью этого славного пути.
И вот я сам прибыл на финские командные курсы. Был период лагерной учебы Большинство курсантов и командиры находились в лагерях, в Усть-Ижоре. В казармах, на Первой Съездовской, я застал около полусотни курсантов, каких-то еще военных и человек тридцать таких же, как я, прибывших из частей армии.
Увиденное озадачило. Шум, крики и ругань, страшно накурено. Всюду газеты, помятые и порванные, на полу окурки. Возбуждение необычайное. Необузданная, буйствующая толпа.
Сколько хорошего слыхал, и вдруг такая неразбериха. Не ошибся ли адресом? Но тут спорящие заметили меня, новичка, и набросились. Тащат за рукава и ответа требуют, резко и нетерпеливо:
— Вот ты свежий человек, скажи — правильно сделали, что врагов перебили?
— Врагов? — Я с ходу выкладываю все мое миропонимание: — Врагов убивать и надо! Сколько они наших…
Тут другой подбегает. Не дал закончить фразы, в другой угол тащит:
— Своих убивали, понял? Это ж бандитизм, белогвардейщина. Верно?
— Если своих, да еще умышленно, — это бандитизм…
Подбегает еще кто-то, тоже тащит и свое внушает. Не раз перетаскивали меня так из угла в угол, и я соглашался, отказывался и опять соглашался, смотря по тому, в какой угол тащили и что внушали.
Потом, должно быть, устали. В покое оставили:
— Этот полный идиот. Ничего не соображает.
Согласился и с этим. Я действительно ничего не понимал.
Из руководства никого не было. На лагерное время обычно оставляли караул из полубольных и кого-нибудь старшим из таких не особенно нужных…
Старшим был высокий финн на костылях. Он не раз показывался в дверях, видно речь держать намеревался. Но ему и слова не давали сказать.
Люди прибывали небольшими группами, большинство в фуражках. Не курсанты, значит, — те в пилотках. Должно быть, красноармейцы-финны из частей гарнизона или военизированной охраны. Некоторые со звездочками на рукаве. Эти из частей ЧОН. Шум то утихал, то разгорался с новой силой.
К обеденному времени — понятие более астрономическое и к еде прямого отношения не имело, — приехал Густав Ровио, комиссар. С ним Тойво Антикайнен и человек двести курсантов.
В одной из комнат второго этажа начался митинг. Говорил Ровио.
Постепенно прояснились обстоятельства дела, вызвавшего такую бурю. Обстоятельства неслыханного, гнусного предательства.
Накануне, вечером 31 августа, во время заседания на улице «Красных зорь», 26—28-ю выстрелами из револьверов было убито 8 и ранено 9 руководящих деятелей Коммунистической партии Финляндии и финской эмигрантской общественности в Петрограде. С особым остервенением убийцы набросились на руководящих работников финских командных курсов, из которых некоторые чисто случайно оказались на этом совещании. Первыми выстрелами был убит неустрашимый большевик Юкко Рахья, только недавно передавший обязанности комиссара курсов Густаву Ровио. За ним был убит один из старших командиров курсов Вийтасаари и ранен помощник комиссара А. Покконен. Истребление остальных шести человек и ранение еще восьми, невооруженных коммунистов, не требовало большого времени.
Убийство было совершено так называемой «оппозицией» — лицами, носившими партийные билеты, но считавшими себя «носителями новых идей». После этого наименование было уточнено — «оппозиция убийц».
Речь Ровио, спокойная и хорошо аргументированная, удовлетворила большинство присутствующих. Не всех, однако. Некоторые кричали, шумели. В особенности те, в фуражках. Заодно с ними и отдельные курсанты, в малом числе, правда.
Можно не сомневаться, что число их было бы большим, если бы «оппозиции» удалось пробраться в курсантскую среду и укрепиться в ней. К счастью, этого не случилось. Курсы имели свои политорганы и во главе их стояли военные комиссары редкостного умения и силы.
Первым военным комиссаром курсов, с ноября 1918 по апрель 1919 года, был Эйно Рахья, коммунист, сопровождавший Владимира Ильича Ленина на последнем этапе пути из политических изгнанников в Председатели Совета Народных Комиссаров страны.
В апреле — мае 1919 года обязанности комиссара курсов исполнял Отто Вильгельмович Куусинен, не требующий рекомендации в советской среде. С июня 1919 года по июль 1920 года комиссаром курсов был отважный петроградский большевик, один из братьев Рахья, Иван (Юкко). После — Густав Ровио, личный доверенный Владимира Ильича Ленина в один из самых трагических периодов в истории нашей партии.
Таких комиссаров не обманешь и не проведешь!
Достаточно высоким был и политический кругозор курсантской массы.
Не имея поддержки среди организованной части финской эмиграции в России, руководство «оппозицией» опиралось главным образом на мелкие партийные группы, расположенные за городом или на его окраинах, на отсталых одиночек и, в целях ускорения террористического удара по руководству партии, теснее связалось с теми темными силами, которые, по словам Ф. Э. Дзержинского, «держали связь с финской белогвардейщиной, а для отвода глаз занимались контрабандой в нашу пользу».
После Ровио выступил Тойво Антикайнен. Он говорил взволнованно, прямо и чрезвычайно резко. Сразу стало ясно, что такого не напугаешь окриками и не подавишь чужой волей. Много раз, после уже, я встречался с Антикайненом, но первая встреча оставила неизгладимое и, может быть, наиболее верное представление об этом одаренном и сильном человеке. При всей своей многогранности Тойво Антикайнен прежде всего был бойцом политического фронта, массовиком в самом лучшем понимании слова, неустрашимым и пламенным пропагандистом бессмертных идей коммунизма.
Можно полагать, что те, на плечи которых выпала нелегкая задача — удовлетворять запросы многотысячной и разношерстной массы беженцев из Финляндии, не всегда находили лучшее решение, допускали отдельные ошибки и промахи. Такие ошибки, по-видимому, являются уделом тех, кто работает, руководит и решает. Только критикующим, отстранившимся от общих усилий такая опасность не грозит.
Революционная борьба пролетариата не бывает «чистой». Ее непременным спутником являются мелкобуржуазные элементы, с их большими и опасными слабостями. И такие элементы, — как учил Владимир Ильич Ленин, — «нельзя прогнать, нельзя уничтожить, с ними надо ужиться».
Финляндия не была исключением. Напротив, преобладавший в ней мелкобуржуазный уклад жизни не мог не дать революционному движению промышленных рабочих, — вчерашних батраков и торппарей, — сильнейшего мелкобуржуазного заряда, а времени для перевоспитания мелкобуржуазных элементов история сознательному рабочему движению Финляндии не оставила.
Вместе с горечью поражения и с появлением новых трудностей еще больше оживились шатания и разброд. Определенное значение имело и стремление финнов в СССР к национальной обособленности, оправдываемой языковым барьером. Но это стремление имело и свои отрицательные последствия. Небольшие национальные колонии, оторванные одна от другой тысячами километров, без единого и квалифицированного руководства, жили еще прошлым, тем, что история опровергла, и происходящее рассматривалось с позиций минувшего дня.
В такие периоды и в такой среде крикливая фраза и даже самый дикий вой находят приверженцев. Прямой агент врага Туоминен и Войтто Элоранта, человек с сомнительным прошлым, искали людей для совершения намеченного злодеяния и находили их. Показательно, что когда комиссар финских командных курсов Густав Ровио выступил с докладом о совершенном злодеянии перед небольшим коллективом финнов на станции Дибуны, ему, кроме доклада, пришлось еще семь раз взять слово, чтобы направить обсуждение вопроса по верному руслу. Этот небольшой коллектив на станции Дибуны и еще несколько таких же и были опорой «оппозиции убийц».
На Марсовом поле, при огромном стечении народа, были похоронены жертвы этого бандитского налета и тогда же, рядом с именами жертв Великой революции, на сером камне были высечены восемь финских фамилий: Э. Саволайнен, И. Рахья, И. Вийтасаари, В. Иокинен, К. Линквист, Ф. Кеттунен, И. Сайнио и Т. Хюрскюмурта.
Давно это было. Прошло уже пятьдесят лет, но писать об этом надо. Проникновение вражеской агентуры в среду рабочего движения свойственно не только двадцатым годам и не пройденный уже этап. Нельзя считать исчезнувшей и мелкобуржуазную стихию в мировом рабочем движении.