2. Ученик Дарвина и гражданин Земли

2. Ученик Дарвина и гражданин Земли

В домашнем быту Бербанк был живым, добродушным, обаятельным человеком. Никакие описания не передадут личных впечатлений людей, имевших с ним длительные встречи. Бербанк был, по словам его знавших, олицетворением искренности, простоты и непринужденности. Постоянной его заботой было желание быть «как все», но чем больше он хотел походить на обычного, уравновешенного, солидного и самодовольного «гражданина великой страны», тем меньше ему это удавалось. Он был детски порывист, весел, остроумен и жизнерадостен, охотно проявляя свою веселость в шалостях и смехе. В 70 лет он был юношески бодр и жизнерадостен: ему ничего не стоило перепрыгнуть через изгородь или бегать взапуски со своей маленькой племянницей Бетти Джэн. В разговорах, в способе выражения мыслей, всегда свежих и четких, он допускал шутливые преувеличения. Его отношение ко всему на свете было слегка ироническим, мягко снисходительным, и только тогда, когда переходил к своим темам о растениях, он загорался внутренним огнем, заставлявшим собеседника войти в его творческий мир. Здесь он был беззащитен перед человеком, который не воспринимал его исключительной любви к дивному миру растений. Его можно было тяжело оскорбить даже невзначай, простым равнодушием к растениям.

Было бы совершенно неправильно представить себе Бербанка маниаком или просто любителем растений, упрямым и черствым ко всему, что не касалось зеленого мира. Основная черта его личности, привлекавшая к нему людей, заключалась в том, что в растениях он видел силу и радость человека. И эта особенность выделяла Бербанка из множества других людей. Он выделялся и прямотой, и глубиной своих взглядов на жизнь. Философски беспомощный Бербанк твердо и упрямо верил в силу личного влияния и считал, что человек, желающий добра, может действительно повлиять на улучшение судеб человечества, а дурное влияние человека способно сеять вражду и бесчисленные беды миру. Это походило на веру социалистов-утопистов, но Бербанк был человеком иного склада и иных мыслей. Вера в силу личного влияния сложилась целеустремленностью всей его жизни. Он не верил ни в небо, ни в ад, у него не было мистики, темных уголков сознания — «жизнь для него была полна чудес, красоты и прелестей; его интерес был сосредоточен на его работе, а будет ли какая-нибудь часть его самого существовать дальше или нет, не интересовало его ни в малейшей степени» (Вильбур Холл, «Естествоиспытатель Лютер Бербанк»). Вера в силу личного влияния была у него не от мистики, а от ощущения полноты, нужности и ценности человека на земле.

Глубокий демократизм Бербанка, его честность и прямота сказывалась не только в личном общении с людьми самых широких слоев страны. Он открыто выступал перед лицом общественности с высказываниями, вызывавшими часто гнев и злобу реакционно-мещанских слоев буржуазии, особенно верующих и церковников, которые Бербанка ненавидели и всячески травили. Стоит представить себе всю косность и ханжество невежественных, заскорузлых в своих взглядах людей из торгашеских слоев — среды, с которой Бербанк был связан долголетней деятельностью садовода и садовладельца, чтобы понять, с какой аудиторией имел он дело, прямодушно излагая свои взгляды в качестве «проповедника дарвинизма». Бербанк был настолько прям и бесхитростен в убеждениях, так наивен в общественной оценке своих буржуазных сограждан, что неоднократно выступал в «доме божьем» после богослужений в качестве «содокладчика» проповеднику, пытаясь внушить слушателям свои материалистические взгляды на жизнь. Анекдотические на наш взгляд попытки Бербанка просветить тугие головы «честных буржуа» ему казались гражданской обязанностью. Он считал своим долгом доказывать и разъяснять, что «невежество, ханжество, спесь, суеверие и равнодушие в течение ряда столетий закрывали доступ к разумной жизни, но наука приоткрывает теперь немного дверь, и оттуда начинает пробиваться яркий свет, который в свое время разольется по всей нашей планете, изгонит ошибки и глупости, очистит наш разум и напишет новую, сверкающую историю человечества, которую суждено читать лишь будущим поколениям». Религию, библейские легенды, обряды и догмы верующих он считал заблуждениями, от которых люди могут легко избавиться, если будут, как он, «учиться у природы». Напомним, что наукой он называл только знания, открывающие и объясняющие законы природы. Его логика мышления была последовательной и, как ему казалось, неотразимой.

Мерилом для оценки людей и их поступков были для Бербанка его собственная трудовая жизнь, полная энтузиазма, радости творчества. Крайне требовательный к себе, Бербанк предъявлял такие же высокие требования и к людям, но не противопоставлением своего личного «я», а стремлением показать, что все, чего достиг он сам, легко доступно каждому и притом во всех областях науки и жизни. Как многие великие люди, он был оптимистом и истинным демократом, верил в близкое благополучие всех людей и скорбел, озирая жизнь: «В каком направлении лежит наше будущее? Почему так медленно подвигается прогресс? После более чем тринадцати столетий магометанства, двадцати столетий христианства, двадцати пяти столетий буддизма и конфуцианства мы еще алчны, жестоки, эгоистичны и близоруки относительно других людей; мы все еще готовы почти по всякому поводу ввязаться в войну и в пару месяцев растратить сбережения десятков лет, погубить цвет нашего юношества и разрушить дружественные отношения, создававшиеся в течение полустолетия. Потратив столетия на воспитание людей и на развитие научных исследований, мы в припадке ярости или жажды добычи отбрасываем в сторону все наши с трудом приобретенные познания и обращаемся снова в дикарей». Так писал в заключительной главе «Жатвы жизни» семидесятипятилетний Бербанк. Он не понимал, что война — неизбежная спутница капитализма, что только пролетарская революция, уничтожив эксплоататорский строй, положит конец войнам и создаст условия для счастливой жизни всего трудящегося человечества. Бербанк не был политическим деятелем, он плохо разбирался в политике буржуазии и не понимал ее двоедушия. Он любил людей просто, по-человечески, без «высокого морализирования» и зазнайства. Шумная слава не кружила ему головы. Он шутливо говорил о себе: «Когда я был молодым человеком, вероятно, я думал, что Бербанк нужен для движения вселенной, но когда я стал стариком, мне стало ясно, что лишь то, что Бербанк сделал для общества, было важно и было ему зачтено в заслугу. Когда я это понял, я быстро слез с того высокого сука, на котором я сидел. Впрочем, вообще очень неудобно стоять на высоком камне. Если окинуть взором мудрых и больших людей, принесших пользу человечеству, то найдешь, что они держались близко к земле». Слова Бербанка не расходились с делом. Он никогда не отказывал себе в удовольствии помочь каждому, хотя очень часто видел, что его обманывают и злоупотребляют его доверием. Он был очень снисходителен к людям в их житейских нуждах, так как хотел видеть в каждом задатки лучших человеческих свойств. Особенно горячо Бербанк любил детей — эту надежду будущего.

Последний портрет Лютера Бербанка — около кедра, под которым он через несколько недель был похоронен

Но этот мягкий, вдумчивый, чуткий и терпеливый к людям художник-селекционер, творчество которого так привлекало сердца и располагало к нему людей, не укрылся в тихом уединении своего прекрасного сада в Санта-Розе, когда узнал о позорном поступке своих сограждан, осудивших учителя Скопса за то, что он преподавал юношеству в школе дарвинизм. Несмотря на свои недомогания, семидесятисемилетний Бербанк со всей силой своей неиссякаемой веры в науку и прогресс ринулся в бой против мракобесов и церковников. Этот бой Бербанка с темными силами реакции был для него последним. Великий растениевод никогда не был политическим трибуном, тем более революционным бойцом. Но гнусность лицемерных буржуазных ханжей, открыто объединившихся с церковниками для травли учения Дарвина — лучшего приобретения человечества в науке о природе, воспламенила Бербанка. И в то время, как очень многие ученые-естественники, считавшие себя дарвинистами, трусливо перешептывались, возмущались в домашних углах или покорно молчали, не желая навлекать на себя гнев и злобу распоясавшихся мракобесов,— поднялся Лютер Бербанк.

Голосом, который услышала сразу же вся страна, он заявил, что всю жизнь следовал дарвинизму и что все замечательные новые растения, обогатившие Америку, созданные им, обязаны своим появлением Чарлзу Дарвину. Четко, ясно и убедительно указал Бербанк обитателям реакционного свинарника, почтенным буржуа, что жолуди, до которых они так жадны, выросли на дубе дарвинизма. На другой день, после выступления Бербанка в защиту дарвинизма началась буря. Вся желчь и злоба церковников обрушилась на гениального естествоиспытателя-растениевода. Его обвиняли не только в безбожии и безнравственности, но и во всех смертных грехах, какие могли только придумать взбесившиеся ханжи и чернорясники. Бербанк оставался безразличным к злобе врагов, от которых он и не мог ожидать ничего другого, но его тяжело удручало молчание людей, которых он считал честными и искренними сторонниками дарвинизма, достойными представителями передового человечества. Бербанк вступил с церковниками в спор. Он концентрировал на себе бешенство врагов дарвинизма, чтобы весь свой накопленный за долгие годы огромной работы авторитет и славу заслуженного, много сделавшего для Америки гражданина противопоставить черным силам врагов. Великий селекционер, как достойный ученик Дарвина, принял на себя удары, занесенные над дарвинизмом в Америке, да и во всем мире. И в эти тяжелые для него дни, как никогда в жизни, почувствовал Бербанк свое одиночество среди буржуазного мира дельцов и торгашей. Он изнемогал в неравной борьбе; лишь теплая волна сочувствия, дружеские письма многих людей из демократических слоев — рабочих, фермеров, учителей, студентов — вселяли в него бодрость. Но физические силы Бербанка иссякли. Он заболел, слег и уже не поднялся. Церковники своей клеветой преследовали даже и умершего Бербанка. Распространяли слухи, что Бербанк перед смертью отрекся от безбожия, «покаялся». Но ученый Хилл, друг Бербанка, остававшийся с ним до самой его смерти, разоблачил клеветников и выпады церковников назвал бесстыдной ложью: Бербанк жил и умер безбожником.

В октябре 1926 г. в саду Санта-Розы, у подножия кедра, под которым Бербанк любил отдыхать, похоронили гениального художника-селекционера, ученика Дарвина, так много сделавшего для всего человечества, гражданина Земли — Лютера Бербанка.