1. Странный владелец садоводства

1. Странный владелец садоводства

Дела Бербанка шли хорошо, но никто не знал и не мог понять, что расширение деятельности плодового питомника начинало тяготить его организатора. Для всех соседей Бербанк был только «владельцем садоводства к югу от железнодорожного моста». Все, имевшие дело с Бербанком, считали его энергичным, дельным и отлично знающим и любящим свой питомник садоводом-профессионалом, отличавшимся от многих других тем, что он дорожил честью и добрым именем своего предприятия. Лишь некоторые замечали равнодушие Бербанка к возможности обогащения и считали его недостаточно деловым предпринимателем. Опытов, поглощавших почти все внимание Бербанка, никто не замечал. Но зато многие привыкли его встречать в окрестностях Санта-Розы, в лесах и лугах собирающим травы и семена. Эти прогулки и экскурсии Бербанка не были простой данью любознательности и созерцательной «любви к природе». Неутомимое посещение окрестностей Санта-Розы Бербанк начал с первых дней своего пребывания там. Обилие, красота, разнообразие цветущих диких растений не только привлекли внимание Бербанка, не только возбудили у него живейший интерес натуралиста, но и заставили задуматься: не заинтересуют ли эти замечательные «цветы-калифорнийцы» растениеводов, ботаников и любителей садоводства в других странах, за океаном? Может быть, калифорнийские семена диких цветущих растений можно предложить заграничным садоводственным фирмам и отдельным лицам?

Эта мысль была многообещающей. Бербанк давно уже чувствовал необходимость установить связи с растениеводами и ботаниками. Ему необходимо было знать растения всей земли, но хотелось знать и людей, изучающих дивный мир растений.

Бербанк написал ряд писем европейским и австралийским фирмам и известным растениеводам с предложением высылать семена дикорастущих калифорнийских растений. Результаты превзошли ожидания. Многие с живейшим интересом откликнулись на предложение и пожелали иметь собираемые Бербанком семена. Завязалась столь необходимая Бербанку переписка со многими лицами и фирмами. Его удивило и взволновало, что во всех странах нашлись выдающиеся и видные люди науки, которые занимались такой же работой, как и он, — интересовались растениями и цветами не ради их анатомии или латинского названия, но из-за их полезности и красоты.

«Эта работа, — вспоминал после Бербанк в «Жатве жизни»,— доставила .мне много радости и, кроме того, дала деньги. Мало кому известно, но это факт, что, калифорнийские дикорастущие цветы и кустарники в Англии и Других европейских странах сделались любимыми садовыми растениями».

Представим себе маленькую одинокую фигурку человека, сосредоточенно шагающего по лугам, карабкающегося по горным склонам, с удивлением и восторгом останавливающегося перед небольшим, едва им замеченным растеньицем... Вот он внимательно рассматривает цветы, листья, стебли растения, что-то думает и вспоминает. Потом шарит в пустых карманах, ничего не находит, делает движение, чтобы снять галстук, но и его не оказывается; тогда он торопливо снимает с ботинка шнурок и, облегченно вздохнув, прикрепляет на заинтересовавшее его растение этот своеобразный знак отличия. Долго смотрит одинокий человек на маленькое растеньице. Он один перед своей находкой среди гор, холмов и перелесков, но чувствует себя стоящим в средоточии внимания всего мира. Он мысленно представляет, какой замечательный подарок создаст он для людей, когда облагородит потомство этого скромного растения. Он думает о своих далеких заокеанских друзьях, которые так же, как и он, будут с изумлением и восторгом смотреть на цветы, выращенные из семян найденного растения. Этот человек преисполнен не только восторгом, в его мозгу четко работает мысль. В найденном растении он видит не случайный продукт слепых природных сил, а результат закономерного развития в огромной творческой лаборатории природы. Первые обнаруженные признаки растеньица — новой разновидности — вызывают в его сознании грандиозную картину процесса природного творчества... «Природа работает для создания разновидностей, — думает он, — и требует приспособления к окружающей среде. Но в ее распоряжении было бесконечное время и весь сырой материал, который ей требуется; с одной стороны, она могла расточать и то и другое, с другой стороны, оставлять себе время. Она работала с птицами, пчелами и другими насекомыми, которые способствовали опылению растений, она находила поддержку во всякого рода случайной гибридизации, она раскидывала семена далеко и широко вокруг, пользуясь для этого водой и ветром, ледником, перелетными птицами и странствующими зверями, — все это лишь немногие из ее вспомогательных средств. Она производила миллионы опытов и терпела миллионы неудач, но у нее не было никаких оснований делать себе из этого заботу... Природа могла ставить столько опытов, столько раз ошибаться, сколько она хотела, и, тем не менее, со временем бесчисленное множество растений, кустарников, сортов овощей, цветов, фруктовых деревьев и вьющихся растений распространилось по всей земле; их мы теперь находим как в диком состоянии, так и в виде облагороженных экземпляров, которые дают человеку пеструю роскошь его цветников, изобилие зрелых плодов в его фруктовых садах и богатую жатву в его полях»...

Разве не поэтом был этот одинокий человек, так проницательно глубоко чувствовавший и понимавший природу, так вдохновенно и живо представлявший безграничные возможности ее обогащения, так горячо убежденный в творческих способностях человека? Это был подлинный художник, поэт-романтик, поэт-мыслитель, сам своими руками осуществлявший свои художественные, поэтические замыслы...

«Я мог учиться у природы ее методам, но не обязан был перенимать ее приёмы. Я был убежден, что если бы человек следовал ее системе и учился по ее раскрытой книге, он мог бы при своей понятливости и своей привычке стремиться к определенной цели добиться в деле выращивания растений того, чего хотел, и даже, в заключение, когда он хотел»...

Эти самоуверенные слова, этот гимн человеческой воле и знанию не были только вспышкой вдохновенной мысли, — это было постоянное мироощущение художника, весь смысл жизни которого было творчество.

Энергичный, кипучий, он всей силой своего исключительного дарования принадлежал будущему. Сосредоточенный в себе, умеющий без конца, неутомимо добиваться намеченной цели, Бербанк был популярен в массах.

Среди растениеводов Бербанк еще не имел достаточно прочного имени; ведь «картофель Бербанка» не мог считаться иначе, как счастливой находкой удачливого садовника. Ученые ботаники и не подозревали, что какой-то молодой садовод смело вторгается в их область исследований и притом не почтительным учеником современных ему ботаников, а независимым исследователем, проверяющим опытами практики свои наблюдения натуралиста.

Но мало-по-малу сведения о работах Бербанка начинали проникать за пределы Санта-Розы. Благодаря газетным заметкам и объявлениям распространились слухи, что где-то в Калифорнии живет и работает молодой садовод, производящий успешные опыты по улучшению различных садовых и огородных культур. Естественно, что такие слухи находили отклик прежде всего среди фермеров и любителей садоводства.

Портрет Бербанка в пору расцвета его творчества

И к Бербанку поступали бесхитростные, порою наивные но искренние письма, в которых добровольные корреспонденты не только выражали сочувствие и одобрение деятельности Бербанка, но и делились с ним своими наблюдениями, опытами, присылали собранные семена, плоды чем-нибудь заинтересовавших их растений. Писали фермеры загрубелой от плуга и лопаты рукой, писали ковбои, вообще не имевшие обыкновения писать, но делавшие исключение для Бербанка, писали школьники, по-детски, непосредственно чувствовавшие, что их поймет адресат, писали люди разнообразных профессий, для которых мир растений был стихией творческой радости, а не предметом заработка или наживы.

Бербанк с величайшим вниманием отвечал и на письма ковбоя, приславшего два боба, часть урожая, которому корреспондент придавал большое значение, предполагая заняться разведением сорта бобов, найденных им в пещере — давнем обиталище индейцев, и на письма школьниц, узнавших от своей учительницы, что есть такой мистер Бербанк который выращивает новые удивительные цветы, чему и они желают последовать с величайшей решительностью и энтузиазмом. Часто Бербанку присылали письма и посылки с семенами и клубнями из самых отдаленных уголков земли,куда только может забросить судьба предприимчивого человека. В таких случаях неведомый доброжелатель оказывал Бербанку огромную услугу, так как расширял знакомство молодого садовода с флорой земного шара. Но обычно корреспондент присылал что-нибудь не только из чувства личного расположения к Бербанку, которого никогда не видел и не имел возможности ближе узнать, но и потому, что бербанковское дело он считал общеполезным.

В этом и была притягательная сила бербанковских начинаний, находивших в толще людских масс горячий и благодарный отклик.

Когда почтенный, заслуженный ученый в наши дни в Советской стране поддерживает широкие связи с общественностью, — это явление у нас обыденное и становится правилом, во всяком случае, рассматривается делом общественно необходимым.

Но представим себе молодого садовода Бербанка в Соединенных штатах Северной Америки 1880-х годов, когда ему приходилось за свой страх и риск вести опыты выведения новых растений при полном безразличии буржуазной общественности и урывать последние минуты досуга для ответов и переписки с его безвестными корреспондентами, — и станет понятным, почему «деловые люди» считали его человеком со странностями.

Действительно, странным исключением был этот молодой садовод, для которого и переписка с ковбоями и детьми и смелые опыты создания новых растений были звеньями одной цепи, делами одного порядка и одного устремления — огромного общечеловеческого дела преобразования растительных богатств земли.