Странный посетитель
Странный посетитель
Мы вернулись из музея, пообедали и решили отдохнуть. Кто-то позвонил. Володя открыл дверь:
— Папа, здесь какой-то незнакомый мужчина.
Подошел Кирилл:
— Вы говорите по-русски?
— Да. Вы извините, но я к вам с просьбой. Можно войти?
Кирилл вошел ко мне в спальню:
— Знаешь, зашел какой-то странный тип, просит денег доехать домой, не то пропился, не то обокрали — не пойму. Просит 1 доллар.
— Надо дать. А кто он?
— Понятия не имею, — ответил Кирилл.
Навстречу мне поднялся среднего роста плотный (упитанный) блондин. Круглое недурное лицо, только неприятные глаза, водянистые, маленькие, воспаленные, как у настоящих пьяниц. Протянул мне руку поздороваться и старался согнуться как можно ниже для поцелуя.
«С чего начать?» — промелькнуло у меня в голове.
— Вы давно в Америке?
— Один год и два месяца.
— Вы из Германии, Ди-Пи?
Он прищурился, устремив на меня свои маленькие бесцветные глазки, характерные для горьких пьяниц.
— Вы что на меня так смотрите? — не выдержала я.
Он еще несколько секунд смотрел на меня, как будто стараясь прочесть мои мысли, стоит ли отвечать на мой вопрос.
— Да знаете, мне еще трудно отвечать на этот вопрос, и пока я еще воздерживаюсь.
— На то ваша добрая воля. Только странно, уже год живете в Америке, и почему вам так страшно сказать, откуда вы.
— Видите ли, когда за вашей головой охотятся, так найдутся такие, кто и продать может.
— Ну тогда молчите. Чудак вы, во-первых, никто мне ничего за вашу голову не предлагал. Во-вторых, насколько мне известно, вы сами зашли к нам, никто вас не приглашал и никто не собирается охотиться за вами.
— Ведь вы не знаете, что там, в Германии, делалось, как за нами гонялись.
— Знаю, слышали. У нас много знакомых, и все рассказывают, а вы молчите и можете не говорить.
— Вы знаете, как нас выдавали советским?
— Кто?
— Конечно, американцы и англичане. Когда наш лагерь в Лиенце окружили, я бежал. Целый день провалялся в канаве под хворостом. Потом нашел меня английский солдат и сказал: беги, а то скоро сюда с облавой подойдут. А как я спасся? Чудом. Проезжали английские танки, раздавили у крестьянки 6-летнего мальчика. Так вот, собрали мы все его останки, свалили прямо на телегу и повезли на кладбище. Так я в качестве родственника пошел за подводой, нас так и пропустили через оградительную цепь.
— Вы что же, были в армии и как военнопленный или вас просто вывезли немцы?
Опять этот жуткий, противный взгляд. И мне как будто хотелось отряхнуть руку от какой-то нечисти. Теперь мне стало ясно, что ни в какой армии он и близко не был. Я подумала: человек он темный.
И вдруг:
— Я сын генерала!
— Где же ваш отец?!
— В Валли-Коттедж.
— На толстовской ферме, значит, в доме для престарелых?
— Да, на толстовской ферме, я немного плачу за него. А раньше жил в Советском Союзе, вернее в тюрьме в Советском Союзе.
Как они встретились, он промолчал. И снова впился в меня взглядом, от которого становилось не по себе.
— Простите, вы не еврейка?
— А что, это имеет какое-либо отношение к вашему рассказу?
— Они меня не любят, они меня преследуют.
— Это вам так кажется. Вы что, тоже сидели в тюрьме в Советском Союзе?
— Нет, я только был приговорен по 58-й статье.
— Ну и что же, как вам удалось избежать тюрьмы?
— Видите ли, я в Советском Союзе был крупным человеком, я занимал большой пост, получал большое жалованье, кроме жалованья я имел другие работы, я преподавал в институте, и мне платили за все это отдельно. У меня была машина и шофер Мишка. Я был главный инженер гидромелиоративного проекта. Когда мы кончили и сдали проект, секретарь обкома сказал: «Ну, крутите дырочку в пиджаке», а через несколько дней всех работников, и секретаря обкома в том числе, арестовали, а меня и еще несколько человек держали под следствием.
— Откуда вы знаете, по какой статье вас привлекли к ответственности? — поинтересовался Кирилл.
— Да я видел на папке у следователя.
— И как же вы спаслись? — спросила я.
— Однажды мой помощник позвал меня к себе распить бутылочку хорошего вина. Вино действительно было хорошее, но вдруг мы услышали, как в другой комнате бабы заголосили. Мы туда, но они нас не пустили.
А на другой день ко мне на работу прибежала жена. Я в Союзе был женат, не венчались, конечно, а так, где-то расписались. И пристала: «Пойдем, Гриша, домой». Оказывается, у жены моего помощника была приемная сестра (только, пожалуйста, не смейтесь, тогда расскажу). Вот эта сестра обладала даром ясновидения. Так она как увидела меня, заявила, что у меня печать смерти на лице. «Поедем к ней сейчас, и она тебе все сама расскажет», — умоляла жена. Приехали, она заявила: «Да, я вижу, вы должны немедленно уехать отсюда» (мы расхохотались). Вот видите, я тоже не поверил. Но она вдруг рассказала мне такую вещь, которую только я знал с детства. Короче, я решил уехать. На мое место был прислан молодой комсомолец, ничего не знавший, но человек очень хороший, когда я заявил ему, что хочу уехать, и сегодня, так он даже задержал бухгалтера и выдал мне полный расчет, даже за отпуск выписал, получил я 4500 рублей и уехал в Москву.
Там он без прописки, без работы прошатался от одних знакомых к другим, пропил, прокутил деньги, пока не устроился на работу. Работа была неплохая, ездил в командировки между Москвой и Уралом.
— Вы знаете, на Урале есть такой город Уфа, туда многих в ежовские времена ссылали. Там я видел, как по колено в воде в котлованах заключенные работали. Как-то мой знакомый говорит: «Хочешь, я покажу тебе одну интересную картину?» Идем, зашли в какой-то дом, на стуле сидит и плачет ребенок, а жутко измученная женщина на коленях моет пол. «Это жена Тухачевского, — сказал мне товарищ, — а хочешь, я покажу тебе и других жен?» — «Нет, — сказал я, — хватит».
— А как вы здесь устроились? Где работаете, по специальности?
Специальностей у него оказалось много. Кроме гидромелиорации он, оказывается, певец — тенор и композитор. Окончил Московскую консерваторию, даже здесь две пластинки его продаются. И грибовод. Как он стал грибоводом, я прослушала, но он заявил, что, если бы был у него участок земли, он стал бы разводить лисички, подберезовики, маслята. Лисички жиды очень любят, и он бы разбогател на них.
Америка, Америка,
Чудная страна.
Если бы не «железный занавес»,
На кой черт нужна она,
— вдруг продекламировал он.
— Это что, тоже ваше, вы и поэт, оказывается, — расхохоталась я.
Смех его не обидел. Он продолжал свою повесть:
— Когда я приехал в Америку, то устроился садовником к какой-то очень богатой американке. Ходил, поливал, подрезал цветы. Но вот однажды пришла горничная и заявила: «Хозяйка спрашивает, почему вы такой грустный. Она просила передать, что она платит деньги людям и хочет видеть их счастливыми, веселыми, а вы очень мрачный». — «Передай своей хозяйке, что я продаю ей не свою душу и улыбки, а свою мускульную силу». Через несколько дней я получил расчет.
Пошел в «ейдженси», там требовался «хенди мен», но с женой. Я и ушел. По дороге меня догнала интересная, лет 35–40 женщина, из Белграда, и говорит на чистом русском языке: «Послушайте, скажите, что я ваша жена, вместе и устроимся». Устроились. Поехали в Лейквуд. Она горничная, а я унитазы мою, мусор убираю. Шесть месяцев там прожил. Деньги она в банк клала, мне только 25 долларов в месяц на карманные расходы давала.
Приехал я на уикенд в Нью-Йорк, встретил знакомого. «Хочешь, — говорит, — переезжай сюда, будешь здесь работать». Заполнил анкету в Кембриджский институт по изучению Советского Союза. Там нужны люди, но их нужно найти: колхозников, рабочих, тех, кто хотел бы дать показания. Я согласился.
Снял комнату за 55 долларов, надел белую рубашку, галстук и пошел работать зазывалой. Нашел им колхозников, рабочих и всех, кого они просили. В это время приехала моя жена из Германии. Прихожу я к ней и говорю: «Поедем, Женя, со мной». — «Хорошо, — говорит, — пойду босса спрошу». Вернулась и говорит: «Недели через две, когда зав. найдет мне замену». Приезжаю я через две недели. — «Где жена?» — спрашиваю у босса. — «Как где? Она давно уже уехала». — «Куда?» — «Не знаю, и вещи взяла с собой». Я и ушел. Но решил проверить, через месяц приезжаю снова, перелез через забор, смотрю в окно, она подкрашивает губы, брови, в комнате с ней еще кто-то. Я стучал, мне не открыли. Потом ушли куда-то. Я пошел в бар, выпил и вернулся. Выбил окно, вошел — пусто, сел и жду. Заснул. Кто-то толкает за плечо, открыл глаза — полицейский. — «Пойдемте со мной». — «Куда? Я к жене пришел». — «Вы окно разбили». А босс выглядывает из-за его спины. Уволокли в тюрьму. Суд у них по пятницам, а это в субботу случилось, я и сидел там до пятницы. Жена так и не пришла. В пятницу суд оштрафовал на 10 долларов и 10 дней отсидеть. Я уже отсидел неделю, надо было досидеть еще четыре дня, и все, но я не смог объясниться и просидел честно еще все 10 дней, вместе с рэкетирами и убийцами.
Демократическая Америка — она, может быть, и свободная страна, а в тюрьму лучше не попадать здесь.
— Бьют? — спрашиваю.
— Всяко бывает. Убийцы, которые сидели со мной, платили по 100 долларов за наркотики и еще за что-то. Денег у меня не было, так я ночью в унитазе им белье стирал, за это они мне папиросы давали, днем работал на кухне.
— Что ты его держишь, дай ему деньги, и пусть уходит, — предложил Кирилл.
Но я предложила ему поужинать с нами, и он охотно согласился, по-видимому, не очень торопился уйти.
— После этого я здесь жениться тоже пытался. Ходил по объявлению «Нового русского слова»: «Дама средних лет ищет знакомства с целью брака». Вхожу — старуха, посадила меня и ушла — жду невесту. Входит она снова и спрашивает: «Сколько вам лет?» — «Сорок один», — отвечаю. Она давай хохотать: «Вы знаете, что это я давала объявление? Вы должны знать, что дама средних лет в Америке — это 55 и выше». А ей, оказывается, уже 70, и с хвостиком.
Пошел я в агентство тоже по объявлению «Нового русского слова». Сидит девушка, говорящая по-русски, начала заполнять анкету. «Вам какую? Молодую, пожилую, блондинку, брюнетку, с деньгами? И если найду вам по вкусу — за услуги 100 долларов надо заплатить». Послали к еврейке, аптекарше. Толстая в два обхвата, а я не люблю толстых.
Потом попал к агенту-немцу, он дал мне два письма перевести (я ведь говорю на пяти языках). Одно из них от светлейшего князя (фамилию не буду называть, вы, наверное, его знаете). Он пишет, что его род идет еще от Рюриковичей и что ему нужно 150 тысяч, за которые он хочет продать свой титул. Он может не видеть невесту или развестись с ней на другой же день.
После Рюриковичей меня уже другое его письмо не интересовало, и я отвлекла его внимание: что же он собирается делать дальше?
— Вы знаете, ведь я был миллионером, — вдруг заявил он.
Я удивленно взглянула на него. Нет, все-таки он ненормальный. Без копейки денег ходить попрошайничать — и был миллионером.
Но он продолжал:
— А было это при немцах в Новочеркасске. Я руководил там джазом. Вскоре после прихода немцев я приобрел у них дворец, большой ДВОРЕЦ ПИОНЕРОВ — роскошное здание.
Вначале не было ни копейки. Но в пионерском дворце были большие мастерские с великолепным оборудованием, с хорошими станками, так я их продал и купил столы, стулья, кровати и кое-как вначале изворачивался.
Внизу устроил ресторан. Набрал красивых молоденьких девушек, каждая имела свой стол, убирала и обслуживала. Знаете, ведь я их от немцев спас, они все равно вывезли бы их в Германию.
На втором этаже варьете с джазом и артистической программой, а на третьем — номера гостиниц. Через два месяца я стал самым богатым человеком в Новочеркасске. Денег было столько, я не знал, куда их девать и что делать с ними.
Этот рассказ показался мне самим жутким из всех.
— А немцы, видно, учуяли, что мое предприятие выгодное, однажды пришел комендант, осмотрел все и заявил: «Мы забираем это помещение у вас. Внизу будет дойче-ресторан для немецких офицеров. Второй этаж — кафешантан и игорный клуб для немецких военнослужащих, а на третьем этаже — ну вы сами понимаете».
Мне назначили жалованье. Навезли из каких-то немецких притонов «сестер» смотреть за порядком. Наши девушки потихоньку разбежались. И пошли немцы хозяйничать по-своему. Превратили пионерский дворец в немецкий вертеп. Я покрыл все стулья лаком, так они заставили вымыть их горячей водой, ну они и облезли все, — вздохнул он грустно, — да и много еще такого.
Все это было сказано спокойно, а меня охватил ужас. Он даже спел какой-то советский романс:
— Это из города Ростова-на-Дону. Вы там были когда-нибудь?
— Нет, — ответила я.
Мне даже жутко было подумать, что можно было быть в том же самом месте, где обитало вот такое чудовище. Нет, в таком Ростове я, к счастью, не была и таких людей, кажется, тоже не встречала.
Мы кончили ужин, я дала ему деньги:
— Вы знаете, я сегодня чуть не бросился с моста в Гудзон, так тяжело было. Верите ли, я видел смерть в глаза, но сегодня я впервые плакал, как ребенок, — он даже прослезился, потом запел: «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу. Сегодня ты, а завтра я…»
В лагере он, правда, занимался безобидным делом — продавал землянику.
— Вы знаете, что такое земляника? — спросил он у меня.
Я слушала его и все время думала: «Вот вам еще один „Бег“ Булгакова и даже, пожалуй, похлеще тараканьих бегов в Константинополе».
С его женой Женей, о которой он вспоминал и 10 дней сидел в тюрьме за дебош, кстати, очень неприятной особой, все на нее жаловались за грубость, мы встретились на пятой авеню в Нью-Йорке в книжном магазине «Фор-континент», где она работала.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.