На Восток!

На Восток!

Зато перед возвращением в Лондон она с дядей и тетей на короткое время посетила Стамбул, и город ее по-настоящему очаровал. А после недолгого пребывания в Англии в мае 1892 года Ласселз был назначен послом в Тегеран и снова предложил Гертруде составить ему кампанию. Предложение было охотно принято. «Если я отправлюсь туда этой зимой, моя жизнь изменится к лучшему» – убежденно записала Гертруда в своем дневнике. И сразу же начала учить фарси, сделав в нем немалые успехи. Вообще, надо сказать, что у мисс Белл были прекрасные способности к языкам. Кроме фарси, она бегло говорила, читала и писала на арабском, французском и немецком, а также владела итальянским и турецким. Это немало помогло ей в странствиях и дипломатической деятельности.

Гертруде особенно понравилась пустыня на подъезде к Тегерану, но девушка еще не знала, что пустыни скоро станут ее судьбой. «Человек, хоть раз побывавший здесь, – писала Гертруда родным, – обречен на возвращение…»

В европейском квартале Тегерана тоже кипела светская жизнь, хотя и не столь бурная, как в Бухаресте. Но еще больше ее очаровало гостеприимство персидских вельмож. Белл описала его следующим образом, не без иронии, но не скрывая восхищения: «Посреди дивного сада – фонтаны, деревья, пруды – стоит дом «из сказки». С голубой черепицей, украшенный крохотными кусочками стекла. Здесь пребывает величественный принц, одетый в длинные одежды. Он выходит встретить вас. Его дом – ваш, его сад – ваш, не говоря уже о его чае и фруктах. «Ваш преданный раб надеется, что милостью Божьей госпожа в добром здравии», «Госпожа здорова, хвала милосердию Создателя», «Не угодно ли госпоже присесть на эти подушки?» Госпожа садится на подушки и, пока под навесом в саду подают мороженое и кофе, проводит время, обмениваясь через переводчика цветистыми комплиментами с хозяином дома. После чего, освеженная и очарованная, вы едете домой, а вслед вам несутся благословения хозяина… Я поняла, что у нас на Западе нет гостеприимства и хороших манер. Я чувствовала себя пристыженной, точно была нищенкой с улицы».

В письме домой Гертруда также мельком упомянула и о первом секретаре посольства – статном молодом джентльмене 33 лет, замечательном наезднике и спортсмене, который, как кокетливо писала Гертруда родным, «опекает ее сверх меры». Это был Генри Кадоген, младший сын известного аристократа графа Кадогена. Он стал постоянным спутником Гертруды в ее вылазках. Пикники, балы, теннисные турниры, посещение базаров, соколиная охота, прогулки в горах – их везде видели вместе. Никто не сомневался, что они влюблены друг в друга.

Генри давно знал и любил Иран, помогал Гертруде совершенствоваться в фарси. Предложение руки и сердца он сделал ей в саду, среди фонтанов, кипарисов и роз. Гертруда, в полном соответствии с чопорными викторианскими традициями, запросила согласие родителей на помолвку. Она написала в Йоркшир длинное письмо. Почта между Персией и Англией тогда доставлялась долго. Неутешительный ответ пришел только 14 сентября 1892 года. Родители требовали ее немедленного возвращения. Кадоген не казался им перспективной кандидатурой в зятья. Чета Беллов сомневалась в возможностях его карьерного роста. Для миллионеров Белл Генри Кадоген был «всего лишь бедный чиновник, не способный прокормить будущую семью». Сомневались они и в глубине ее чувств к Генри, полагая, что здесь – лишь романтическая влюбленность, усиленная восточной экзотикой. В общем, «он был титулярный советник, она – генеральская дочь». Правда, не совсем генеральская: Хьюго Белл был не военным, а «капитаном промышленности», как тогда говорили.

Гертруда послушно собралась в дорогу. Последние дни они были неразлучны с Кадогеном и расстались в отчаянии. Уже в Англии родители поняли, как Гертруда любит Генри. Она была мрачной и оживлялась только, когда говорила о своем возлюбленном. Родители не устояли и дали согласие на помолвку и брак. Но вскоре оказалось, что уже поздно. Летом 1893 года Генри Кадоген умер от холеры, сгорев всего за несколько дней. Получив это трагическое известие, Гертруда впала в депрессию. Окружающий мир утратил для нее свою привлекательность. «Теперь, – с отчаянием писала она в дневнике, – наши совместные мечты о путешествиях по арабским землям никогда не осуществятся…» Чтобы утешиться и выйти из депрессии, Гертруда предприняла ряд путешествий по Европе. За пять лет она объездила почти весь континент. А еще в 1897–1898 годах совершила кругосветное путешествие. Ведь они с Генри так мечтали о совместных путешествиях, особенно по странам Востока. Но туда она попала лишь через шесть лет после смерти своего несчастного жениха.

Сначала, к 1896 году, Гертруда выучила арабский и внимательно проштудировала Коран. Ее первая командировка в Персию была запечатлена в «Персидских записках», опубликованных в 1894 году. Эта книга имела определенный успех и помогла ее автору выйти из депрессии, связанной со смертью возлюбленного. А заодно Гертруда перевела на английский «Диван» Хафиза. На Восток же она отправилась только зимой 1899 года, когда предприняла путешествие в Иерусалим. Там Гертруда в 1899–1900 годах изучала арабский язык, а также исследовала арабские археологические раскопки. А в марте 1900 года ее небольшой караван уже двинулся вглубь Аравии. Мисс Белл отважно восседала на горячем арабском скакуне, а за ней следовал караван верблюдов. Теперь Гертруде пришлось пересесть с привычного дамского седла в мужское седло, для чего она сама изобрела оригинальную широкую юбку-брюки. Она говорила со всеми, кого встречала: с торговцами, паломниками, бедуинами. Женщина, свободно владеющая арабским и на память цитирующая суры Корана и бейты Хафиза, вызывала уважение у встречных бедуинов. Ей помогали и торговцы, и паломники, направляющиеся в Мекку. Их тоже покорили ее свободное владение арабским и знание местных обычаев. Перед Гертрудой открылись пологи в шатров бедуинских шейхов. Гертруду прозвали «покорительницей песков». Ей удалось завязать дружеские отношения со многими шейхами арабских племен.

Как писал русский историк А. Адамов в 1912 году в книге «Ирак Арабский», «арабы сами себя делят на «ахль-эль-бейт» и «ахль-эль-хэйт», то есть на обитателей палатки или кочевников и на застенных жителей или оседлых. Кочевой араб пустыни или бедауи (производное от «бадийэ», что значит «пустыня», и превратившееся у европейцев под влиянием испорченного произношения в «бедуина») сохранил в первоначальной чистоте и неприкосновенности старозаветные арабские нравы и обычаи, так что быт его в современную нам эпоху мало чем отличается от жизни его предков во времена библейские. Между тем оседлый араб под влиянием лучших условий жизни и цивилизации отказался уже от многих привычек прежней кочевой жизни и в известной степени утратил характерные особенности своей расы, посему он мало похож на своего прототипа – бедуина. Бедуины являются доныне преобладающим элементом среди арабского населения Ирака, ввиду чего в этнографическом описании Бассорского вилайета этим «сынам пустыни» надлежит отвести первое место, и их бытом заняться более обстоятельно. Бедуины при высоком росте и стройном телосложении отличаются обыкновенно сильной сухощавостью, несмотря на широкие кости и развитую мускулатуру. Дородность среди них – явление настолько редкое, что считается уродством и преследуется насмешками. Густые, длинные волосы, обыкновенно черные и изредка русые или рыжие, заплетены в несколько кос, свисающих по обеим сторонам лица, что вместе с длинной, хотя и редкой бородой, широким покроем ниспадающей до ног одежды и спокойной величавостью придают бедуину вид библейского патриарха. Глаза у них большей частью темно-карие, почти черные, редко голубые, взгляд проницательный и испытующий, выражение лица строгое, решительное, с сильной примесью лукавства. В общем, бедуины отличаются безусловно красивою наружностью, но быстро стареют, и уже к 30 годам всякий из них может считать свою молодость давно прошедшей. К этому времени глаза у них окружены глубокими морщинами вследствие необходимости постоянно щуриться, защищая зрение от ярких лучей солнца; щеки впали, а цвет лица под влиянием того же беспощадного солнца принял темно-коричневый оттенок. Годам к 40–45 борода у них окончательно седеет, и в 55 лет бедуин выглядит настоящим стариком, хотя и сохраняет, обыкновенно до конца жизни, подвижность и стройный, прямой стан. Одежда бедуина проста до крайности и состоит из длинной, доходящей до пят рубахи по преимуществу белого цвета, поверх которой зажиточные люди, как исключение, надевают полосатый халат туркменского покроя; для защиты от холода и непогоды сыны пустыни набрасывают на плечи «абу» или шерстяной плащ, который во время сна служит им вместо одеяла. О шароварах, как стесняющих свободу движений, нет и помину; ноги босы или иногда в сандалиях; голова прикрыта бумажным или шелковым платком, сложенным треугольником, основание которого обрамляет лицо, две стороны падают на плечи, а вершина – на спину. Такой платок или «кеффиэ» придерживается на голове «ага-лем», то есть длинным жгутом из верблюжьей шерсти, дважды обмотанным вокруг макушки. Кожаный самодельный пояс часто перехватывает поверх рубахи стан бедуина и дополняет его одеяние. У городских арабов халат и шаровары составляют необходимую принадлежность костюма, причем даже пиджаки европейского покроя в большом употреблении у них в качестве верхнего зимнего платья. Оружие, с которым чистый бедуин почти никогда не расстается, составляет столь необходимое дополнение к внешнему облику, что без него представление о наружности сына пустыни было бы далеко неполным. Страсть к современному европейскому оружию так велика у бедуина, что он охотно будет терпеть лишения и откажет себе во многом, лишь бы обзавестись хорошей винтовкой или карабином Мартини, которые через Маскат и Ковайт в большом количестве ввозятся в Аравию. Если еще в начале половины XIX столетия редкие европейские путешественники, проникавшие вглубь Аравийского полуострова, отмечали, как необычное явление, присутствие кремневых ружей у бедуинов, то ныне подобное оружие даже в пустыне считается устаревшим и утратившим половину прежней стоимости.

Гертруде в ее странствиях по пустыне приходилось встречаться преимущественно с бедуинами.

В Мадебе Гертруда встретила одного американского фотографа, который предупредил, что дальше двигаться небезопасно, и посоветовал попросить у турок вооруженную охрану. Неопытная путешественница, не знакомая с османскими нравами, обратилась к властям, которые заподозрили в ней шпионку и запретили покидать Мадебу. Но Гертруда нашла замечательный выход из затруднительного положения. На другой же день она явилась с фотокамерой и заявила, что хотела бы сфотографировать всех местных турецких чиновников. Это турком польстило. Они выделили охрану путешественнице и позволили продолжать путь. Но при виде турецких солдат гостеприимство арабов моментально испарялось.

Она совершила многочисленные путешествия по Сирии, Ливану и другим арабским владениям Османской империи, а также по Малой Азии. Все эти путешествия были связаны с большими сложностями. Так, Гертруда, отдохнув в Иерусалиме после первой экспедиции лишь три недели, отправилась в столицу страны друзов (Джабалдь-аль-Друзе) Салхад по ливанским и сирийским землям. Но через несколько дней пути ее караван был остановлен турецкими жандармами, любезно поинтересовавшимися: «Куда направляется госпожа?» – «К друзам», лаконично ответила Белл. В ответ – вежливые улыбки и молчание. Наконец турецкий офицер произнес: «Госпоже нечего там делать». Госпожа возмутилась: «Это уж мне виднее!» Тогда турки вынуждены были признаться, что получено специальное указание из Дамаска, где находился турецкий губернатор провинции: ни в коем случае не допускать иностранцев к друзам. Эти воинственные племена, считавшиеся «еретиками ислама» из-за своей очень своеобразной религии, весьма далекой от традиционного суннитского ислама, всегда находились в оппозиции к центральным османским властям. И турки не без оснований опасались, что проникновение в земли друзов агентов иностранных государств может привести к тому, что та или иная европейская держава возьмет друзов под свое покровительство. А это осложнит и без того непростое внутреннее положение блестящей Порты.

Гертруда выразила разочарование и сказала, что раз так, то она подумает, что делать дальше. Утомленные многочасовыми препирательствами на жаре жандармы покинули лагерь путешественников и отправились в тенек отдохнуть, запретив Гертруде двигаться дальше.

Когда на другой день жандармы опять пришли в лагерь, их не пустили в палатку Гертруды, заявив: «Госпожа больна, очень больна. Она не встает с постели». Сержант спросил у одного из слуг, сможет ли караван уйти утром следующего дня? «Что вы, госпожа вряд ли дотянет до утра», – заверил его слуга. Успокоенные турки снова уехали. А Гертруда в два часа ночи покинула палатку. Под покровом темноты лагерь свернули в рекордно короткий срок. На рассвете путешественники вошли в страну друзов и добрались до Салхада. Погони можно было не опасаться, поскольку турки боялись входить на территорию воинственного народа. У турецкой армии и полиции явно не хватало сил, чтобы поддерживать все запреты, спускаемые из Дамаска и Стамбула. А шейх друзов, когда узнал, как «хитроумный Одиссей в юбке» провела турок, очень обрадовался и приказал своему придворному поэту сочинить в ее честь оду. Друзы толпами шли с дальних кочевий, чтобы впервые в жизни увидеть живую англичанку.

А вот с одним из бедуинских шейхов во время дальнейшего похода в Ливан Гертруда чуть было не разругалась насмерть. Караван остановился в лагере шейха на ночлег. Англичанку пригласили выпить кофе и отведать баранины. Беседа затянулась. У валившейся с ног после долгого перехода Гертруды слипались глаза, и она почла за благо тихо покинуть палатку, тем более, что ей показалось, будто никто уже не обращает на нее внимания. Но утром один из слуг вбежал в ее палатку и передал гневный вопрос шейха: почему она сочла возможным оскорбить его своим внезапным уходом. Бедная Гертруда тогда еще не знала местных обычаев достаточно хорошо и неожиданно прокололась. Чтобы помириться, она послала шейху в подарок револьвер, обернутый в шелковый платок. Тот остался очень доволен, и дружба восстановилась.

Надо сказать, что шейхи (предводители племен) играли главную роль в жизни бедуинов. А. Адамов отмечал: «Личность шейха имеет, конечно, решающее значение в отношении роста и упрочения его авторитета. Человек умный, ловкий, удачный в нападениях, обладающий сильной волей и твердым, решительным характером, может своими качествами приобрести почти безграничную власть, основанную на доверии к нему и обаянии его личности, но это уже является достоянием немногих лиц, действующих на всех своей притягательной силой. Обязанности, лежащие на шейхе, как на представителе племени, весьма разнообразны. Он ведет племя на войну, хотя это и не обязательно, как увидите ниже; договаривается о мире; разбирает тяжбы и распри всех обращающихся к его суду; наконец у него в руках сосредоточиваются все нити политики данного племени, благодаря чему его палатка, открытая для всех, играет роль политического клуба. Главное же требование, предъявляемое к каждому шейху, состоит в возможно более широком хлебосольстве, которое является мерилом его популярности: чем шейх могущественнее, тем больше тратит он на кормление своих соплеменников и тем открытее живет… Помимо обычного хлебосольства, шейху приходится постоянно проявлять свою щедрость, помогая бедным или одаривая своих друзей и сторонников то лошадью, то верблюдом, то съестными припасами. Для такой широкой жизни требуются, само собой разумеется, немалые средства, в которых не имеют недостатка шейхи больших и могущественных племен вроде Анэзэ, Шаммар; из мелких же шейхов подобную роскошь могут позволить себе лишь те, которые состоят на жалованьи у турецких властей или получают субсидии от Великобританского правительства. Помимо этого, доходы шейха состоят из дани, собираемой с покоренных племен, из откупа, выплачиваемого караванами, паломниками и путешественниками за безопасный проезд по его владениям, и, наконец, из военной добычи, из которой у некоторых племен выделяется на долю шейха до одной пятой части всего захваченного у неприятеля скота и имущества. К преимуществам шейха относится также внешний почет: он председательствует на всех собраниях и совещаниях, при его появлении все присутствующие встают и садятся лишь по занятии им своего места. Особую стражу или телохранителей заводят себе только самые богатые шейхи, другие обыкновенно же довольствуются небольшой свитой из родственников или невольников; у большинства шейхов бедуинских племен Ирака Арабского существуют весьма многочисленные отряды телохранителей, которых насчитывается тем больше, чем выше положение шейха.

Шейх избирается всем племенем, и для этого не требуется никакого ценза ни от избирателей, ни от избираемых; каждый волен подавать свой голос за кого ему заблагорассудится. Здесь следует заметить, что, несмотря на демократизм бедуинов, шейхство остается преимущественно в одном роду, переходя от отца к сыну, брату или дяде; лишь особенная непригодность заместителей того или другого шейха может заставить племя отнять у его рода главенство и избрать на его место человека, успевшего отличиться выдающимися способностями, удачей и дарованиями. Родословная кандидата играет при этом далеко не последнюю роль, так как древность рода имеет в глазах арабов большое значение, и многие семьи, гордящиеся длинным рядом предков, неохотно подчинятся первому выскочке, не испробовав предварительно всех возможных средств, чтобы самим занять его место. Эта аристократическая замашка так сильно сказывается в бедуинах, что древний род ни за что не породнится с семьей простого происхождения; мало того, считается позорным родство даже между племенами, причисляемыми к благородным и неблагородным, к которым истиные бедуины относят, между прочим, всех феллахов или земледельцев. Как главою семьи является старший член ее, а во главе рода (таифэ) или совокупности всех принадлежащих к нему семей стоит родоначальник, так отдельные мелкие племена (аширэ) управляются своими собственными шейхами, во главе же племени (бени или кабилэ), обнимающего собою все аширэ, стоит главный шейх, носящий в отличие от подчиненных ему шейхов звание «шейх-эль-кебир» или «шейх-эш-шуюх».

В понятие шейхства вовсе не входит идея о предводительстве на войне, посему шейхи иногда ведут самолично свое племя против неприятеля, большею же частью во главе его на время военных действий становится особый вождь или «акид». Последний избирается, подобно шейху, но облекается на время военных действий властью гораздо большей, чем обыкновенный глава племени, так как ему представлено право на жизнь или смерть своих подчиненных. Акиду должны беспрекословно повиноваться не только бедуины, но и сам шейх, устраненный от командования вследствие болезни, старости или просто по неспособности. Доходит до того, что акид избирается даже из чужого племени, если среди своих не могли найти достаточно талантливого вождя. Как в военном деле шейху приходится делить свою власть с акидами, так в судебных постановлениях он не может обойтись без сотрудничества так называемых «кади-эль-фераа» или «арифа», то есть знатоков обычного права пустыни. Последние, в качестве третейских судей, стараются в мелких делах добиться примирения сторон; в более серьезных процессах и тяжбах их совести и здравому смыслу представляется найти справедливое удовлетворение потерпевших ввиду того, что, по обычному праву пустыни, за всякий проступок и преступление, начиная с оскорбления словами и кончая убийством, установлена особая строго определенная пеня; в случае взаимной вины тяжущихся роль названных судей сводится к тому, чтобы определить, которая из сторон совершила более тяжкий поступок, дабы наложить на нее в пользу менее виноватой стороны пеню в размере разности между штрафами, установленными за совершенные тем и другим проступки. Судьи эти приобретают иногда такую популярность, что к их правосудию прибегают даже из чужих племен, так как за тяжущимися, в случае недовольства решением судьи своего племени, признается право перенести дело на рассмотрение другого «знатока обычного права»; в таких случаях требуется, однако, чтобы прежнее решение было объявлено постановившим его судьей несостоявшимся».

Караван отправился в Бейрут, а потом в Яффу, где мисс Белл села на корабль и отплыла на родину. Но, как она признавалась, чувствовала, что «я вернусь сюда очень скоро. Человек, хоть раз побывавший здесь, обречен на возвращение. Особенно если этот человек уже забрался так далеко, как я». Гертруда навеки стала пленницей ближневосточных гор и пустынь.

В мае 1902 года Гертруда вернулась в Европу и вскоре совершила 53-часовое восхождение на Финстерархорн – самую высокую вершину Бернских Альп (4274 м), да еще во время снежной бури. А потом, в 1902–1903 годах, она совершила второе кругосветное путешествие, в ходе которого посетила Индию и Китай. В Порт-Артуре она увидела русскую эскадру. Побывала и в японской Иокогаме. Гертруда была истовой носительницей провозглашенного Редьярдом Киплингом «бремени белых», надеясь цивилизовать туземные народы к их же благу. Всего в 1899–1904 годах Гертруда совершила не менее десяти восхождений в Бернских Альпах, а также на Монблан и Мейе во Французских Альпах. 18 июля 1902 года она писала домой: «Всякий раз, когда нам попадался снег, мы увязали в нем по пояс… Я чуть было не получила увечье на леднике, поскольку поскользнулась на обледеневшей скале и чуть не упала в заполненную снегом пропасть, но, к счастью, меня удержал страховочный канат. Все мы порезали руки во время этого путешествия, а это была еще наиболее легкая часть спуска».

В 1905 году она познакомилась с сэром Уильямом Рамси, известным археологом, признанным специалистом по древностям Малой Азии. Гертруда обмолвилась, что тоже «немного увлекается археологией», ученый муж посмотрел на нее недоверчиво, сочтя это очередной прихотью дочери сталелитейного магната, взявшей моду странствовать по пустыням. Но к концу беседы он убедился в серьезности намерений мисс Белл и пригласил ее стать своей спутницей в новой экспедиции, куда Рамси как раз собирался. Идея Гертруде очень понравилась. Но дела в Англии ее задержали на два года. Весь 1906 год она писала лирическую книгу «Пустыня и плодоносная земля». В археологическую экспедицию в Малую Азию с Рамси она отправилась только в 1907 году. С Рамси они раскопали древние поселения Трансиордании, Джебеля, Вавилонии; открыли древнюю крепость сасанидов Укхаидир и руины раннехристианских храмов. Увлеченная Гертруда целыми днями рисовала планы, копировала надписи. В 1907 году они обнаружили поле руин в Северной Сирии, на восточном берегу верхнего течения Евфрата, на крутом склоне, который когда-то был речной долиной. Реконструировав по руинам план древнего города, Гертруда пришла к заключению, что это могла быть Берсиба из Птолемеева списка городов. Согласно описанию античного географа, она тоже располагалась на берегу реки и была окружена двойным валом. Гертруда по-настоящему увлеклась археологией. Весь 1908 год они в соавторстве с Рамси писали книгу «1001 храм», не потерявшую своего научного значения и в наши дни.

Тут Гертруда неожиданно для всех вступила в «Женскую антисуфражистскую лигу» и даже сделалась ее почетным секретарем. Причина ее антифеминизма лежала в ее семейных обстоятельствах. Когда знаменитая миссис Эммелин Панкхееерст, основательница Женского социально-политического союза – движения за эмансипацию женщин, задалась целью популяризировать идеи женского равноправия в Англии, любимая мачеха Гертруды Флоренс Белл примкнула к ярым противницам суфражизма. Заметим, что суфражистки были отнюдь не ангелами. Они сознательно провоцировали полицию, разбивая окна и нападая на полицейских, а в дальнейшем перешли к поджогам и взрывам. Панкхееерст вместе со своими тремя дочерями неоднократно арестовывались и получали тюремные сроки. В тюрьмах они объявляли голодовки, требуя улучшения условий содержания осужденных. Гертруда же была привержена викторианской традиции, согласно которой женщины должны были во всем слушаться мужей и родителей.

Но, оставив на время и археологию, и борьбу с феминизмом, в конце 1911 года Гертруда снова собрала караван в Дамаске, чтобы пересечь Сирийскую пустыню. Зима в тот год была очень суровой. По утрам ее слуги из-за холода отказывались покидать палатки. Приходилось выбивать колышки, чтобы обрушить палатки из тяжелой верблюжьей шерсти, и тогда их обитатели волей-неволей вынуждены были выбираться на холод.

Вообще, необходимо помнить, что жизнь бедуинов в пустыне была скудна и полна опасностей. А. Адамов так описывает их быт, мало изменившийся на протяжении веков: «бедуинки увядают едва ли не быстрее мужчин, что обусловливается тяжелыми условиями их жизни. Действительно, если представители сильного пола обречены в пустыне, с момента рождения и до самой смерти, на постоянные невзгоды и лишения, то слабому полу приходится еще тяжелее ввиду того, что, как увидим ниже, все домашние работы и хозяйственные хлопоты взвалены на бедуинских женщин. Питание кочевого араба составляют финики, рис, просо, ячмень или пшеница, которыми он раз или два в год запасается в городах, выменивая на продукты скотоводства; из зерна, смолотого на ручных жерновах, изготовляется тесто, которое запекают или на раскаленных камнях или прикрепляя к стенкам вырытых в земле ям, где предварительно сжигается сухая колючка или высушенный верблюжий помет; приготовленный таким образом хлеб представляет собою полусырые с трудом разжевываемые лепешки. У племен, которые владеют рогатым скотом, молоко верблюжье, а также овечье и козье, вместе с маслом, сбиваемым из двух последних сортов, обильно дополняют стол бедуина. На зиму, считающуюся у бедуинов «голодным сезоном», заготовляют из створожившегося верблюжьего молока небольшие шарики, хорошо выжатые, спрессованные и затем высушенные на солнце, которые сохраняются месяцами и будучи размочены в воде дают род кислого молока. Если в южном Ираке Арабском финики составляют главную и иногда единственную пищу арабов, то уже в Багдадском вилайете, то есть к северу, чрезмерное потребление плодов финиковой пальмы считается нездоровым, так что для прекращения вызываемой ими дизентерии прибегают к крепкому черному кофе без сахара. Этот напиток в большом употреблении как среди городских арабов, так и у бедуинов, которые первым делом угощают своего гостя чашечкой кофе, причем отказ от него считается равносильным намеренному оскорблению хозяина палатки. Помимо вышеуказанного благотворного действия кофе, бедуины признают за ним и другие целебные свойства, как то: улучшение зрения, укрепление памяти и т. д., ввиду чего кофе пользуется почетом даже среди кочевников. Само приготовление его обставлено известным церемониалом: его варит обыкновенно прислужник – специалист по этой части, или сам хозяин, который, заварив воду в кофейник, приступает к жарению кофе, что производится всегда перед самым угощением; кофейные зерна поджариваются в большой железной ложке, на медленном огне, пока не покраснеют, после чего их остужают, измельчают в порошок в ступке и ссыпают в кипящий кофейник; к кофе прибавляют обыкновенно немного шафрана или мускатного ореха и пьют этот ароматный напиток без сахара, который, по мнению бедуинов, лишь портит вкус.

Время от времени бедуины питаются бараниной и верблюжатиной, но такая пища считается роскошью, и к ней прибегают лишь в особо торжественных случаях, а именно при семейных празднествах вроде свадьбы, обрезания или при приеме почетных гостей. Мясо верблюдов, особенно молодых, считается весьма лакомым блюдом, так что, случись животному сломать в дороге ногу, его немедленно закалывают и тут же устраивают пир. Едят бедуины два раза в день: утром более легкую пищу, а вечером, после заката солнца, более основательную, в состав которой входит почти неизменно так называемый «айэш» или тесто, изготовленное из муки и кислого верблюжьего молока и сваренное затем без каких-либо приправ. Подобное питание вредно отзывается на взрослых, так что к 40–50 годам редкий бедуин не страдает несварением желудка, а на детей оно имеет прямо пагубное влияние и всякого, кому приходилось посещать бедуинские кочевья, невольно поражали большие и болезненно вздутые животы ребятишек. Смертность среди них достигает таких размеров, что, без преувеличения можно сказать, выживают из них лишь наиболее сильные и успевшие приспособиться к суровым условиями жизни в пустыне. При полном отсутствии какого-либо воспитания все индивидуальные качества и наклонности каждого ребенка, будь то хорошие или дурные, развиваются и крепнут на свободе, образуя в конце концов ту цельную натуру, в которую выливается бедуин».

Можно не сомневаться, что Гертруда Белл во время своих странствий по пустыне вела столь же спартанский образ жизни, как и рядовые бедуины, и однообразная и непривычная для европейского желудка диета не могла самым пагубным образом не сказаться на ее здоровье. К моменту своей смерти в 58 лет Гертруда была уже очень больным человеком.

Благодаря успеху книги «1001 храм» в кругах британских историков и археологов, мисс Белл получила приглашение от самого Дэвида Джорджа Хогарта, видного британского археолога, присоединиться к его раскопкам в древнем Кархемише.

В середине марта 1912 года Гертруда впервые добралась до Багдада, города, где ей суждено будет умереть. Но на этот раз ее целью был Кархемиш на побережье Красного моря, где в это время вел раскопки доктор Хогарт. В Кархемише произошла ее встреча с Томасом Эдвардом Лоуренсом, ставшим вскоре известным миру как Лоуренс Аравийский. Из палатки Хогарта к Гертруде вышел невысокий юноша. Пока они пили кофе, он рассказывал ей, что учится в Оксфорде и хочет стать археологом. Гертруда отметила в своем дневнике, что молодой человек, похоже, скоро станет выдающимся ученым. Лоуренс же, которого девушки вообще-то не интересовали, в своем дневнике указал, что восхищен «женщиной, избравшей весьма своеобразный образ жизни». Несомненно, он почувствовал в Гертруде Белл родственную душу. Она же тогда и представить себе не могла, что всего через несколько лет станет «некоронованной королевой Ирака» и возведет на иракский трон верного друга Лоуренса шейха Фейсала.

Томас Эдвард Лоуренс был младше Гертруды на 20 лет. Его родословная была не столь знатной, как у нее, а детство не столь идиллическим, хотя нужды он никогда не знал. Он родился 16 августа 1888 года в Уэльсе. Он был незаконным сыном англо-ирландского землевладельца сэра Томаса Роберта Чэпмена, будущего седьмого баронета Вестмита. Его мать, Сара Юннер, была гувернанткой его дочери. Сэр Томас ушел от жены и стал жить с Сарой, хотя и не женился на ней. А фамилию сыну Томасу дали в честь Джона Лоуренса, судового плотника, в доме которого она ранее работала служанкой. Хотя Сара и Томас никогда не вступали в брак, они представлялись окружающим как мистер и миссис Лоуренс. У них было пятеро сыновей, и Томас был вторым из них. Мать, по воспоминаниям, иной раз крепко поколачивала будущего освободителя Аравии, и некоторые биографы полагают, что из-за этого у Томаса развился мазохизм. По мнению британского военного историка Бэзила Лиддел Гарта, отец Лоуренса «располагал средствами, не превышающими по размеру доходов ремесленника, увеличить же их трудом ему мешала кастовая гордость землевладельца». Тем не менее, отец позаботился об образовании сына. Томас, как и Гертруда, с отличием окончил Колледж Иисус Христа Оксфордского университета в 1910 году. Там Хогарт на всю жизнь заразил его арабским Востоком.

В конце 1913 года Белл прошла с караваном до Дамаска, дойдя до Хиджазской железной дороги, соединявшей Дамаск и Медину. В Дамаске Гертруда начала готовить экспедицию в древний город Хаиль, в тысяче километров от столицы арабских владений Турции. Теперь там находилась резиденция принца ибн-Рашида, правителя центральной части Аравийского полуострова. А вот уже из Хаиля предстояло отправиться к его смертельному врагу ибн-Сауду, повелителю южной части Аравии.

Перед экспедицией Гертруда выступила с докладом в Королевском Географическом обществе. Ученые мужи с интересом выслушали ее сообщение об археологических изысканиях в Малой Азии и Месопотамии. Их поразили точные и достоверные факты и обоснованные научные гипотезы о быте и образе жизни древних обитателей арабской пустыни, прозвучавшие в весьма эмоциональном докладе 35-летней исследовательницы. Гертруде порекомендовали прослушать курс астрономии, основ топографии, а также научиться ориентированию на местности. Она охотно согласилась сделать это, так как знания такого рода были незаменимы в путешествиях. Тем более, что эта учеба была непременным условием выполнения весьма ответственной миссии. Представители Министерства иностранных дел предложили Гертруде свое содействие в организации новой экспедиции, а заодно и возможность возглавить официальную миссию Географического общества, в задачу которой входило провести картографирование и фотосъемку стран Ближнего Востока и Аравии. Турки не без оснований полагали, что эти карты отправятся в британское Министерство иностранных дел и в Генштаб. Мисс Белл получила и чисто политическое поручение: содействовать сплочению разрозненных арабских племен под британским покровительством для борьбы против турецкого владычества и проверить, не подкупили ли турки Ибн-Рашида. Фактически Гертруда Белл направлялась в арабские земли как британская разведчица, но в то же время никаких османских законов она не нарушала и никаких противоправных действий не совершала, так что арест и казнь ей не грозили. Турки вряд ли бы рискнули арестовать главу официальной британской миссии без крайне весомых на то оснований.

Свое путешествие в Сирию перед Первой мировой войной, Гертруда описала в книге, изданной из-за военных событий только в 1919 году. Она называлась «Сирия. Пустыня. Всходы». Там она, в частности, приводит отзыв о черкесах, живущих в Сирии выходцах с Северного Кавказа, бедуинского шейха Намруда, который хорошо характеризует отношения черкесов с местным арабским населением: «Черкесы – народ мрачный и вздорный, но трудолюбивый и предприимчивый сверх всякой меры, и в своем ежедневном состязании с арабами они неизменно выходят победителями. Недавно они представили повод для войны, отведя воду из ручья Зарка, от которого в летнее время зависимы бедуины; также становится все более и более невозможно спускаться в Амман – штаб-квартиру черкесов – за теми небольшими нуждами арабского быта, в которых так нуждаются бедуины – кофе, сахаром и табаком». Гертруда прекрасно понимала, что различные народы, населяющие Ближний Восток, относятся друг к другу весьма враждебно, и резня между ними – дело обычное. Но ее симпатии в большей мере лежали на стороне арабов, и особенно – на стороне кочевников-бедуинов. Это позднее проявилось и в том, как Белл провела границы между послевоенными государствами. Но в целом у Гертруды не было предубеждений против каких-либо народов. За каждым народом она оставляла право на место под солнцем. О тех же черкесах она отзывалась вполне благоприятно. Так, в Бейруте ее встретил черкес, местный генерал-губернатор. Он дал ей охрану во главе с черкесским офицером жандармерии. По дороге произошла характерная сцена, запечатленная Гертрудой: «Я ехала из Мадебы в Мшитту в сопровождении черкесского заптия. В пути нам встретились бедуины из племени Бану Сухур, которые мигрировали с восточных пастбищ к Иордану. Равнина была усеяна их черными палатками. Группа одетых в черное всадников, вооруженных до зубов, направлялась к нам с явно недружелюбными намерениями. Они издалека встретили нас салютом (выстрелами в воздух), но когда они увидели черкесского всадника они повернули и медленно поехали обратно». Здесь также отмечена враждебность бедуинов к тем мусульманским группам, которые выступали на стороне турок. Неслучайно в то время черкесы занимали губернаторские посты в Бейруте, Дамаске, Алеппо, Аммане, Мекке, то есть по всей Аравии. Османские власти явно играли на противопоставлении черкесов арабам. 36-летний черкес Казим-паша произвел на Гертруду впечатление англофила и беседовал с ней по-французски. До того он занимал пост наместника Иерусалима, где сумел на период своего правления примирить интересы разных церквей – католической, греко-православной, армянской, а также мусульман и иудеев. Его единственное кредо – верность султану, в чем Белл убедилась, затронув тему британского присутствия в Адене и Кувейте. На тот момент черкесский паша уже показался ей англофобом.

Для того, чтобы понять истоки враждебности арабов и турок в то время, когда Гертруда путешествовала по Османской империи, необходимо вспомнить, что в 1908–1909 годах там произошла революция, в результате которой был низложен султан Абдул-Хамида II, а его преемник султан Мехмед V превратился в конституционного монарха. К власти пришло правительство младотурок, опиравшееся на армию. Младотурки основали партию «Единение и прогресс» (Иттихад ве теракки). Арабские патриоты первоначально были активными участниками младотурецкой революции 1908 года. Однако они быстро разочаровались в революции, когда стало ясно, что ее лидеры привержены идеям пантюркизма. Если ранее Османская империя существовала под лозунгами панисламизма, то с началом XX века в Стамбуле все сильнее укреплялись позиции пантюркизма, а на арабских землях – панарабизма. В рамках панисламизма все подданные султана, исповедующие ислам, были равны между собой, независимо от национальности (турки, курды, арабы, черкесы и др.). Правда, и здесь не было полного равенства. Шииты, а также приверженцы других направлений ислама, отличных от господствующего суннитского, считались как бы мусульманами второго сорта. В рамках же пантюркизма на первый план выходило единство турок и других тюркоязычных народов, в том числе и за пределами империи. В рамках туранской доктрины тюрками объявлялись также соседние с турками народы, имевшие, по мысли авторов теории, общее расовое происхождение с турками, в том числе курды и черкесы, говорившие не на тюркских языках. Как реакцию на пантюркизм, предполагавший ассимиляцию нетюркских народов Османской империи, среди арабского населения укреплялись идеи панарабизма – единства арабских народов и племен как в Азии, так и в Африке. В рамках пантюркизма также ослабло противостояние суннитов и шиитов. Турки, в частности, опирались на шиитов и другие немуннитские секты, вроде тех же зейдитов – умеренной шиитской секты, для которых главным авторитетом в противостоянии с большинством арабских шейхов был шариф Мекки – главного священного города мусульман. С приходом к власти младотурок пантюркизм фактически превратился в государственную доктрину Османской империи, что еще больше обострило взаимоотношения арабов и турок.

Еще до революции, в 1905–1907 годах, арабы неоднократно поднимали локальные антитурецкие восстания. Йеменцы, друзы и сирийские арабы неоднократно восставали. В 1905 году сирийский эмигрант Наджиб Азури опубликовал в Париже манифест «Лиги арабского отечества», где утверждалось: «Арабы осознали свою национальную, историческую и этнографическую однородность и хотят отделиться от гнилого османского древа с целью образовать независимое государство». По сути «Лига» требовала независимости для всех арабских территорий Османской империи. Ее руководители выступали с позиций панарабизма, настаивая на образовании независимого государства на базе арабских провинций Османской империи в рамках Арабской Азии, опираясь на помощь «гуманных просвещенных наций Запада». Существовали и более радикальные эмигрантские арабские организации. Так, арабские студенты во Франции образовали тайное общество «Молодая Аравия», которое выступало против «угрозы оккупации, от какой бы державы она ни исходила», и рассчитывало достичь независимости арабов вооруженным путем, но без непосредственной помощи западных держав. Как грибы, возникали и другие арабские организации – «Партия децентрализации», «Лига реформ», организации арабов-офицеров турецкой армии и др. Их деятельность стимулировал Первый арабский конгресс, состоявшийся в июле 1913 года в Париже.

В конце 1909 года Абд аль-Керим Халиль из арабских офицеров турецкой армии, создал тайное антитурецкое политическое общество «Кахтания», названное в честь легендарного предка арабов Кахтана. Однако его деятельность вскоре была парализована проникшими в него турецкими агентами.

В конце 1913 года майором Азизом Али аль-Мысри в Стамбуле по типу «Кахтании» было создано тайное общество «Аль-Ахд» («Завет»), членами которого были только арабы, в основном офицеры турецкой армии – выходцы из Месопотамии. Вскоре организация насчитывала более 4 тысяч членов и имела отделения в Багдаде, Мосуле и Дамаске. Через год аль-Мысри был арестован и выслан в Египет, но на турецких землях стали возникать новые тайные арабские общества для вооруженной борьбы против турок.

Для подавления восстаний направлялись подразделения турецкой армии, а также курдские иррегулярные формирования. В турецкой регулярной армии служили тогда главным образом турки и черкесы (последние имели также нерегулярные формирования). Немусульманское население Османской империи – преимущественно греки, армяне, славяне и евреи – в армии не служило. Арабские же солдаты массово дезертировали или вообще не являлись на службу.

Формально вся территория Аравийского полуострова входила в состав Османской империи, но у турецких властей не было ни финансовых средств, ни обученных чиновников, ни достаточного количества войск, чтобы контролировать обширные пустыни Аравийского полуострова. Поэтому турецкие гарнизоны стояли лишь в самых крупных городах Аравии. Они больше наблюдали за ситуацией, лишь изредка совершая карательные экспедиции и стараясь натравливать одних арабских шейхов на других. Нищие турецкие солдаты занимались грабежом арабского населения, поскольку им давно не платили жалованья. Это только усиливало ненависть арабов к туркам. А дисциплина среди турецких солдат была такова, что их боялись собственные офицеры.

Турецкому паше в Джидде подчинялись в первую очередь жившие в Хиджазе турки, тогда как арабы фактически находились под юрисдикцией шерифа Мекки. Но с 1908 года турецкие позиции в регионе усилились в связи с открытием Хиджазской железной дороги, связавшей второй по значимости после Мекки священный город мусульман Медину с Мааном в современной Иордании. Укреплялось и британское влияние в Аравии. Еще в 1899 году англичане установили свое господство над Кувейтом, заключив тайное соглашение с местным шейхом Мубараком. Ранее они поставили в зависимое от себя положение Бахрейн, Катар, Оман и Абу-Даби, взятые под британский протекторат. Англия внимательно следила за борьбой кланов Саудидов и Рашидидов в Аравии, поддерживая первых. Саудиды, изгнанные из Неджда, стремились вернуть себе власть в этом эмирате, и пользовались при этом поддержкой Кувейта, а через него – Англии. Рашидиды, владевшие североаравийским эмиратом Джебель-Шаммар, стремились удержать власть над Недждом с помощью турок. Будущий основатель и первый король Саудовской Аравии Абдель Азиз ибн Сауд сумел в 1902–1914 годах восстановить власть над Недждом, нанеся ряд тяжелых поражений Рашидидам. К 1912 году он изгнал турок из своей столицы Эр-Рияд. Саудиды исповедовали салафизм – направление в суннитском исламе, проповедовавшее возврат к образу жизни и вере ранней мусульманской общины. Салафиты призывали мусульман брать пример с праведных предков. Салафия (по-арабски «предки», «предшественники») означает возвращение к религии в первозданном виде, в каком ее проповедовали Пророк и его сподвижники, возвращение к истинному Корану и сунне. К 1913 году Ибн Сауд занял богатую прибрежную область Эль-Хаса и захватил ряд важных крепостей. Ему постоянно приходилось вести постоянное противостояние с Хиджазом, который с 1911 года не пускал салафитов в Мекку и Медину, считая их раскольниками, отошедшими от классического ислама.

Правивший в Йемене имам секты зейдитов Яхья Хамид ад-Дин на основании соглашения 1911 года легально пользовался широкой автономией и являлся турецким союзником в арабском мире. Он был заинтересован в османской помощи, так как на южных границах постоянно конфликтовал с англичанами, захватившими еще в 1839 году юг Йемена с крупным портом Аден, а на севере – с правителем эмирата Асир Мухаммедом Али аль-Идриси, пытавшемуся отнять у зейдитов прибрежную область Тихаму. Турки не раз пытались сместить эмира Асира, но не имели для этого достаточных военных сил.

Ранее, в июле 1913 года, в Вашингтон-холле Гертруда познакомилась с майором Чарльзом Хотэмом Монтэгю Даутти-Уайли. Между ними сразу же возникла взаимная симпатия. Для обоих это была любовь с первого взгляда. Между мисс Белл и майором завязался роман, хотя Даути-Уайли был женат на ее подруге. Они обменивались страстными письмами. Но Даути так и не решился на развод, который мог поставить крест на его карьере. Гертруда уезжала на Восток в расстроенных чувствах. Она писала возлюбленному: «Я буду рада уехать, я хочу уехать! Я хочу обрубить все связи с миром, это самое лучшее и разумное».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.