В ОБЪЯТИЯХ РАДОСТИ И ГОРДОСТИ, В ТИСКАХ ТРЕВОГИ

В ОБЪЯТИЯХ РАДОСТИ И ГОРДОСТИ, В ТИСКАХ ТРЕВОГИ

Последние угли зажженного шерпами костра темнеют и потухают. Правильнее было бы сказать, что это был не костер радости, а конкретное выражение их облегчения. Они собрали для этого костра все бумажки, валявшиеся между палатками, все обломки ящиков; они чувствовали, что теперь все кончено, что они вновь вернутся к семьям, к своим селениям. Гийо, Маршаль и я, мы болтали без конца в общей палатке и наконец разошлись «по домам».

Спят ли мои два товарища? Не знаю. Что касается меня, я не сплю и знаю, что сон придет не скоро. Все мое «я» разрывается между законной радостью и гордостью этой победой (все другие экспедиции отступили) и тревогой, потому что экспедиция закончится по-настоящему лишь после возвращения всех в Базовый лагерь. Трое восходителей, двое с вершины и Жан-Поль Пари, еще наверху. Если бы какой-нибудь добрый гений мог бы завернуть их в вату и доставить сюда! Я не хочу теперь, чтобы они подвергались малейшему риску. Это снаряжение, лагеря на ребре, километры навешенных веревок-зачем их собирать? Зачем рисковать? Палатки, поврежденные ветром, веревки, истертые о гранит... Да будь они даже новыми, они не стоили бы опасностей, которые нам угрожают, если начнется непогода, и еще больше, если начнется спад психологического напряжения (после восхождения) С чем надо считаться ? так это с человеческими жизнями.

Спать? Исключительное напряжение этого дня было для меня слишком большим испытанием. Одной лишь радости хватило бы для обеспечения бессонницы. Это как озарение. Я чувствую себя освобожденным, освобожденным от тисков, которые меня душили, лишали воли, давили до невообразимой степени. Только теперь я сознаю, насколько я был угнетен в течение всей экспедиции. Как будто внезапно открылся предохранительный клапан.

Хотелось бы мне знать, что каждый из моих товарищей в сущности думает? Испытывают ли они радость? Радость, подобную моей, или только облегчение? Счастливы ли они нашим успехом или разочарованы тем, что не были на вершине, что у них нет больше шансов попасть туда в последующие дни? Так как попытка связки Мелле ? Сеньёр ? это действительно последний патрон. Представляю себя на их месте. Однако по сравнению с ними у меня некоторое преимущество. В то время как, за редким исключением, все альпинисты являются непримиримыми индивидуалистами, я хорошо сознаю именно потому, что я отвечаю за экспедицию, что наша победа-это командная победа. Это чувство коллективной победы схватывает меня значительно интенсивнее, чем во время любого восхождения, в котором я до сих пор принимал участие. Причем участие самое полное, так как каждый раз я достигал вершины. Но я не был начальником экспедиции.

Я не хочу, чтобы кто-либо из моих друзей чувствовал себя обойденным. Если завтра или позже кто-либо будет себя спрашивать: был ли я на своем месте? Все ли нужное я сделал, чтобы взойти на вершину?! Неужели я был менее достоин, чем Сеньёр или Мелле? Если я не добрался до вершины, не потому ли это, что я действительно был никуда не годен? ? я скажу ему тогда, что он не прав, что он был на своем месте, что он великолепно выполнил свой долг.

Я не хочу, чтобы на некоторых лицах можно было прочесть чувства, обуревавшие меня при возвращении из той или иной экспедиции. Я не хочу вновь наблюдать такое возвращение в Орли: начальник, оторванный от своих людей, запертый в маленькой отдельной комнате с журналистами, с цветами, с речами; и товарищи, забытые, ничтожные, оказавшиеся в роли бедных родственников, говорящие: «Ладно, ну что ж, наши жены нас ждут, до свидания...»

Четыре, пять месяцев волнующих переживаний, чтобы прийти к такому унижению! Какой жалкий конец! Конечно, я скажу журналистам, что Яник и Бернар были на вершине, что Яник показал потрясающую мощь, что он был ударной силой нашей экспедиции; но его победа (он и сам отлично это знает), я скажу, я буду повторять без устали, была суммой усилий всех без исключения, тесно связанных со всеми ударами молотка, всеми приступами кашля, обморожениями, бессонницей, этих шагов, прибавленных к предыдущим шагам, гнева, отчаяния, голода, со всем, что было нашими буднями, с хлебом, солью, медом и желчью наших дней. Рука Пайо, когда он забивал крюк для навесной веревки над лагерем V, рука Бернара и Яника, держащая флаг на вершине, ? это одна и та же рука. То же самое для Моска, то же самое для Пари, то же самое для всех.

Я хотел бы иметь возможность немедленно сообщить об этой коллективной победе всем тем, кто верил в нас. Конечно, моя благодарность не считается с иерархией: скорее сумбур царит в моем усталом мозгу. Но все же прежде всего я думаю о Люсьене Деви. Он всегда верил в наш успех, он жаждал этого успеха с самого момента зарождения идеи, несмотря на всевозможные трудности, наибольшие из всех, какие пришлось ему преодолевать при организации экспедиций. Без его страстного упорства, без постоянной помощи Гималайского комитета в целом мы бы даже не выехали из Франции.

Смог бы я уехать, если бы меня не понимала моя жена Франсуаза? Ее вера абсолютна. Анды или Гималаи ? во всех экспедициях она всегда была рядом со мной. Все так просто... Я буду отсутствовать некоторое время, а потом я добьюсь успеха, а потом я вернусь. Она знает достоинства Берардини, она довольна, что он со мной. Мы давно уже ходим вместе, ничего с нами случиться не может.

А Вы, терпеливая мадам Морган, неутомимый секретарь? Как мы злоупотребляли Вашей услужливостью, растягивая Ваши рабочие вечера до неурочных часов! Это экспедиция, которую Вы переживали с энтузиазмом, Вы ожидали ее исход с обычным Вашим спокойствием и все же боялись в душе неудачи, которую Вы переживали бы, как свою собственную. Так вот, будьте счастливы, мы добились успеха.

А ты, Сеги?! Покинув в очередной раз свою жену Франсуазу в Катманду, ты прилетишь в Базовый лагерь, ничего еще не зная; я так и вижу тебя, удобно устроившегося на сиденье, улыбающегося, с блестящими глазами, когда ты выключаешь турбину. Ребята решили устроить хохму, ни слова не говорить, но ты уже догадался. Здесь же находятся и журналисты, которых ты сегодня увозишь с собой. Они так же довольны, как и мы, успехом. Это немного и их успех. Они так интенсивно переживали последние дни Макалу! За месяц, проведенный с нами, они вжились в экспедицию. Эти ребята, которые, за исключением Жана Крейзе, прошедшего в Альпах несколько неплохих маршрутов, об альпинизме не знали ровно ничего, выбрали Гималаи для знакомства с горами! О, конечно, они прочли пару рассказов, составили себе кое-какое, представление. Но перенестись одним махом на 4900 м и прожить там месяц, надрываться до полусмерти, чтобы просто пройти сотню метров по морене вокруг лагеря, ? это совсем другое дело.

Вы тоже будете довольны, парни из экспедиции 1955-го, с которыми мы виделись перед нашим отъездом: Франко, Маньон Бордэ, Виалат. Да, вы верили в меня, верили в нас, но в ваших глазах можно было прочесть то, о чем умалчивал ваш язык. Это Ребро, вы его видели, долго изучали. Невозможно, практически непреодолимо... они потерпят поражение. Вот что вы думали но были настолько тактичны, чтобы этого не говорить, и я вам признателен[12].

В Катманду также должны с беспокойством ждать сведений об экспедиции. Все, кто нам помогал: новый посол Франции только что прибывший в Непал, консул Омнэ, секретари посольства, вся французская колония, врач Сула и его милая супруга Они наверняка думают о нашей команде, висящей где-то на этом Ребре, когда все другие экспедиции повернули вспять. Они знают, что мы очень близки к успеху, но ведь бывали экспедиции терпящие поражение менее чем в ста метрах от вершины.

Франция, Париж. Какая погода сейчас в Париже?! Я вновь увижу утренние и вечерние оживленные улицы, вновь буду совершать ежедневный пробег на мопеде на работу, увижу моих коллег, которые скорее просто друзья, а не коллеги; увижу своих боссов. Мне хотелось бы, чтобы все мои товарищи по работе в Париже узнали: 23 мая 1971 г. Мелле, Сеньёр, две крошечные красные точки, были на вершине Макалу, на 8481 м. Все слышали о нашем мероприятии, о его исключительном характере все переживают его вместе с нами. Что же касается моих начальников, генерального директора М. Мора, то они уже привыкли ? я в шестой раз прошу отпуск! Как я признателен за их понимание! Они сумели за служащим разглядеть человека; они поняли глубокое значение этого необычного предприятия не только для меня, но и для всех наших сотрудников, начиная с самого скромного клерка до руководящих лиц. Этот Параго, он мог бы вполне удовлетвориться участью маленького спокойного бумагомарателя, ведущего спокойную жизнь среди других спокойных бумагомарателей, спокойно ожидая, чего? Мирных воскресений... продвижения по службе и пенсии?! Ничего не поделаешь. Они помогают мне быть человеком, и я благодарю их от всего мужского сердца.

Но как будто через полотнище палатки проникает неясный свет... Да, короткая ночь промчалась так, что я даже не заметил. Светает. Скорее, скорее, пуховую куртку, штурмовку, рукавицы, и в ледяном свете зари я ищу наверху, в бинокль, три красных силуэта. Нет никого. Маршаль и Гийо тоже вылезли из палаток. Солнце поднимается из-за окаймленного холодным золотом гребня японцев; далее ? глубины ледника Барун, еще покрытые синими тенями. На вершине Шамланг, затем на пике 4 появляются маленькие блестящие шапки. По-прежнему никого! Я же им говорил вчера: не задерживаться. Снова где-то в глубине зарождается тревога. А! Вот они! Как медленно они идут! Туда-сюда, честное слово, они прогуливаются! Спускайтесь же! Господи, не теряйте времени! Нет, они не прохлаждаются. Приглядевшись, я понимаю, что они работают фото- и кинокамерами. Ребята, которые только что затратили такие колоссальные усилия, озабочены тем, чтобы принести максимум информации об этом восхождении!

Медленно проходит утро. Наступает полдень. Все вершины вокруг нас купаются в ослепительном сиянии. Еще час, два... И вот три силуэта вырисовываются на гребне первого Близнеца. Пойдем, Жак, им навстречу.

Я хотел бы бежать, подняться возможно выше, чтобы их встретить, преодолеть бегом маленький подъем, ведущий к подножию первого Близнеца. Но склон довольно крутой, мы на 6000 м. Дыхания не хватает, сердце бунтует, я останавливаюсь. Осунувшиеся лица со следами кислородной маски. Улыбка до ушей.

? Бернар, как твои руки?

? Нормально, никакой драмы.

? А ты, Яник?

? Руки в порядке, а вот с ногами хуже. Думаю, ничего серьезного, однако при ходьбе скажется!

Жан-Поль Пари хромает изрядно. Видно, ноги пострадали сильно.

? Сейчас посмотрим, ? говорит док. ? А как лицо, не болит?

Несмотря на торжественность момента, на охватившее нас волнение, мы не можем удержаться от смеха. «Ну, Панама, твое лицо ? рекордсмен!» Треснувшая кожа, распухший нос, раздутые губы. Лицо удвоилось в объеме.

Они уселись на редкие выступающие из снега камни, чтобы снять кошки. Я смотрел на них, борясь изо всех сил с выступающими слезами. Черт возьми, не станешь же ты плакать! Да нет, кажется, я все же всплакнул.

Все вместе мы спустились к общей палатке. Они тяжело рухнули на сиденья. «Боже! Как хорошо сидеть», ? сказал Сеньёр. Мы пили, ели. Яник не утратил своего феноменального аппетита. И мы говорили, говорили без конца, говорили бессвязно, переживая последние моменты счастливого дня 2.3 мая, когда так кстати вернулась хорошая погода.

? Вы понимаете, как вам зверски повезло?! Прошло уже два месяца, как мы пришли в лагерь II, и вам достался наилучший день!

? Да, и добавь: не было ветра.

? Что ты подумал, Яник, когда добрался до вершины?

? Был просто блеск. Роскошная погода, не холодно. Видны были все вершины, дышать было нетрудно, и мы сняли маски. Сделали много снимков; для кинокамеры я взял лишь одну кассету.

? Гребень Франко видели?

? Последний крутой склончик не виден, а так... ишачья тропа[13]! Большой ледник, идущий к Чомолонзо, затем снежный склон со скальными вкраплениями. Гребень японцев неплох. Шикарный перепад отмахали они в последний день!

? А ты, Бернар, твое первое впечатление? Бернар спокойным голосом:

? Никакой особенной радости. Я думал о фото и о кино.

? О нет! ? Перебивает Сеньёр. ? Это все же не так! Не безумная радость, конечно, потому что ты очень устал. И потом ставка была слишком высокой, мы не смогли ее правильно оценить.

? А ваше мнение теперь?

? Я нахожу, что все немного затянулось, ? говорит Бернар, ? Словом, когда вернусь домой, буду очень рад.

? Хорошее восхождение, ? продолжает Яник, ? комбинированное сперва, затем скальное, приятный маршрут по гребням. Я невольно привскакиваю.

? Для тебя это просто хорошее восхождение?

? Великолепное восхождение!

? Ты не отдаешь себе отчета, что это наверняка одно из крупнейших достижений в Гималаях!

? Э-э... это должно быть самое лучшее, самоё трудное в мире восхождение.

? Ну, в этом не может быть сомнений. Я в этом уверен, и я знаю, о чем говорю! Несокрушимый Яник!

Я обращаю внимание моих трех друзей на то, что у них на лице написано, какую гигантскую работу они провели.

? Вершина все же вас пометила. Намного сильнее, чем за последние дни.

? Пожалуй,-соглашается Сеньёр,-мы здорово устали.

? Ай-ай-ай! Мсье Сеньёр (не могу отказать себе в удовольствии подразнить его). Мсье Сеньёр признает, что он устал. Впервые слышу такие слова за все время экспедиции!

Мы говорим о снаряжении, которое решили бросить, о палатках, о веревках, считаем и пересчитываем длину навешенных перил. Пять тысяч, шесть тысяч метров?

? Когда спускаешься сверху, ? говорит Мелле,-этим веревкам конца нет. Спускаешься, спускаешься, спускаешься, километры! После всех расчетов точно 5890 метров.

Счет ведется также обморожениям и травмам. Жан-Поль Пари, разувшись, меланхоличным взором любуется своими больными ногами.

? Ты чувствуешь большой палец?

? Чувствую, колет.

? Значит, живой. Но лучше Нам не задерживаться. С такими ногами вы еще завтра идти сможете, а дальше, поверьте... Поэтому возможно быстрее в Базовый лагерь! Вы сможете вволю отдохнуть, а у нас будет время подумать и принять решение. Пора отсюда уходить.

Таким образом, завтра, 25 мая, мы покинем этот лагерь II, где мы пережили так много напряженных, драматических, тревожных, радостных часов, и направимся в Базовый лагерь. Первый этап возвращения.