П. А. Остряков ГАЗЕТА БЕЗ БУМАГИ И "БЕЗ РАССТОЯНИЙ"[191]

П. А. Остряков

ГАЗЕТА БЕЗ БУМАГИ И "БЕЗ РАССТОЯНИЙ"[191]

Разработав схемную часть радиотелефонного передатчика, М. А. Бонч-Бруевич решает и вторую задачу — изготовляет лампу, на аноде которой может рассеиваться несколько большая мощность благодаря применению массивной конструкции его. 11 января 1920 года в радиолаборатории производится первая проба радиотелефонной передачи; через четыре дня, 15 января, происходит опытная радиотелефонная передача из Нижнего в Москву при 30 ваттах мощности в антенне.

Ряд затруднений в работе радиолаборатории вынудил М. А. Бонч-Бруевича обратиться с просьбой о содействии прямо к Владимиру Ильичу Ленину. Автор этих строк едет в Москву, передает письмо Бонч-Бруевича через одного из членов коллегии НКПиТ[192] Ленину и с ответом Владимира Ильича возвращается в Нижний. Так было получено хорошо известное в настоящее время всем советским радистам письмо Владимира Ильича, датированное 5 февраля 1920 года.

С гениальной прозорливостью Владимир Ильич в этом письме оценивал перспективы радиотелефонии:

"Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вам глубокую благодарность и сочувствие по поводу большой работы радиоизобретений, которую Вы делаете. Газета без бумаги и "без расстояний", которую Вы создаете, будет великим делом. Всяческое и всемерное содействие обещаю Вам оказывать этой и подобным работам"[193].

Через полтора месяца, 17 марта 1920 года, Владимир Ильич подписывает постановление Совета Труда и Обороны, в котором говорится:

"1. Поручить Нижегородской радиолаборатории Наркомпоч-теля изготовить в самом срочном порядке, не позднее двух с половиной месяцев Центральную радиотелефонную станцию с радиусом действия 2000 верст.

2. Местом установки назначить Москву и к подготовительным работам приступить немедленно"[194].

Это постановление правительства поставило М. А. Бонч-Бруевича перед сложной задачей. Если схема передатчика была по существу уже решена, то вопрос о мощных лампах делал задачу в целом, как казалось на первый взгляд, совершенно неразрешимой.

Алюминиевый массивный анод нужного решения не дал, не допуская рассеяния значительной мощности. Становиться на путь применения большого количества маломощных ламп? После ликвидации блокады из полученной зарубежной литературы было видно, что именно на такой путь стала фирма Маркони, применив более 100 ламп в ламповом передатчике в Карнарвоне, а также американцы, поставив 300 ламп в Арлингтоне. Нет, надо идти принципиально иным путем.

— Будь в наличии тугоплавкие тантал или молибден, — размышлял Бонч-Бруевич, — это позволило бы создать тугоплавкий анод и повысить рассеиваемую мощность. Но выплавки и проката этих металлов в России не было, а сейчас страна в блокаде и добыть эти металлы из-за границы безнадежно.

Но на столе Бонч-Бруевича в радиолаборатории лежит письмо Владимира Ильича. Оно давно уже выучено наизусть. Оно говорит о газете без бумаги и "без расстояний". Значит, поставленная Лениным задача должна быть решена. Значит, надо искать другие варианты. Нельзя же из-за отсутствия тантала идти на моральный крах — признать свое бессилие, говорить, что задача невыполнима!

Трудные это были времена для работы. Ночью город погружался в непроглядную тьму, не было не только молибдена или тантала, не хватало хлеба и топлива. В пальто и в шапке сидел Бонч-Бруевич в лаборатории, снова и снова возвращаясь к мысли о задаче, поставленной Владимиром Ильичем. Ведь только подумать: сам Ленин, при своей исключительной нагрузке, постоянной занятости неотложными вопросами, нашел время написать ему, Бонч-Бруевичу! Сам Ленин говорил о радиотелефоне! Сам Ленин думает об этом! Это значит — задача стоит в одном ряду с теми, которые обдумывает Ленин. Воля вождя должна быть выполнена во что бы то ни стало. И опять мысли Бонч-Бруевича вертятся вокруг отсутствующего тантала и вытекающих отсюда осложнений…

В конце 1920 года по Хорошевскому шоссе мимо Ваганьковского кладбища катился грузовик. В ненастных сумерках содержимое грузовика смахивало на театральные декорации. В действительности же на грузовик были погружены фанерные панели макета радиотелефонного передатчика мощностью 5 киловатт, собранного в Нижегородской радиолаборатории. Тут же притулились и сами экспериментаторы. Они спешили на Ходынскую радиостанцию. Под ее мачтами должен был начать свою опытную работу макет передатчика и передать радиотелефонограмму в Берлин. Там эту передачу должны были слушать инженеры фирмы "Телефункен". У них действующего радиотелефона не было. Надежды на успешность задуманного опыта были твердые: два месяца назад работа радиотелефонного передатчика была успешно принята в Обдорске и в Ташкенте.

Через сутки макет передатчика был установлен, и, когда до семи часов по среднеевропейскому времени осталось не более получаса, тогда вдруг спохватились насчет текста передачи. Это приехавший из наркомата переводчик поинтересовался, а что, собственно, надо перевести и передать по радио. Все участники предстоящего опыта принялись за коллективное сочинительство. Как ни старались братья-сочинители, но избыток чувств давал себя знать и каждая вносимая на обсуждение телефонограмма изрядно смахивала на письмо запорожцев турецкому султану. Из-за дискуссий по поводу текста опоздали с началом передачи на 5 минут, в течение которых представитель НКПиТ, находившийся с инженерами фирмы "Телефункен" на немецком приемном пункте — станции Гельтов, сгорал от стыда, а инженеры фирмы участливо соболезновали. Через 5 минут роли переменились: теперь уже соболезновал инженерам фирмы представитель НКПиТ, а они сконфуженно оправдывались.

Односторонний радиотелефонный разговор с Берлином был для М. А. Бонч-Бруевича счастливым моментом его жизни. Он оправдал доверие Ленина, он выполнил задание Ленина, показав осуществимость газеты без бумаги и "без расстояний".

Учитывая результаты опыта на Ходынской радиостанции, В. И. Ленин дал задание Наркомпочтелю подготовить проект декрета о сооружении радиотелефонной станции в Москве и указать кандидатуру начальника строительства. Когда проект декрета был представлен, а кандидатом в начальники стройки был назван автор этих строк, Владимир Ильич 26 января 1921 года пишет управляющему делами Совнаркома:

"…Этот Бонч-Бруевич (не родня, а только однофамилец Вл. Дм. Бонч-Бруевича), по всем отзывам, крупнейший изобретатель. Дело гигантски важное (газета без бумаги и без проволоки, ибо при рупоре и при приемнике, усовершенствованном Б.-Бруевичем так, что приемников легко получим сотни, вся Россия будет слышать газету, читаемую в Москве).

Очень прошу Вас:

1) следить специально за этим делом, вызывая Острякова и говоря по телефону с Нижним;

2) провести прилагаемый проект декрета ускоренно через Малый Совет. Если не будет быстро единогласия, обязательно приготовить в Большой СНК ко вторнику;

3) сообщать мне два раза в месяц о ходе работ"[195].

Вслед за этой запиской, в которой Владимир Ильич подчеркнул оперативные моменты, он 27 января 1921 года подписывает декрет о радиотелефонном строительстве, в котором говорится:

"Ввиду благоприятных результатов, достигнутых Нижегородской радиолабораторией по выполнению возложенных на нее постановлением Совета Труда и Обороны от 17 марта 1920 г. заданий по разработке и установке телефонной радиостанции с большим радиусом действия, Совет Народных Комиссаров постановил:

Поручить Народному комиссариату почт и телеграфов оборудовать в Москве и наиболее важных пунктах Республики радиоустановки для взаимной телефонной связи".

Далее намечалась широкая программа радиотелефонного строительства и подчеркивалась особая государственная важность и исключительная срочность этих заданий, которые причислялись к группе ударных работ.

Изготовление большой серии радиотелефонных передатчиков и приемников было снова поручено Нижегородской радиолаборатории. Высшему совету народного хозяйства поручалось принять срочные меры к расширению и оборудованию мастерских Нижегородской радиолаборатории.

Срок постройки радиотелефонной станции в Москве Владимиром Ильичем был установлен в 6 месяцев. Это был очень сжатый срок. М. А. Бонч-Бруевич должен был, прежде чем построить мощный передатчик, усовершенствовать свои охлаждаемые водой лампы. Он успешно справляется с работой, доведя рассеяние мощности на аноде до 1,2 киловатта. Генераторная часть радиотелефонного передатчика должна была состоять из 8 таких ламп; столько же ламп предполагалось поставить в модулятор. Мощность, отдаваемая генератором, как ожидалось, достигнет 10–12 киловатт. По тем временам это должна была быть самая мощная не только в СССР, но и во всем мире радиостанция. На Западе и в США не было мощных генераторных ламп и не могло быть поэтому и мощной радиостанции.

Хуже шли дела у строителя радиостанции, который должен был строить здание и мачты в Москве и в то же время обеспечивать работы лаборатории в Нижнем, где положение к тому времени весьма осложнилось: город остался без топлива, и Нижегородская электростанция остановилась — сказывались последствия гражданской войны. В довершение всех бед прекратил работу в Петрограде завод "Нефтегаз", поставлявший лаборатории баллоны с сжатым газом, которые еще с 1918 года по идее В. Н. Подбельского перевозились в Нижний в почтовых вагонах.

Однако работу по изготовлению передатчика и мощных ламп для него ни срывать, ни откладывать нельзя. Значит, надо строить свою небольшую электростанцию и миниатюрный газовый "завод". На это срочно понадобились деньги.

Спешно привезли два дизель-генератора по 150 лошадиных сил из Детскосельской радиостанции и начали строить здание электростанции во дворе радиолаборатории. Удалось почти окончить кладку стен, но на этом строительство прекратилось. Для дальнейших работ не хватило денег. Сметами эти работы не предусматривались. Тогдашние руководители НКПиТ вообще считали, что собственная электростанция радиолаборатории не нужна; можно подождать подвоза топлива на городскую электростанцию. Поэтому обращения в НКПиТ, а затем в Наркомфин оказались безрезультатными.

У ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА

Автору этих строк хорошо памятен день, когда он, обегав в Москве все инстанции и испробовав все возможности, вернулся в Московское отделение Нижегородской радиолаборатории на Большую Дмитровку (ныне Пушкинская улица), 22 с пустыми руками. Положение казалось безвыходным. Везде было категорически отказано. Между тем для продолжения строительства позарез нужно было 35 тысяч рублей.

Мелькнула в голове мысль — обратиться непосредственно к Владимиру Ильичу. Несмотря на всю кажущуюся нелепость такого выхода, он оставался единственным. Итак, решено: надо обратиться непосредственно к Владимиру Ильичу. Лучше всего написать ему письмо.

Вырвав из ученической тетрадки два листка, я набросал это письмо. Я очень волновался, когда писал его. Чем дальше писал, тем более волновался. Получилось четыре страницы. Перечитать написанное я уже не мог, меня охватил припадок нервной лихорадки.

Запечатав письмо в конверт, я надписал адрес, выбежал на улицу, взял извозчика и поехал к Троицким воротам Кремля, находящимся около манежа. Сдал письмо в окошечко для почты и пешком вернулся на Б. Дмитровку. Это было около двух часов дня.

Приблизительно через час в моей комнате раздается телефонный звонок:

— Говорит секретарь Совнаркома. Это вы писали Владимиру Ильичу?

— Я!

— Приезжайте сейчас в Кремль. Он вас примет!

От неожиданности я растерялся. К докладу Владимиру Ильичу я совершенно не был подготовлен. Кое-как собравшись с мыслями, я набросал краткий конспект того, что нужно доложить Владимиру Ильичу. Решил взять с собой отштампованный кусок стали от машины высокой частоты, которую строил в Нижнем Новгороде В. П. Вологдин. Из таких листков стали толщиной в доли миллиметра собирались пакеты, а из пакетов — статор машины. Сталь эту В. П. Вологдину удавалось прокатывать на одном из заводов Урала. Взял с собой и некоторые детали электронных ламп.

Вот я опять у Троицких ворот, а потом в секретариате Совнаркома. Секретарь сказала мне, что я должен немного подождать. Минут через двадцать через одну из дверей вышел какой-то крестьянин, по-видимому ходок. По возбужденному лицу, горящим глазам посетителя я понял, что там, за дверью кабинета, — Ленин. Действительно, мне предложили туда войти.

Владимир Ильич протянул мне руку и сказал (конечно, первые слова Владимира Ильича, ходившего по кабинету, врезались в память):

— Если вы будете писать мне в следующий раз — печатайте на машинке. Я с трудом прочел ваше письмо.

Я ответил что-то насчет того, что я и не очень надеялся, что письмо дойдет до него.

— Тогда для чего же вы мне его писали? Ответить на этот вопрос мне было нечего.

— Ну, рассказывайте, что у вас там произошло?

Я коротко изложил положение, в котором оказалась постройка электростанции, рассказал, почему она необходима, что такое электронная лампа и для чего она нужна. Показал детали и лист стали от машины высокой частоты.

Владимир Ильич внимательно меня выслушал, взял телефонную трубку, вызвал Наркомфин, и вопрос о получении денег был сразу же решен. Деньги я получил на следующий день.

Вся эта беседа заняла минут двадцать. Я поднялся и собрался было уже уходить, но Владимир Ильич остановил меня и спросил, знаю ли я изобретателя Чейко. Я ответил, что знаю.

— Что же вы думаете об его изобретении?

Я сказал, что, по-моему, все это дело похоже на авантюру. Владимир Ильич неодобрительно взглянул на меня, нахмурился и предложил подробно объяснить, почему я так думаю.

Дело было в следующем. Незадолго до описываемых мною событий в Нижегородскую радиолабораторию был прислан этот изобретатель Чейко. Он, по его словам, изобрел способ производить взрывы на расстоянии при помощи электромагнитных волн. В стенах радиолаборатории его работы были засекречены, и мы к нему не входили. Однако по той аппаратуре, которую он требовал со склада, было ясно, что пороху ему не выдумать, а тем более не взорвать. Вот почему я и позволил себе так резко отозваться об этом изобретении.

Мне пришлось, однако, по требованию Владимира Ильича изложить более мотивированные объяснения. Я доложил Владимиру Ильичу, что, на мой взгляд, изобретая способ взрыва на расстоянии с помощью электромагнитных волн, можно идти двумя путями. Первый путь — это направить пучок волн такой частоты, которая бы вызвала какие-то собственные колебания в молекулярной, а может быть, и атомной структуре взрывчатки, например пироксилина. Здесь встает вопрос о микроволнах, микроколебаниях электронной структуры материи. Второй способ — это направить на пироксилиновую шашку пучок лучей, может быть просто тепловых, и без явлений резонанса, чисто насильственным, вынужденным способом заставить ее загореться, а потом и взорваться, что, впрочем, для пироксилина не обязательно.

Что же касается изобретателя Чейко, то он не работает ни над той, ни над другой потенциальной возможностью. Это видно по аппаратуре, которой он пользуется.

В то время как я все это излагал Владимиру Ильичу, мне пришлось касаться вопросов электронной теории, строения вещества, электромагнитных волн. Ответные реплики Ленина приводили меня порой в смущение. "Откуда он все это знает?" — нередко мелькала мысль.

Лишь через несколько лет я прочел классическую работу В. И. Ленина "Материализм и эмпириокритицизм"[196], книгу, столь необходимую для каждого инженера, и увидел, что мое изложение электронной теории на самом деле не требовалось. Эрудиция Владимира Ильича как теоретика-физика была столь же необъятна, как и социолога.

ПЕРВАЯ РАДИОТЕЛЕФОННАЯ СТАНЦИЯ

На этом моя беседа с Владимиром Ильичей закончилась. Я получил приказание доносить ему о ходе работ как по постройке электростанции в Нижнем Новгороде, так и по вскоре начавшейся стройке радиотелефонной станции. Мне был выдан мандат за личной подписью Владимира Ильича, датированный 18 февраля 1921 года, за № 1505. В этом мандате говорилось:

"Радиотелефонное строительство признано чрезвычайно важным и срочным, в силу чего:

1. Председателю совета Нижегородской радиолаборатории тов. Острякову вменено в обязанность использовать все имеющиеся в его распоряжении средства для скорейшего окончания работ по постройке радиотелефонных станций…"

Силовая электростанция и газовый завод были построены в срок, но назначенные шесть месяцев для окончания работ по строительству радиотелефонной станции прошли, а она готова не была. Причины невыполнения задания в срок разбирала Л. А. Фо-тиева. Перед ней сидели строитель станции — автор этих строк — и председатель ВСНХ. Срок окончания работ по строительству был отодвинут, а постановлением Совнаркома строителю был объявлен выговор за срыв этого срока, председателю ВСНХ — выговор за непринятие исчерпывающих мер.

Прочитав заметку об этом в "Известиях ВЦИК", строитель станции меланхолически вспомнил полученные им в молодости три наряда вне очереди за зарядку аккумулятора для Бонч-Бруевича в умывальной комнате инженерного училища и решил, что ему, очевидно, так на роду и написано — получать колотушки при совместной работе со своим патроном. Однако по окончании строительства радиотелефонной станции строитель ее также в "Известиях ВЦИК" прочел, что постановлением Совнаркома ряду руководителей и участников строительства, в том числе и ему, объявлена благодарность и назначена премия.

Так была построена в 1922 году в Москве, на Вознесенской улице (ныне улица Радио), за Курским вокзалом, радиотелефонная ламповая станция. Ее эксплуатация началась 21 августа 1922 года, а 17 сентября 1922 года был дан первый большой радиоконцерт с участием Н. А. Обуховой и других выдающихся артистов Советской республики. Через эту станцию и началась регулярная передача "газеты без бумаги и "без расстояний".

За несколько месяцев до пуска станции Владимир Ильич в письме своем от 11 мая 1922 года пишет наркому почт и телеграфов:

"Прочитал сегодня в "Известиях" сообщение, что Нижегородский горсовет возбудил ходатайство перед ВЦИК о предоставлении Нижегородской радиолаборатории ордена Трудового Красного Знамени и о занесении профессоров Бонч-Бруевича и Вологдина на красную доску.

Прошу Вашего отзыва. Я, с своей стороны, считал бы необходимым поддержать это ходатайство…"

Далее в этом же письме Владимир Ильич поручает народному комиссару почт и телеграфов прислать, "по возможности самый короткий, отзыв Бонч-Бруевича о том, как идет его работа по изготовлению рупоров, способных передавать широким массам то, что сообщается по беспроволочному телефону".

Владимир Ильич еще раз напоминает:

"Эти работы имеют для нас исключительно важное значение ввиду того, что их успех, который давно был обещан Бонч-Бруевичем, принес бы громадную пользу агитации и пропаганде"[197].

Примерно через неделю Владимир Ильич вновь возвращается к вопросу о радиовещании. 19 мая 1922 года он диктует по телефону письмо И. В. Сталину с просьбой переслать это письмо вкруговую всем членам Политбюро. Ознакомившись с докладом Бонч-Бруевича о работах по радиовещанию, Владимир Ильич пишет:

"Товарищ Сталин,

…Этот Бонч-Бруевич, доклад которого я прилагаю, — крупнейший работник и изобретатель в радиотехнике, один из главных деятелей Нижегородской радиолаборатории.

Из этих докладов видно, что в нашей технике вполне осуществима возможность передачи на возможно далекое расстояние по беспроволочному радиосообщению живой человеческой речи; вполне осуществим также пуск в ход многих сотен приемников, которые были бы в состоянии передавать речи, доклады и лекции, делаемые в Москве, во многие сотни мест по республике, отдаленные от Москвы на сотни, а при известных условиях, и тысячи верст…

Поэтому я думаю, что ни в коем случае не следует жалеть средств на доведение до конца дела организации радиотелефонной связи и на производство вполне пригодных к работе громкоговорящих аппаратов"[198].

В тот же день в дополнительном письме Владимир Ильич еще раз подчеркнул, что финансирование радиолаборатории из золотого фонда он считает возможным при условии, что радиолаборатория максимально ускорит разработку усовершенствования и производства громкоговорящих телефонов и приемников.

19 сентября 1922 года, после пуска Московской радиотелефонной станции, Нижегородская радиолаборатория получила высокую правительственную награду — орден Трудового Красного Знамени. В том же постановлении ВЦИК особо отмечал деятельность научных руководителей лаборатории: М. А. Бонч-Бруевича, В. П. Волог-дина, А. Ф. Шорина.[199]