Бумаги и люди

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Бумаги и люди

Первое формальное завещание Толстого написано его рукой. Но достаточно бегло сравнить текст этого документа с двумя завещаниями, сделанными в виде дневниковых записей, чтобы понять: это не язык и стиль Толстого. Но тогда чьи же?

Касаясь истории этого текста в книге «Уход Толстого», Чертков нигде не говорит: «Толстой написал завещание». У него звучит более дипломатично: «Он решил прибегнуть к составлению завещания». Но кто, позвольте спросить, его составлял?

В книге Бориса Мейлаха «Уход и смерть Льва Толстого» замечено, что не только по содержанию, но и текстуально первое формальное завещание совпадает с тем «вопросником», который Чертков посылал из Англии с секретарем Бриггсом в 1904 году. Ответы Толстого, повторявшие вопросы в утвердительной форме, и легли в основу завещания.

Например:

«Вопросник» (1904): «Предоставляете ли Вы мне и после Вашей смерти в полное распоряжение по моему личному усмотрению как для издания при моей жизни, так и для передачи мною доверенному лицу после моей смерти все те Ваши рукописи и бумаги, которые я получил и получу от Вас до Вашей смерти?»

Завещание (1909): «Желаю, чтобы все рукописи и бумаги, которые останутся после меня, были бы переданы Владимиру Григорьевичу Черткову, с тем чтобы он и после моей смерти распоряжался ими…»

Что же случилось 18 сентября 1909 года? Ровно то, что В.Г. победил С.А. И самое страшное, что это было сделано буквально за ее спиной, когда она сама приехала в Крекшино.

После того как она не отпустила мужа в Стокгольм, не отпустить его в Крекшино было бы уже насилием через край. И она смирилась, хотя это далось ей очень тяжело. «Тяжелые для меня сборы Льва Николаевича к Черткову», – пишет С.А. в «Ежедневнике» 2 сентября. «Грустные сборы и проводы» (запись от 3 сентября). 5 сентября, когда Толстой приезжает в Крекшино, из Ясной Поляны в Шамордино уезжает его сестра Мария Николаевна, которая вместе с дочерью Лизой гостила у брата. Ясная Поляна совсем опустела. Без Толстого она оглушительно пустела, превращаясь в мертвое место, куда никто не хотел приезжать.

«Ты не можешь себе представить, как странно в Ясной Поляне без Л.Н.! – писала в июне 1909 года в письме к мужу жена Гольденвейзера. – Такая тишина и мертвенность».

В тот же день, когда Мария Николаевна уехала из Ясной, из Москвы вернулись супруги Гольденвейзеры. Они рассказали С.А., как ее муж проводил время в Москве, как он слушал музыкальный аппарат в магазине Циммермана, как он гулял по Кузнецкому мосту, как публика восторженно приветствовала его на вокзале. Уже утром 8 сентября С.А. была в Москве и отправилась в Крекшино. Л.Н. «ласково» встретил ее на станции, и всё в доме показалось ей «хорошо, приветливо, красиво». 10–12 сентября она вновь была в Москве. Ходила в банк, привела в порядок свои издательские дела и, как обычно, пошла в Исторический музей поработать с рукописями мужа, которые она сдала туда на хранение. Кроме того, у нее болела нога, и она посещала врача. 13 сентября она снова приехала в Крекшино.

В этот день она уже определенно чувствовала что-то неладное. Вместе с ней из Москвы ехала дочь Саша, которая также была в городе по делам и теперь возвращалась к Чертковым и отцу.

На станции их опять встречал Толстой. Садясь в экипаж, С.А. оступилась на больную ногу и всю дорогу громко стонала. Ее уложили в кровать, вызвали доктора. К обеду она пришла к столу. Находившийся там Гольденвейзер отмечает «болезненно-раздраженное состояние Софьи Андреевны, ежеминутно готовой сделать сцену или впасть в истерический припадок». 17 сентября, накануне подписания завещания, вспыхнула ссора С.А. и Черткова, о которой пишет в воспоминаниях молодой секретарь Черткова Алеша Сергеенко.

Впечатления Алеши Сергеенко от посещения Крекшина в сентябре 1909 года чрезвычайно интересны. Алеша тогда мало что понимал в тонкостях семейного конфликта Толстых, хотя знал писателя с 14 лет благодаря знакомству с ним своего отца, литератора и биографа Толстого Петра Сергеенко. В многолюдной семье Сергеенко царил культ «великого Льва». Петр Алексеевич, его жена и восемь детей жили в деревне, работали на земле и каждый день рождения Толстого отмечали в благоговейных размышлениях о нем. Уезжая в Англию, В.Г. взял в секретари молодого «толстовца» Алексея.

Алеша имел возможность сравнить быт Чертковых в Англии и в Крекшине. Насколько в Англии было тяжело и скучно, настолько в Крекшине Алеша вдруг почувствовал атмосферу счастливой семьи.

«Я скоро убедился (находясь в Англии. – П.Б.), что в этом доме, собственно, семьи нет, что это скорее гостиница; каждый жил своей обособленной жизнью, и мне после того, что я до двадцати лет прожил в большой семье, было не по себе, иногда тоскливо».

Совсем другая атмосфера была в Крекшине. «Совсем иной дух», – изумляется Алеша.

Чертков и Галя заботятся о хозяйстве, обсуждают проблему цветной капусты, присланной для Толстого соседней помещицей. Как приготовить: «кусочками», «в сухарях», «в бешамели»? Чертков лично участвует в составлении меню для Толстого. За столом весело, оживленно.

«Лев Николаевич находился в конце стола, и странное дело – мне в первую минуту показалось, что это сидят не чужие друг другу люди, а тоже что-то вроде большой семьи. И Лев Николаевич возглавлял ее». «Большая дружная семья», – пишет Сергеенко.

А теперь оцените это глазами С.А. Она тоже это видит. Неудивительно, что она закатила В.Г. скандал, когда узнала, что, оказывается, еще и в Москву она поедет с мужем в разных колясках. «Соня взволновалась предложением ехать до Москвы врозь, – пишет Л.Н. в дневнике. – Пошел к ней. Очень жаль ее, она, бедная, больна и слаба. Успокоил не совсем, но потом она так добро, хорошо сказала, пожалела, сказала: прости меня. Я радостно растрогался».

Эта запись сделана 17 сентября.

На следующий день Л.Н. подписал завещание.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.