«Бумаги» Сталина

«Бумаги» Сталина

Человек, обладающий историческим воображением, способен в своем сознании реставрировать давно ушедшие миры. Можно представить сцену исторического бытия, на которой тени давно исчезнувших персонажей продолжают играть роли давно законченных спектаклей. Мир прошлого вечен в своей мистичности. Он способен волновать человека так же, как уникальные кадры старой кинохроники, просматривая которые, не забываешь, что основная, абсолютно большая часть человеческой жизни не нашла своего отражения ни на кинопленке, ни на дагеротипах навсегда ушедшего былого.

А воображение по-прежнему высвечивает мыслью призрачную сцену, на которую мы, как спиритуалисты, вызвали сейчас усатого генералиссимуса с узкими, низко опущенными плечами в золоте погон… Мы смотрим, словно в бинокль, но с обратной стороны, на уменьшенные временем фигуры давно сыгранного трагического спектакля российской истории.

Однако наше воображение не просто мистика. Оно опирается на необъятный материальный мир, где прошедшие по земле люди оставляют множество следов, нередко вечных. Есть люди, которые быстро проваливаются в пропасть истории, и через два-три поколения о них не может вспомнить никто и ничего. В этом горечь человеческой необратимости. Попробуйте, например, вспомнить имя, отчество ваших прабабушки, прадедушки… Большинство, к сожалению, этого не смогут сделать.

Но не количеством людей, которые сохранили память об ушедших, определяется нравственное величие человека, а деяниями, которые помогли подняться новой доброй человеческой поросли, хотя бы одной спасенной душой.

И наоборот, можно остаться в памяти миллионов на века, но не заслужить тепла доброй памяти. И вновь все зависит от деяний, свершений этой личности. Как сказали бы в старину: от богатства или отсутствия «добродетелей и благомыслия».

Следы Джугашвили-Сталина, оставленные им на тверди Отечества, несмываемы. Это не только тысячи домов «сталинской архитектуры», каналы, новые дороги, множество домен, шахт и заводов, созданных, к слову, в основном подневольным трудом миллионов безвестных заключенных его ГУЛАГа. Это не только атомные и водородные бомбы. Цепкие пальцы высохшей руки «вождя народов» держали в повиновении почти треть мира. Пожалуй, в истории ни один диктатор не обладал такой чудовищной властью.

Следы советского диктатора кровавы. За три десятилетия своего владычества государство, созданное Лениным и «отлаженное» Сталиным, лишило жизни миллионы соотечественников. Только с 1929 года (начало коллективизации в СССР) до своей кончины в 1953 году под его «гениальным руководством» было репрессировано 21,5 миллиона советских людей. Никто и никогда в истории, кроме Сталина, не развязывал столь долгой и страшной войны против собственного народа. Кровь этих следов не будет смыта никогда.

В огромной мере о деяниях второго вождя мы знаем не только по рассказам, преданиям, свидетельствам лиц, отдавших лучшие годы сталинским лагерям, и трагедиям близких, но и по огромному числу его «бумаг», где он оставил свои письменные следы, сохранившиеся в партийных архивах.

Но, конечно, существовали «бумаги», тексты, которые были просто обязаны читать и изучать миллионы людей. Это тринадцать томов примитивных, простеньких, схематичных «трудов» Сталина. Наряду с его докладами, статьями, в «чертовой дюжине» томов множество различных ответов на письма, реплик, личных и общественных посланий политического характера. Таких, например, как это.

В ответ на многочисленные поздравления в связи с 50-летием Сталина «великий ленинец» через газету отвечает: «Ваши поздравления и приветствия отношу на счет великой партии рабочего класса, родившей и воспитавшей меня по образу своему и подобию». Духовное полуобразование, судя по этой строке, было весьма глубоким. Последняя фраза этого послания тоже весьма примечательна: «Можете не сомневаться, товарищи, что я готов и впредь отдать делу рабочего класса, делу пролетарской революции и мирового коммунизма все свои силы, все свои способности и, если понадобится, всю свою кровь, каплю за каплей»{453}.

Сталинская кровавая аллегория в свете его последующих деяний сегодня звучит особо зловеще.

Было подготовлено еще два тома, которыми, кстати, не планировалось завершить издание, но смерть вождя помешала их выходу.

Эти два тома, никогда не увидевшие свет в СССР, – любопытны. Макет 14-го тома охватывает период с 1934 по 1940 год. Он был подготовлен к печати еще в 1946 году, но Сталин по одному ему известному соображению не разрешил его «пока» публиковать. Может быть, его напугала репрессивная тематика тома? Одно выступление тирана на мартовском пленуме ЦК 1937 года приводит в дрожь…{454}

Том 15-й, почти полностью посвященный Великой Отечественной войне и международным вопросам, охватывает период с июля 1941 года (обращение Сталина к народу) по март 1953 года. Привлекает внимание интервью (было задано всего два вопроса, а точнее, их никто не задавал). Сталин продиктовал и вопросы, и ответы, и их опубликовали в «Правде» 6 октября 1951 года.

Кремлевский диктатор касается советских испытаний атомных бомб различных калибров, которые будут проводиться и впредь по плану обороны нашей страны от нападения англо-американского блока.

Чтение интересное; погружаешься совсем в другую эпоху, на полвека назад{455}. Есть основание считать, что Сталин готовился переиздать все свое собрание сочинений, и тогда, после исторической корректуры, недостающие тома, видимо, увидели бы свет.

Было опубликовано множество сборников и отдельных работ вождя: «О проекте Конституции Союза ССР», «О Великой Отечественной войне Советского Союза», «Марксизм и вопросы языкознания», «Экономические проблемы социализма в СССР», речи на пленумах ЦК, партийных съездах. В начале восхождения Сталина к вершине власти были изданы сборники «На путях к октябрю», «Марксизм и национально-колониальный вопрос», «Об оппозиции», «О Ленине», «Статьи и речи об Украине», «Крестьянский вопрос», «О комсомоле» и другие.

Настольными книгами (во всяком случае, этого добивались) у многих граждан были «Краткий курс истории ВКП(б)» и краткая биография самого вождя. Помню, за успехи в учебе мне в 1943 году вручили биографию Сталина…

В биографии Сталина есть строки: в «Кратком курсе истории ВКП(б)» «дано в предельно ясной и сжатой форме гениальное изложение основ диалектического и исторического материализма», что является подлинной вершиной марксистско-ленинской философской мысли»{456}. В библии большевиков, творение которой приписывают Сталину, множество выводов, ошибочность которых была давно убедительно показана еще Каутским, Бернштейном, Плехановым. Сталин, например, пишет: «Переход от капитализма к социализму и освобождение рабочего класса от капиталистического гнета могут быть осуществлены не путем медленных изменений, не путем реформ, а только лишь путем качественного изменения капиталистического строя, путем революции. Значит, чтобы не ошибиться в политике, надо быть революционером, а не реформистом»{457}.

Теоретические «бумаги» Сталина полны несуразностей, саморазоблачений, вульгаризмов. Они буквально в каждой работе «гениального» теоретика.

Сталину очень нравится его партия с военной дисциплиной, исполнительностью, беспрекословным послушанием. По сути, ВКП(б) – прообраз того общества, которое создавали Ленин и его ученики. Выступая с докладом в начале марта 1937 года на пленуме ЦК ВКП(б), Сталин называет высший, средний и низший состав партийного руководства, соответственно: генералитет, офицерство, унтер-офицерство{458}. Как это «созвучно» с намерениями Сталина добиться новых успехов «на фронте освобождения человечества»{459}.

Сталин слыл знатоком национального вопроса, написал в этой области немало статей. Не мог обойти, конечно, и вопроса «ассимиляции» евреев и их положения в России. «Знаток» проблемы пишет в 1913 году, что «вопрос о национальной автономии для русских евреев принимает несколько курьезный характер; предлагают автономию для нации, будущность которой отрицается, существование которой еще нужно доказать!».

Не ограничиваясь рассуждениями о «национальной автономии» евреев, будущий «вождь народов» рассматривает ее через «культурную» призму. Культурно-национальная автономия, ее учреждения, пишет Джугашвили, «становится еще вредней, когда ее навязывают «нации», существование и будущность которой подлежит сомнению»{460}.

Сталин убежден, что еврейская нация едва ли может существовать и иметь будущее! Подобное писал «теоретик» национального вопроса большевиков! Придет время, когда он обогатит эту «теорию» высылкой целых народов, всяческим поощрением едва прикрытого антисемитизма, утверждениями, что в мире существуют «агрессивные» и «неагрессивные» нации. Да и с антисемитами он готов бороться «собственными» средствами. Когда в январе 1931 года «Еврейское телеграфное агентство» запросило Сталина о его отношении к этому вопросу, он ответил языком, который трудно с чьим-либо спутать: «Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью»{461}. Правда, карались так очень многие. Но антисемиты ли?

Генералиссимус, одержавший победу вместе с союзниками во Второй мировой войне, понеся при этом за счет своих преступных просчетов неоправданно огромное количество жертв, конечно же, знал, что в конце концов у войн нет будущего. Повторяя, однако, ветхий марксистский тезис о неизбежности войн при капитализме, Сталин догматически предрекает, что «капиталистическая Англия» и «капиталистическая Франция» будут вынуждены «вырваться из объятий США и пойти на конфликт с ними». А посему это подтверждает, считает «гениальный» теоретик, старый марксистский постулат о том, «что неизбежность войн между капиталистическими странами остается в силе»{462}.

Мы, люди того, «сталинского» поколения, чье сознание было схвачено обручем примитивного догматизма, в свое время не могли видеть потрясающего убожества и примитивизма этих, с позволения сказать, «теоретических» выкладок. Но вся горечь этого «обогащения марксизма-ленинизма» заключается в том, что оно служило обоснованием конкретной большевистской политики.

Теоретические «бумаги» Сталина под стать всему его иному письменному творчеству: запискам, пометкам в рабочих тетрадях, резолюциям, редакторской правке государственных и партийных текстов, диктовкам своим секретарям.

Сталинское письменное наследие огромно; многие тысячи деловых бумаг сохранили следы его работы с ними. По сути, это одна из важнейших объективных составляющих, с помощью которой можно дать характеристику второго вождя ленинской Системы. Правда, при этом следует учитывать, что и при жизни Сталина, и особенно после его смерти, личный фонд вождя подвергался неоднократной чистке. Диктатор нередко, рассмотрев представленные материалы, приказывал их уничтожить, предварительно отдав устные распоряжения Поскребышеву. А иногда и письменные. Такие случаи нечасто, но отмечены.

«Особая папка».

«Т. Давыдову.

Прошу непринятые документы уничтожить.

И.С.»{463}.

Многое исчезло после кончины Сталина. Когда был арестован Берия, Н.С. Хрущев распорядился «арестовать» его личный архив, где находилось множество документов, направленных Сталиным в НКВД. Комиссия, созданная по этому случаю, сочла за «благо», не рассматривая, сжечь по акту, не читая, 11 мешков документов (!), по всей видимости, уникальных… Члены высшей партийной коллегии боялись, что в этих бумагах есть компрометирующие их материалы. Многие сталинские распоряжения и резолюции, адресованные Л.П. Берии, попавшие в костер комиссии, навсегда останутся тайной истории. Беседуя в апреле 1988 года с А.Н. Шелепиным, бывшим шефом КГБ, я выяснил, что очень большая чистка сталинского архива была проведена генералом армии И.А. Серовым по личному распоряжению Н.С. Хрущева. Свои указания Серову первый секретарь отдавал в моем присутствии, сказал Шелепин.

– Нужно просмотреть все бумаги с «расстрельными» списками, на которых стоят подписи не только Сталина… Выявите и доложите их мне.

Хрущев явно хотел обезопасить лично себя от прямой ответственности за репрессии конца 30-х годов. Ведь, как известно, к решению этих страшных дел были причастны почти все высшие руководители партии и страны. Через два-три месяца, сказал Шелепин, Серов передал Хрущеву несколько пухлых папок с документами.

– Где же они сейчас?

– Думаю, что теперь их просто не существует, – спокойно ответил Шелепин.

Несмотря на эти «чистки» архивов, следы сталинской деятельности впечатляющи и позволяют не только более рельефно представить силуэт второго вождя, но и глубже оценить достроенную им после Ленина систему.

Заметим в связи с «архивным акцентом» темы вот что: Сталина всегда интересовали архивы. Он нередко запрашивал у НКВД уникальные документы, рукописи, письменные свидетельства. Вскоре после нападения Германии на СССР Сталин распорядился вывезти важнейшие архивные фонды ЦК ВКП(б), других хранилищ в количестве 5 миллионов дел в Чкалов (Оренбург) и Саратов, выделив для этого 200 вагонов{464}.

После окончания войны ему доложили, что в Праге хранится огромный «Русский зарубежный архив», где сосредоточены документы таких деятелей, как Деникин, Петлюра, Алексеев, Савинков, Чернов, Милюков, Брусилов и многих, многих других. В начале января 1946 года НКВД доставил в Москву 9 вагонов бесценных документов. «Разбор и использование» их были поручены Главному архивному управлению того же НКВД{465}. Множество материалов после этого «разбора» исчезли бесследно.

Но мы отвлеклись…

На заседаниях «позднего» сталинского политбюро его члены вели себя по-разному. В.М. Молотов был сосредоточен, лишь изредка что-то помечал в блокноте. К.Е. Ворошилов сидел безучастно, встряхиваясь лишь в минуты, когда выступал или говорил Сталин. Л.П. Берия, редко вмешиваясь в обсуждение, отвечая только на вопросы лидера, нет-нет зачем-то поднимал к себе на колени портфель, стоявший у его ног, начинал искать какие-то бумаги. Г.М. Маленков был весь внимание, всегда в готовности дать нужную справку или разъяснение. Н.А. Вознесенский, Н.А. Булганин, А.А. Жданов активно вели себя лишь в случаях, когда обсуждались их вопросы. Практически всегда молчал, пока не умер в июне 1946 года, Калинин. Почти такими же незаметными были и А.А. Андреев с Н.А. Шверником. А вот Л.М. Каганович, Н.С. Хрущев, А.И. Микоян нередко «встревали» в обсуждение по любому вопросу.

Сталин сидел во главе длинного стола, не выпуская из руки карандаша. Резолюции, пометки на документах он обычно делал своим синим карандашом. На письменном столе всегда стояла стопочка остро отточенных карандашей, главным образом этого же цвета. Когда же диктатор начинал писать длинный текст, то пользовался ручкой.

В специальных сталинских блокнотах «К заседанию бюро» (хотя это могло быть любое иное совещание) всегда множество записей, пометок, фамилий, цифр, часто для непосвященного совсем непонятных. Вот некоторые записи Сталина в его блокнотах, сделанные в 30-40-е годы (обычно он не метил датой свои записи).

«На совещании ПП ОГПУ 3 мая 1933 г.

1) Кто может арестовывать?

2) Как быть с бывшими белыми военными в наших хозорганах?

3) Тюрьмы разгрузить…

4) Как быть с разными группами арестованных?»

На этом же совещании рассматривался вопрос о высланных и «дополнительном выселении» кулаков на Север и в Сибирь. Сталинской рукой записано:

{466}

Едва заметным движением руки диктатора рождались цифры, перечеркивавшие жизнь бессчетного количества людей.

Карательная, репрессивная тема в рабочих записях Сталина встречается часто, ибо на протяжении всего его владычества над огромной страной проблема террора никогда не уходила в тень.

…Обсуждается (вероятно, в середине 30-х годов) закон о прекращении рабочей миграции. Сталинским карандашом: «Сегодня же сговориться:

1) В законе об ушедших с завода рабочих и о лишении их квартир, вытекающем из факта их ухода с завода. Соединить с законом о лишении таких рабочих соответствующих карточек…

2) Разгрузка Москвы и Ленинграда и паспортная система»{467}.

Теперь-то мы давно уже знаем, что инициатором драконовских антирабочих законов был сам Сталин, именно он додумался сделать прописку в городах инструментом контроля спецслужб, по его предложению у крестьян отобрали паспорта, окончательно превратив их в бесправное сословие крепостных. А начиналось все прозаически. С записей синим карандашом в специальном блокноте «К заседанию бюро…».

А вот записи, вероятно, тоже середины 30-х годов во время одного из заседаний политбюро (как правило, свои мысли Сталин, будучи последовательным схематиком, всегда «нумеровал»: на заседаниях, в докладах, статьях).

«1) Часть поляков (агентов Пилсудского) арестовали. А как другие поляки?

2) Каковы результаты привлечения «Коммунара» прокурором?

3) Мы более всего отстали в области морской авиации. Надо немедля расшить это дело…

6) 0 вредительстве в артиллерийском производстве и др. поднять шум.

7) Разрешить вопросы Горького»{468}.

Вопросы карательных органов, поисков «врагов народа», заботы об избранных деятелях культуры, как и первостепенное внимание военному производству, можно найти в любом из сталинских блокнотов.

Сталин любил встречаться, беседовать с директорами военных заводов, изобретателями, конструкторами боевой техники. По памяти знал практически номера всех оборонных заводов, главных создателей образцов новой техники и вооружения. Вот вождь беседует с авиаконструктором Поликарповым. В блокноте помечено:

«1) Турбокомпрессор

2) Винты – плохо

1) Воздушный радиатор самые важные вопросы

2) Двухскоростные нагнетатели.

3) Турбокомпрессоры.

4) Центральный поддув».

Далее пометки о моторах (в США и у нас), на кого «надавить», как сократить сроки выхода «изделия», «повысить ответственность» и т. д.{469}

Рассматривая рабочие записи, «бумаги» Сталина, порой можно подумать, что он шеф спецслужб, другой раз – что перед вами записи наркома авиационной промышленности или мецената. Уникальная, единственная в своем роде «должность» великого «вождя народов» выражала не столько личностное обожествление диктатора, сколько закономерную в ленинском государстве, абсолютно бесконтрольную концентрацию полноты всей власти в одних руках. Ни один российский император не обладал столь безграничными возможностями распоряжаться своими ресурсами, подданными, их волей и мыслью.

Иногда в сталинских блокнотах можно обнаружить нечто вроде личных «откровений» перед самим собою:

«Хорошо почаще устраивать драчки:

становишься вдруг (после драчки)

респектабельным, черт побери»{470}.

Можно найти в блокнотах и «теоретические заметки», мысли, которые вождь, вероятно, намеревался использовать. Вот такие, например:

«Реформизм – забвение конечной цели и основного средства для достижения конечной цели – т. е. диктатуры пролетариата». Здесь же строка: «Компромиссы, т. е. оппортунизм, – область «тактики». Даже двух этих фраз достаточно, чтобы судить об ущербном мироощущении вождя.

Почти все выдающиеся люди что-то оставляют потомкам, запечатленное в текстах. Марк Аврелий, император-философ, например, писал для себя «Размышления». Для себя… Может быть, поэтому они и сегодня волнуют нас, а не только потому, что в «Размышлениях» вечные темы о жизни и смерти людей, их добродетелях и порочности, призрачности славы. Энергия мысли, обращенная к себе и не рассчитанная на суд других, оказалась вечной.

Сталинские же пометки тусклы и сумрачны.

Сталин, вопреки расхожему мнению, был очень плохим стилистом и редактором. Его примитивные фразы очень тавтологичны. Вы заметили, в фразе о реформизме два раза слово «цель». В рукописных материалах я встречал многие предложения, в которых одно и то же слово повторялось три-пять раз! В «трудах» трясущиеся редакторы со страхом освобождали текст от этого мусора.

Диктатор в своих бумагах нередко размышляет о вопросах политики, руководства, стратегии. Видно, что Сталин возвращался к этим заметкам (есть подчеркивания карандашом другого цвета). В одном из блокнотов фрагмент «Стратегическое руководство».

«1) Не терять курс.

2) Не терять темп.

3) Верно определять момент перехода от одного тактического плана к другому.

4) Разумно маневрировать»{471}.

Видно, что, делая многочисленные записи в своих блокнотах «К заседанию бюро», Сталин просто размышляет, раздумывает с карандашом в руке:

– Провести конкурс на хорошую пьесу.

– Наградить Вишневского, Дзигана и др.

– О учебнике по истории ВКП(б).

– Поговорить о историках (Ярославский).

– Послать человек 50–60 (пока что) офицеров-артиллеристов во Францию (а Савченко? Тухачевский?).

– Канал Волга-Москва (Ежов, Берман, Жук)…{472}.

Планы-размышления, указания-распоряжения. По ним можно довольно точно проследить грядущие события в стране, перемены в ее жизни, новые большевистские «почины». При этом в своих блокнотах Сталин почти никогда не записывал то, что говорили его коллеги. Он не упоминает их, как будто это просто тени, антураж его страшной власти. Даже если можно найти фразу: «Вопрос Ворошилова», то напрасно искать идею, мысль, которая заинтересовала вождя в выступлении наркома обороны. Просто идет речь о ходе поставок танков «Т-60», «БТ», «Т-34», «KB» в войска, других оперативно-технических деталях. Вождя мало интересовало, что говорили члены партийного синклита. Он давно уже заметил: все, кроме, может, Молотова, просто старались угадать его мысли, замыслы, решения. Они ему были нужны, чтобы дать им тут же поручения во исполнение родившегося у него решения. А потом, Сталин привык думать и решать в обстановке, когда дюжина голов мелких вождей ловила каждое его слово, быстро поддакивала, со всем соглашалась.

В нужных случаях он давал своим соратникам конкретные указания (некоторые из них сохранились в письменном виде, как прямые директивы). Так сохранились записи В.М. Молотова, озаглавленные им: «Некоторые директивы к Берлинской поездке», датированные 9 ноября 1940 года. Цинизм сталинских указаний поразительный. Сталин наставляет своего наркома выяснить цели и намерения «Пакта 3-х» (Германии, Италии и Японии) и возможность присоединения к нему СССР. Сталинские установки о «сфере интересов» СССР поражают своей коминтерновской заданностью (хотя кремлевские вожди почти готовы вступить в антикоминтерновский пакт?!). Аппетиты Сталина впечатляют, и он готов договориться обо всем с Гитлером{473}.

Все эти соображения геополитического порядка, естественно, ни с кем, кроме Молотова, не обсуждались.

Только война, поставив Сталина на край бездны поражения, заставила вождя внимательно выслушивать Шапошникова, Жукова, Василевского, Антонова и обычно соглашаться с ними.

«Бумаги» Сталина, думаю, интересный предмет для изучения не только историков, но и психологов. Сидя на заседаниях политбюро, крупных совещаниях, редких в конце его жизни съездах, Сталин… много рисовал в своих блокнотах. Возможно, «рисовал» – сказано слишком сильно. На многих страницах его рукописей, записных книжек можно встретить комбинации звезд и треугольников, связанных причудливыми овалами. Словно это упражнения художника-модерниста.

Попадаются и бесформенные фигуры фантастических животных с угловатыми очертаниями. Несколько раз в сталинских блокнотах встречал животных, похожих на волков, закрашенных красным карандашом, какие-то дьявольские нагромождения того, что можно назвать одним словом «нечто».

Видимо, рождавшиеся на бумаге овалы, звезды, фигуры, отдаленно напоминавшие доисторических зверей, помогали диктатору на чем-то сосредоточиться, а возможно, просто вызвать ускользающее воображение. Я не знаю, как бы Кандинский или Шемякин оценили художественное творчество Сталина, но для меня ясно, что его интеллект хотя и был одномерным, но безусловно сильным и волевым. Мысль диктатора, как свидетельствуют его «бумаги», искала выхода в цифровых выкладках, неких политических обобщениях, графическом, образном самовыражении.

Кремлевского вождя всегда интересовала проблема государственных денег, государственного золота, государственных ценностей. Еще при Ленине политбюро полностью установило свой контроль за добычей, хранением и расходованием золота и иных ценностей. Как только Сталину доложили о неких нарушениях на аффинажном заводе[8], он тут же пишет записку:

«Запросить Ежова или зама.

1) Дело «аффинажа» (Лендеман).

2) При аффинажном заводе поставить комиссара, без подписи которого не ставить пробу и не выпускать золота»{474}.

В записях Сталина содержится много упоминаний о необходимости роста золотого запаса для поддержки коммунистического движения. После 40-го года Сталин сам лично определял, какой партии сколько выделить на «революционную деятельность». Но с образованием стран «народной демократии» он не преминул и их обложить данью на эти же цели. Порой делал это весьма прямолинейно.

В письме к Мао Цзэдуну в феврале 1953 года (одно из последних при жизни Сталина в Пекин) утверждалось: «Работа западноевропейских компартий, вроде французской, итальянской, английской, слишком усложнилась. Эти компартии требуют гораздо большей помощи, чем до сих пор… Компартия Советского Союза решила увеличить свой взнос в фонд и считает необходимым внести вместо 800 тысяч долларов в год 1 млн 300 тыс.

Если КПК внесет на 1953 год 1 млн 100 тыс. долларов, то можно будет удовлетворить потребности указанных партий. Ждем ответа». Мао тут же дал согласие: «Передадим Панюшкину наличными»{475}. Он еще не знает, что через десятилетие-два суммы этого «фонда» возрастут в десятки раз…

По документам видно, что Сталин ежегодно предельно внимательно изучал доклад Министерства финансов СССР о росте золотого запаса страны. Убедившись, что это министерство слабо влияет на рост добычи драгоценных металлов, он передал в ноябре 1946 года всю золото-платиновую промышленность в ведение МВД, и дело сразу пошло в гору{476}. Дармовая рабочая сила, в любом количестве, в самых недоступных местах, в нечеловеческих условиях, добывала золото. Ведь сколько его требовалось для военных целей!

Сталина могло бы утешить, что год его смерти совпал с наивысшим за всю советскую историю показателем общего объема драгоценных металлов в Государственном хранилище Министерства государственной безопасности. В 1953 году этот запас был таким: золота – 2049,8 т, серебра – 3261,0 т, платины – 29,9 т, платиноидов – 52,4 т.

Уже через год после кончины диктатора объем драгоценных металлов начал неудержимо снижаться. А как только в начале 60-х годов стали закупать зерно на золото, запасы его начали катастрофически таять. «Золотой сюжет» помогает понять безжалостный механизм функционирования системы при Сталине; при миллионах голодающих золотой запас продолжал неуклонно расти…

Донесения, которые направлял Берия Сталину и в политбюро о голоде в стране, там не читали. В одном из них, где говорилось о сотнях тысячах голодающих в Татарской АССР, Хабаровском крае, Амурской области, Еврейской автономной области, самый щадящий воображение пример сводился вот к чему. Максимова Наташа, 12 лет, доведенная до отчаяния голодом, украла у соседей что-то из продуктов. Жители ее жестоко избили, связанную водили по деревне, привязали камень на шею и хотели утопить в реке. Но затем привязали к телеге и долго держали на дожде, заперев в конце концов в холодный погреб…{477}

А золотой запас тем временем увеличивался…

Или вот еще один доклад в ЦК ВКП(б) в канун семидесятилетия Сталина 23 сентября 1949 года.

«12 августа в поле совхоза имени Сунь Ятсена Михайловского района Приморского края были обнаружены трупы убитых троих детей работницы совхоза Дмитриенко: Михаила 11 лет, Павла 9 лет и Елены 8 лет.

Убийство совершила мать, Дмитриенко Л.А., 1917 года рождения. Она показала, что совершила убийство на почве крайне тяжелых материальных условий, в которых оказалась после осуждения в 1946 году согласно Закону от 7 августа 1932 года[9] ее мужа Дмитриенко Д.Д., 1912 г. рождения, и особенно после того, как ее уволили из школы, где она работала учительницей, и выселили из квартиры. С апреля работала в колхозе…»{478}

А золотой запас у Сталина все равно продолжал расти…

Переписка Сталина… Хотя в архивах существовали такие файлы, но в полном смысле «переписки» во внутренних делах не было. Существовала практика бесчисленных докладов различных ведомств, записок членов политбюро, министров, деятелей культуры, старых большевиков. Сталин с ними не переписывался. Просмотрев материалы, которые ему ежедневно представлял Поскребышев, лишь на некоторых оставлял письменные резолюции. Чаще бросал Поскребышеву указания, распоряжения по тому или иному документу: «Согласен», «Пусть еще раз доложат», «Зачем занимаются чепухой?», «Обсудим на политбюро», «Опоздали с докладом на несколько месяцев» и т. д. Помощник торопливо записывал сталинские решения, с тем чтобы передать их исполнителям.

В полном смысле переписка велась лишь с Чан Кайши, Мао Цзэдуном, Ким Ир Сеном, Чойбалсаном, Тольятти, Торезом, Димитровым, В. Пиком, Гомулкой, Тито и некоторыми другими деятелями зарубежных стран. Наиболее интересна, конечно, переписка Сталина и лидера китайских коммунистов. Здесь мы видим столкновения и контакты двух стилей мышления, двух методологий народно-партизанского и державно-империалистического подходов.

…В мае 1951 года Мао Цзэдун направляет указание в Корею главнокомандующему китайских и северокорейских войск Пэн Дэхуаю (и в копии Сталину). В нем говорится: «…В настоящее время на передовой линии мы имеем 8 корпусов. Если каждый корпус уничтожит по 1 батальону, то всего противник потеряет восемь регулярных батальонов. Этим самым противнику будет нанесен сильный удар. Если каждый корпус уничтожит по 2 батальона, то это уже 16 батальонов.

…Ставить задачу в каждой операции уничтожать по одному батальону. В ходе 3–4 операций будет уничтожаться по 4 батальона регулярных войск, что приведет к понижению духа и поколеблет самоуверенность противника…»

Сталин, думаю, с большим скепсисом прочел эту «арифметическую стратегию» и ответил, но… столь же довольно примитивно и поверхностно. «Мне кажется, этот план рискованный. Один-два раза можно. Но этот план англо-американцы легко разгадают… Вы имеете дело не с войсками Чан Кайши…»{479}

В своей переписке Сталин любил рекомендовать, советовать, что выглядело порой как указания. Тому же Мао Цзэдуну в начале 1952 года шлет депешу, чтобы положить конец зависимости от империалистов в таком стратегическом сырье, как каучук: «Вам следует осуществить насаждение в Китае каучуковых деревьев, обеспечив по крайней мере 200 тысяч тонн натурального каучука в год. Остров Хайнань – база для каучука… Техникой поможем»{480}.

«Советы» Сталина безапелляционны, требовательны, почти категоричны. Так Сталин разговаривал с самым своим могущественным союзником… Диктатор умел «поставить» себя, чувствуя за своей спиной огромную военную, экономическую мощь, политические возможности, самую разветвленную в мире сеть спецслужб. Не случайно очень многие зарубежные деятели обращались к Сталину подобострастно, просительно. Испанец, глава правительства Хуан Негрин свои письма Сталину подписывал «Ваш преданный слуга и друг»{481}. «Дорогим вождем и дорогим учителем» величал Сталина Ким Ир Сен{482}. Даже Чан Кайши опускался до подобострастия в конце своего послания: «Надеюсь удостоиться получения от Вас наставлений, являющихся крайне желательными…»{483}.

Пожалуй, в полной мере перепиской можно назвать обмен посланиями Сталина с президентами США и премьер-министрами Великобритании. Сталин смог быстро «забыть» эпитеты, которыми он награждал, особенно в узком кругу, лидеров капиталистического мира. Попав в критическое положение из-за собственных просчетов, Сталин уже 18 июля 1941 года просит Черчилля «создать фронт против Гитлера на Западе»{484}. Верный себе, он рекомендует англичанам организовать «повстанческие действия против немцев». Большинство писем Сталина в годы войны – просьбы, а то и требования создания второго фронта, отправки в СССР самолетов, танков, алюминия, бензина, хлеба, автомобилей и даже… иприта (после того как появились сведения о возможности применения Германией отравляющих веществ).

В посланиях Сталина лидерам западных союзников есть любопытные признания, откровения, необычные утверждения. В сентябре 1941 года Сталин, допуская возможность того, что Советский Союз может «потерпеть поражение», предлагает Англии «высадить в СССР 25–30 своих дивизий в Архангельске или перевести их через Иран» для участия в боевых действиях на советско-германском фронте{485}. Естественно, в последующем об этой просьбе советская сторона никогда не упоминала.

Когда 30 декабря 1941 года «Правда» опубликовала статью «Петеновские методы на Филиппинах», Черчилль тут же обратил внимание Сталина на этот антисоюзнический выпад коминтерновского толка. Сталин, привыкший всю жизнь пользоваться ложью как надежным оружием большевиков, ответил: «Статья в «Правде», на которую Вы ссылаетесь, отнюдь не имеет официального характера…»{486} Абсолютный официоз сталинского режима, и это прекрасно знал Сталин, не имел права даже на минимум своевольства… Сам Сталин лично редактировал, правил многие статьи «Правды»; я мог бы привести десятки таких примеров. Например, в мае 1950 года Сталин фактически переписал статью «Правды» по поводу инцидента с американским военным самолетом «Б-29» подле Либавы. Даже заголовок, предложенный «Правдой», – «Вопрос ясен», Сталин изменил на «Нравы Госдепартамента»{487}. Так что неуклюжая увертка Сталина по поводу неофициального характера статьи не могла ввести Черчилля в заблуждение.

Но вернемся еще к переписке лидеров союзников. Сталин отвечает не на каждое письмо Черчилля и Рузвельта, ссылаясь на объективные обстоятельства, главным образом загруженность делами как Верховного Главнокомандующего. В начале 1942 года Сталин пытается убедить Черчилля, что «1942 год будет решающим в повороте событий на фронте»{488}. В июле и августе 1942 года Сталин, попавший в критическое положение на южном участке советско-германского фронта, фактически переходит к атакующим требованиям к союзникам: нужен, безотлагательно нужен второй фронт! Черчилль хладнокровно парирует: «Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не нарушили никакого обещания». Если споры будут продолжаться, предупреждает премьер, то «Британское Правительство было бы вынуждено раскрыть народу убийственный аргумент, которым, по его мнению, оно располагает…»{489}.

Временно Сталин «отстает» от союзников с требованиями форсировать открытие второго фронта, особенно после сталинградского триумфа советских войск. В своих посланиях Сталин позволяет себе то, чего не мог допустить ранее ни один советский военный историк: «В сталинградской операции мы имеем успехи, между прочим, потому, что нам помогают снегопад и туманы, которые мешают немецкой авиации развернуть свои силы»{490}.

Союзники неоднократно предлагают Сталину вылететь для встречи на высшем уровне за пределами СССР: в Северной Африке или хотя бы на Кавказе, в Астрахани. Вождь упорен: «Время теперь такое горячее, что даже на один день мне нельзя отлучиться…»{491}

Весной 1943 года на Западе началась пропагандистская война, в которой особую активность проявили Берлин и польское правительство Сикорского. Речь шла об уничтожении войсками НКВД поляков в Катыни.

Сталин, Черчилль и Рузвельт обменялись целым букетом посланий. Советский лидер негодовал: «Враждебная Советскому Союзу клеветническая кампания, начатая немецкими фашистами по поводу ими же убитых польских офицеров в районе Смоленска, на оккупированной германскими войсками территории, была сразу же подхвачена правительством г. Сикорского и всячески разжигается польской официальной печатью… Это подлая клевета на СССР…»{492}

В этих фразах, повторяемых многократно Сталиным и в других посланиях, видна теперь абсолютная лживость советского лидера. Но поражает безапелляционность суждений человека, который прекрасно знает, что польские офицеры были действительно поголовно расстреляны – и именно по его приказу. Чудовищная ложь ошеломляет и спустя многие годы. Сталин ведь отлично помнил, что 5 марта 1940 года на заседании политбюро ЦК ВКП(б), протокол № 13 (П13/144), решили: дела 14 700 польских офицеров, чиновников, помещиков и др., а также 1100 поляков, находящихся в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии, рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания – расстрела. Рассмотрение дел провести без вызова арестованных и без предъявления обвинения… Реализацию чудовищно преступного решения возложили на палачей НКВД Меркулова, Кобулова, Баштакова{493}.

Гнев Сталина по поводу «антисоветской кампании поляков» столь неподделен, что приходится лишь поражаться артистическим способностям диктатора.

Верховный Главнокомандующий очень заботится о своем образе выдающегося полководца. Побывав летом 1943 года в расположении фронта на западном направлении, он не преминул тут же сообщить об этом лидерам союзников. Президенту Рузвельту он передал: «Только теперь, по возвращении с фронта, я могу ответить Вам на Ваше последнее послание… Приходится чаще лично бывать на различных участках фронта и подчинять интересам фронта все остальное… При таких обстоятельствах Вам будет вполне понятно, что в данный момент я не могу отправиться в далекое путешествие… и выполнить свое обещание (ранее Сталин согласился встретиться с Рузвельтом в районе Берингова пролива)…»{494}

Не мог же Сталин сказать Рузвельту, что он смертельно боялся полетов на самолете! Его единственное воздушное путешествие в Тегеран потребовало от Верховного Главнокомандующего мобилизации всех его душевных сил… Сталин не забыл, что, когда в марте 1925 года на Северном Кавказе разбились лично ему знакомые люди: Мясников, Могилевский, Атарбегов, он высказал предположение, что катастрофа «подстроена по мотивам мести двум чекистам за расстрелы, а Мясникову – как армянину»… Сталин внес предложение «строжайше запретить ответработникам полеты»{495}.

Сталин при сильной воле совсем не обладал высоким личным мужеством. Он всю жизнь смертельно боялся покушений, был подозрителен, принимал чрезвычайные меры безопасности. Например, в пригородах Потсдама на знаменитой конференции его охраняло семь полков НКВД и 1500 оперативных работников…{496} Когда Сталину доложили в конце войны, что 5 сентября 1944 года в Смоленской области приземлился немецкий самолет с диверсантами, он не придал этому никакого значения. Но после того как выяснилось, что П.И. Таврину (в форме советского майора, со звездой Героя Советского Союза) и его жене Л.И. Шило было поручено совершить на него покушение, это его очень заинтересовало. Диверсанты «раскололись» сразу и охотно приняли участие в «радиоигре» с Берлином. Сразу после окончания войны с Германией Сталин вспомнил о диверсантах, посаженных к тому времени в лагерь, и приказал расстрелять. Пожалуй, это было наиболее конкретное намерение (даже не попытка) покушения на вождя. Но до конца жизни Сталин испытывал страх перед абстрактной возможностью покушения на свою бесценную жизнь.

Выезжая на отдых, Сталин знал: его охраняют в пути, на побережье Черного моря, вокруг его виллы многие-многие тысячи людей. Но этого мало. Когда осенью 1945 года Сталин собрался в Сочи, ему доложили: «Антисоветский элемент, состоящий на оперативном учете, взят в активную разработку… Аресты проводятся своим чередом»{497}. Драгоценная жизнь превыше всего… Как буднично: «Своим чередом…»

Это был сугубо кабинетный руководитель, часто принимавший судьбоносные решения на основании многочисленных бумаг, документальной кинохроники, личных докладов предельно ограниченного числа лиц. Часто задумываюсь: а как бы вел себя кремлевский руководитель в телевизионную «эпоху»?

Просматривая переписку руководителей великих держав в годы войны, воочию убеждаешься, сколь стремительно ухудшались отношения к концу войны и особенно после ее окончания. Союзники словно поняли, каким странным был их союз: США, вышедшие самым сильным государством из мировой схватки, и СССР, «разогревший» свои посткоминтерновские амбиции, имели очень разные интересы. «Союзники-враги» со все большим недоверием взирали друг на друга. Даже простая просьба покойного Рузвельта написать для Капитолия картину с изображением Сталина, Черчилля, его самого была отвергнута московским лидером. И на просьбу Трумэна выделить некоторое время для позирования американскому художнику Дугласу Шандору, чтобы запечатлеть тройку победителей в великой войне, Сталин отреагировал отказом: «…К сожалению, мне было бы затруднительно ввиду многих обязанностей выделить время для г-на Шандора. Разумеется, я готов послать ему свой портрет, если Вы найдете это подходящим для данного случая…»{498}

Сталин мог вспомнить, что на последнем, тринадцатом, заключительном заседании глав правительств в Потсдаме, закончившемся в половине первого ночи 2 августа 1945 года, при обсуждении поправок к итоговым документам о репарациях и границах он был вынужден не раз говорить собеседникам неприятные слова: «это недоразумение», «не понимаю, в чем тут дело», «мы с этим не можем согласиться», «никак не могу согласиться с таким толкованием», «это совершенно неправильно». Но, так или иначе, конференция закончилась, и Сталин ее назвал «пожалуй, удачной».

Когда Трумэн, председательствовавший на заседании, сказал: «Объявляю Берлинскую конференцию закрытой. До следующей встречи, которая, надеюсь, будет скоро», – Сталин негромко бросил:

– Дай бог{499}.

Генералиссимус чувствовал, знал, что те глубинные противоречия, антагонизмы между СССР и союзниками, загнанные внутрь войной, скоро с особой остротой проявятся вновь. Может, об этом размышлял он, подолгу сидя в соломенном кресле на балконе особняка, где жил во время конференции. Я бывал в этом двухэтажном, средних размеров доме, в 5–7 минутах езды от Потсдама. Чахлые сосны в парке. Перед глазами, перед балконом – красивое озеро. О чем думал Сталин, находясь две недели в окружении «немецкого духа»? О бренности жизни? О том, что он смог вновь «взнуздать» историю и стать планетарно знаменитым? О предстоящей войне с Японией?

Никто сейчас этого не скажет. Он написал очередные главы истории своей жизни. Сколько их будет еще – знало только Провидение.

Двухтомная переписка трех крупнейших лидеров середины XX века, которые были вынуждены протянуть друг другу руки в минуту грозной опасности для своих стран, является блестящей характеристикой столь разных людей. Сталин, проявивший способность к сотрудничеству и компромиссам, многочисленным просьбам, постепенно изменил тон, когда убедился, что победа в его руках. Геополитические притязания, классовые привязанности, коммунистическая идеология лишь на время отступили на второй план. Кое-кто из проницательных людей утверждал, что война Сталина изменила. Не уверен. Думаю, что война, начало которой было им проиграно из-за его грубейших просчетов, в конце концов убедила Сталина в собственной «исторической правоте». Не последовало никакой внутренней «оттепели» или послаблений в стране. По-прежнему его любимыми инструментами власти внутри страны и «коминтерновских» планов вне ее были спецслужбы, НКВД, вооруженные силы. Послевоенные «бумаги» Сталина убедительно это подтверждают.

Почти ежедневно ему на стол ложились толстые папки документов из ведомств, подотчетных Берии. Сталин все внимательно прочитывал и обычно аккуратно ставил в верхнем левом углу пометки: «И. Ст.» или просто «И».

Вот Круглов, министр внутренних дел, докладывает, что вся Западная Украина объята движением националистов. Только за март 1946 года, сообщает министр, «ликвидировано 8360 бандитов (убито, пленено, явилось с повинной)». Следуют победные реляции о борьбе с националистическим подпольем в Литовской, Латвийской, Эстонской советских республиках и даже в Белоруссии (за март «ликвидировано более 100 человек. Погибло около 30 советских военнослужащих»).

Как бы для себя Сталин подчеркивает цифры о «выселенных с территории Литвы, Латвии и Эстонии кулаков с семьями, бандитов, националистов и др.

Из Литовской ССР – 31 917 чел.

Из Латвийской ССР – 42 149 чел.

Из Эстонской ССР – 20 713 чел.»{500}.

Война окончена, война продолжается…

Сталин передает распоряжения Поскребышеву: выделить дополнительно войска для быстрейшего «прекращения бандитизма». Генералиссимусу-победителю недосуг думать о причинах этой герильи[10], почему страна вынуждена содержать сотни тысяч внутренних войск…

Через год, в марте 1947 года, только в исправительно-трудовых лагерях и колониях, не считая тюрем, содержалось 2 млн 188 тыс. 355 заключенных. Круглов сообщает, что создано дополнительно 27 новых лагерей{501}. О многих сотнях тысяч ссыльных в другом докладе. А, вот он. К концу 40-х годов из тех, кто выжил в Сибири, на Урале, в Казахстане, других местах, бедствовали 2 572 829 «выселенцев и спецпереселенцев» (немцы, чеченцы, ингуши, крымские татары, греки, армяне, турки, курды…). Для охраны создано 3063 комендатуры. По Указу Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года все эти люди сосланы навечно{502}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.