А. Ф. Мясников МОИ ВСТРЕЧИ С ТОВАРИЩЕМ ЛЕНИНЫМ [14]

А. Ф. Мясников

МОИ ВСТРЕЧИ С ТОВАРИЩЕМ ЛЕНИНЫМ [14]

Впервые товарища Ленина я увидел в январе 1918 года на первом и последнем заседании Учредительного собрания. Наша фракция довольно-таки нескладно обсуждала вопрос о судьбе Учредительного собрания в перерыве после декларативной речи председателя Чернова. Вдруг появляется во фракции Ленин. Коротко и энергично он доказывает необходимость покончить с контрреволюционным Учредительным собранием[15]. Технический способ разгона он предлагает такой: после сегодняшнего заседания всех членов Учредительного собрания выпустить из Таврического дворца, на следующий день в него впустить только коммунистов и левых эсеров. Предложение было принято и осуществлено.

Потом помнится встреча на III съезде Советов, еще другие многочисленные встречи, разговоры и собеседования в течение 1918, 1919, 1920 и 1921 годов. Но их всех не перечислишь. Остановлюсь на самых главных встречах, которые особенно ярко запечатлелись в памяти.

Вот март месяц 1918 года. Партия приступила к организации Красной Армии. Старый фронт разрушен. Опасность со стороны германского империализма охватила всю нашу Советскую страну. Идут в рядах партии споры относительно метода организации Красной Армии. Боевой вопрос — привлечение военных специалистов и кадровых офицеров. Большая часть тогдашних военных работников была против этого привлечения. Эти работники апеллируют к товарищу Ленину, который только что вместе со всем правительством и Центральным Комитетом партии переехал из Питера в Москву. Собираемся в Кремле, тогда еще неуютном, пустом и не-охранявшемся. В одной из комнатушек самого верхнего этажа около 40–50 военных работников под председательством товарища Ленина открывают свое совещание. В течение нескольких часов идет спор вокруг вопросов о военных специалистах, общей организации армии, мобилизации, роли коммунистов в армии и т. д. Главнейшая тема — с военными специалистами или без них. Подавляющее большинство собравшихся высказывается против привлечения военных специалистов. Товарищ Ленин только слушает. В конце собрания он лишь вкратце резюмирует все сказанное. Как будто бы он хочет на этом закончить собрание. Мы предлагаем вынести резолюцию соответственно с духом речей большинства ораторов. Тогда Ленин бросает нам:

— Но ведь это только совещание. Вы попросили нас выслушать вас, мы вас выслушали, весьма благодарны вам за вашу информацию, а теперь разрешите нам, Центральному Комитету партии, вынести решение по данному вопросу, использовав, разумеется, и ваш опыт, и ваши советы.

Собрание ничего не могло возразить, хотя оно разошлось недовольное тем, что не закрепило своего мнения определенной и твердой резолюцией, направленной против военных специалистов, против неприемлемых для большинства военных работников методов организации Красной Армии. Следует отметить, что это время было эпохой, если можно так выразиться, военного романтизма многих тогдашних военных работников-коммунистов. Центральный Комитет не пошел навстречу этому военному романтизму, он вынес свое твердое решение о том, что мы без военных специалистов и старых кадровых офицеров, не имея своего командного состава, не имея за душой ничего в военном отношении, не обойдемся в деле организации Красной Армии. Была дана после этого ясная линия, по этой линии было приступлено к организации Красной Армии. И то, что заявил нам товарищ Ленин на этом военном совещании, впоследствии, как известно, оправдало себя.

Ноябрь 1918 года. Происходит VI Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов. В Германии надвигаются новые события. Германские войска на нашей узкой границе, под Смоленском, шевелятся. Они дезорганизованы и собираются к себе домой. Но все же положение неопределенное. Помню, как в Большом театре (Москва), в нижней ложе около сцены, где обычно собирается президиум наших Советских съездов, после открытия VI съезда Советов, поздно вечером встречаемся — товарищи Ленин, Свердлов и я. Беседуем насчет положения на нашем Западном фронте (тогда я работал в Западной области). Товарищи Ленин и Свердлов решают, что я должен сегодня же вечером выехать обратно в Смоленск, оттуда информировать Москву о положении дел и вместе с местными работниками принять меры на случай каких-нибудь осложнений на западной границе. Товарищ Ленин дает самые подробные, мельчайшие советы. Предлагает быть начеку, настороже, не раздражать немецкие войска, принять меры, чтобы наше имущество не было разграблено; даже такие подробности: чтобы телеграфные аппараты и звонки-колокола на станциях остались в наших руках. Это были советы настоящего хозяина, великолепно понимавшего, что малейшая неосторожность и малейшая потеря нашего имущества отразятся на организме разоренной Советской России.

Весна и лето 1919 года. Это — полное тревоги, печали и трагизма время для нашей страны. Наступление сильнейшего врага. Полная разруха хозяйства. Распыление пролетариата. Голод, нужда и недовольство. И тогда Московский Совет пришел к идее о по-луторапудовом запасе для голодных московских рабочих. В Москве не было хлеба. Голодные рабочие выезжали в сравнительно хлебородные губернии, Самару и далее, приобретали на душу не более полутора пудов хлеба и ввозили в Москву. В июле месяце затруднения достигли наивысшей точки. На нескольких предприятиях были выброшены белые флаги, — это знак ропота и недовольства. Надо было успокоить эти массы, надо было идти к ним. А сделать это было трудно. Мы, московские работники, обратились тогда за советом к товарищу Ленину. Всегда в моменты, когда нам не удавалось решать даже самые простые вопросы, в минуты невзгод и трудностей каждый из нас неизменно обращался к нему за помощью письменно, по телефону, лично. На этот раз разговор был по телефону. Мы в нескольких словах информировали его о положении дел в районах, в частности в Сокольническом районе. Он нашел, что положение серьезное, но что единственный выход — идти к рабочим и терпеливо растолковать им, объяснить, в каком положении находится Советская власть, рассказать, что Красная Армия истекает кровью, что мы со всех сторон окружены, что остается еще несколько недель и месяцев и что нужно лишь терпение, напряжение всех сил, еще один прыжок через голод и нужду — и мы победим. И он добавил: если вы по-товарищески, по-дружески все расскажете рабочим, откроете перед ними всю душу Советской власти — рабочие нас поймут, они придадут нам еще новые силы, и мы выйдем из затруднения. Тогда он формулировал так: теперь на наших глазах совершается чудо. Это чудо заключается в том, что голодные русские рабочие против всего мира всех хищников, конечно, спасут Советскую Россию. Это будет чудо для нас, но это чудо будет. Мы с этими мыслями товарища Ленина и пошли к рабочим, которые живо поддержали Советскую власть и пошли навстречу нашей партии/

К этому же времени относятся происходившие тогда по всей Москве широкие рабочие и красноармейские конференции, на которых московская организация партии ставила главным образом вопросы о красных фронтах, об организации армии, о международном положении, о связи Красной Армии с деревней и т. д. В Хо-дынских лагерях была созвана такая очень большая красноармейская конференция, беспартийная, многотысячная, состоявшая из голодных, раздетых красноармейцев, настроение которых, конечно, не было розовым. Этой массе нужно было по-революционному, интимно разъяснить положение вещей. Товарищи из Московского комитета решили основным докладчиком на этой конференции выпустить товарища Ленина. Мы получили его согласие. Необходимо отметить, что он обычно никогда не отказывался от выступлений в рабочих районах, в партийных кругах, среди красноармейцев, и в списке агитаторов и пропагандистов Московского комитета товарищ Ленин считался самым исправным, продуктивным и, разумеется, наиболее ценным оратором. С погибшим в сентябрьские дни 1919 года секретарем Московского комитета тов. Загорским мы поехали за В. И. Лениным. После 10—15-минутного разговора о настроении рабочих и Красной Армии, о московской организации мы вышли вместе с ним и отправились на Ходынское поле. Дорогой, конечно, разговоры только о положении Советской власти, о продовольствии, о затруднениях и в конце о том, что все-таки мы победим. Аудитория знала, что в этот день должен выступить товарищ Ленин.

Она встретила его очень тепло. Многие из красноармейцев слышали его впервые. В этот вечер Ленин был в особенном ударе. По-видимому, масса вся захватила его, события целиком заполнили весь его ум, всю его душу. Он сделал большой доклад о международном и внутреннем положении Советской России. Речь продолжалась более часа. Она сразу же наметила определенный перелом в настроении многотысячной аудитории. Речь была понята, усвоена, в конце ее беспартийная конференция устроила товарищу Ленину большую овацию. Помню, как сегодня, что эта речь имела большое значение для тогдашнего гарнизона Москвы. Летом 1919 года весь гарнизон, кажется впервые после революции, был собран в Хо-дынских лагерях. Положение гарнизона было незавидное, настроение красноармейцев — колеблющееся, не вполне определившееся. Конференция должна была бросить в эту многотысячную красноармейскую массу революционную идею, идею укрепления и поддержания Советской власти, на которую со всех сторон напирали сильнейшие контрреволюционные враги. И эту роль конференция сыграла благодаря яркому выступлению товарища Ленина, освежившему всю атмосферу[16].

В эти же дни была такая же многочисленная беспартийная конференция в Бауманском районе, на этот раз рабочая конференция. Настроение такое же подавленное на почве голода, на почве общей хозяйственной разрухи. Товарища Ленина мы повезли и на эту конференцию. Выступление его там сыграло для рабочих масс такую же роль, как и на Ходынке[17].

Для определения революционного мужества и оптимизма товарища Ленина важно здесь отметить то обстоятельство, что в эти труднейшие моменты, когда все вокруг распылялось, разрушалось, когда все давило со всех сторон, напирало, когда и внутренняя контрреволюция беспрерывно чинила свои козни, когда и среди иных наших работников блуждало уныние, временами апатия, а иногда и отчаяние, товарищ Ленин неизменно твердил и говорил на собраниях и в частной беседе, что победивший в Питере и Москве пролетариат, который в своем большинстве поддерживает Советскую власть, поддержит ее до конца. Советская власть, несмотря ни на что, сохранится, останется и выйдет из, как казалось тогда, безнадежного положения. В те времена таким оптимизмом мог дышать такой человек, который всеми фибрами своей души, всеми своими мыслями, всем своим существом был органически связан с рабочим классом, в мощь и силу которого он верил безгранично, человек, который, основываясь на этом, видел далеко вперед и тем самым мог смело предсказывать судьбу Советской власти.

Далее, я здесь не останавливаюсь на встречах и разговорах с товарищем Лениным в течение осени и зимы 1919 года, самых страшных месяцев Советской власти, когда в рядах нашей партии шла лихорадочная работа по обороне страны, по напряжению последних усилий пролетариата и по слому воли наших врагов.

В начале 1920 года страна вздохнула облегченно. Главнейшие силы врагов были парализованы ударами Красной Армии и всей страны. В апреле 1920 года московская организация решила отметить 50-летие со дня рождения товарища Ленина. Разумеется, мы об этом не сообщили ему, назначили на вечер большое собрание членов московской организации, пригласили для изложения своих воспоминаний Каменева, Сталина, Горького и других, устроили музыкальное отделение с лучшими номерами (товарищ Ленин очень ценил игру страдивариусов и исполнение на рояли), и, когда провели первое отделение, т. е. воспоминания о Ленине, я позвонил товарищу Ленину по телефону и попросил его приехать на собрание. Разумеется, он отказывался и говорил, что никаких речей о себе слушать не хочет, но, когда я ему заявил, что мы его приглашаем на концертное отделение, на котором будут присутствовать его любимые артисты — Шор, Крейн и другие, он тогда рассмеялся, согласился и через 5 минут был у здания Московского комитета. Мы гурьбой вышли к нему навстречу, окружили его и привели на сцену, а тысячная масса собравшихся, неожиданно увидав его, — неожиданно, ибо она знала, что тов. Ленин скрывается и не хочет идти на свое "чествование", — устроила ему самую теплую, дружескую бурную овацию и заставила сказать несколько слов, которые он посвятил нашей партии. Товарищ Ленин делился своими воспоминаниями о подпольной, зарубежной жизни нашей партии и старых большевиков. Концертное отделение прошло в очень уютной, чисто товарищеской обстановке. Я помню, что он в этот вечер был особенно весел. По-видимому, в его памяти воскресли самые радостные дни его жизни, самые лучшие страницы героической истории нашей партии.

Первое мая 1920 года было объявлено нашей партией Всероссийским субботником. На этом субботнике в Кремле совместно с рабочими и красноармейцами принял участие и товарищ Ленин. После субботника он позвонил ко мне по телефону (общение телефонным способом по многим вопросам партийной и московской жизни у наших работников с товарищем Лениным было постоянное) и попросил проехаться вместе с ним в районы. Вечером этого дня были назначены митинги. Должен отметить, что великий революционер Ленин, который никогда, ни на секунду не терял связи с массами, пролетарские праздники и торжественные дни почти всегда любил проводить вместе с рабочими в районах. Нередко бывало, когда в вечер годовщины Октябрьской революции, 1 Мая и т. д. он без предупреждения являлся в какой-нибудь район, рабочий клуб, общался с товарищами, беседовал с ними, расспрашивал их, произносил несколько слов, воодушевлял и поднимал настроение. Так он поступил и в вечер 1 Мая 1920 года. Вместе с тов. Цивцивадзе в назначенный час я поехал за ним. Товарищ Ленин, его сестра Мария Ильинична, тов. Цивцивадзе и я выехали в районы. Поехали прямо в Бауманский район, где в Рабочем доме в ожидании митинга сидели и стояли в проходах тысячные рабочие массы. Конечно, никто не ожидал прихода товарища Ленина, в том числе и районные работники. Через толщу массы мы пробиваемся к сцене, а на сцене еще нет никого — ни представителей районного комитета, ни артистов, которые в этот вечер после митинга должны были выступить перед рабочими. Что делать? Ждать нельзя, ибо нужно поспеть и в другие районы. Аудитория вся налицо. Мы распределяем роли, я беру на себя председательствование, объявляю митинг открытым, предоставляю слово "оратору сегодняшнего дня товарищу Ленину". Аудитория от неожиданности бурлит, аплодирует. Товарищ Ленин в течение 15–20 минут бросает в рабочую массу, как искры, свою живую и ясную речь о значении Советской власти, Красной Армии, о контрреволюции, о сплоченности и борьбе рабочего класса в связи с 1 Мая. Подбодряет, воодушевляет аудиторию. Председательствующий закрывает собрание под бурные аплодисменты, объявляет, что больше ораторов нет и что через 15 минут откроется концертное отделение.

Мы перекочевываем в клуб имени В. М. Загорского. Товарища Загорского В. И. Ленин довольно-таки хорошо знал лично. В этот день как раз открывался этот клуб. И тут неожиданно речь товарища Ленина, посвященная памяти погибшего товарища[18]. Далее, едем в Пресненский район. Здесь несколько тысяч рабочих в стенах Прохоровской мануфактуры ожидают открытия митинга. Такая же встреча. Речь живая, мужественная и оптимистическая. Она продолжается около ъ I часа. Оставляем Прохоровку и едем в Замоскворецкий район, в Институт имени Карла Маркса (бывший Коммерческий институт). Останавливаемся у подъезда здания. Быстро узнают товарища Ленина, окружают автомобиль. Вот подходят двое мальчишек, один из них в упор говорит ему: "А я вас узнаю по карточке — вы будете товарищ Ленин". Владимир Ильич улыбается. Входим в аудиторию, где сидит огромная масса рабочих Замоскворечья. Появление товарища Ленина вызывает овацию, прерывающую речь очередного оратора. Слово предоставляется Ленину. Его слушают с напряженным вниманием.

Объезд окончен, возвращаемся домой. Разумеется, всю дорогу расспросы, вопросы, разговоры о Москве, о положении московских рабочих, о партии, о том, как была совершена Октябрьская революция в Москве, о старых вывесках на магазинах, которые следовало бы заменить советскими, что имело бы огромное агитационное значение, о ремонте домов, об улучшении санитарии города и т. д. и т. п. При этом должен добавить, что у меня в тот день была сильная ангина и мое горло было повязано. Товарищ Ленин все время уговаривал меня вернуться домой, чтобы не простудиться, спрашивал, сильно ли болит горло. По дороге домой, несмотря на все мои протесты, он все-таки предложил свернуть машину в сторону моей квартиры, подвез меня, не успокоился и не уехал к себе до тех пор, пока не высадил меня. Впрочем, эта черта Ленина отмечена многими другими товарищами — удивительное внимание даже к малознакомым, попечение о тех товарищах, рабочих, трудящихся, артистах, писателях и др., о нуждах которых доходили вести до товарища Ленина. Я знаю примеры, когда он, узнав, что такой-то товарищ заболел, иногда без всякого предупреждения выходил из Кремля, направлялся к нему, внезапно являлся, расспрашивал: получает ли он медицинскую помощь, есть ли у него средства на лекарства, каково его питание, а потом, возвращаясь домой, делал соответствующие распоряжения. Нередко были случаи, когда Московский Совет получал от товарища Ленина записки или просто резолюции на заявлениях, не говоря уже о рабочих, даже артистов и писателей о помощи с просьбой оказать содействие вплоть до того, чтобы выдать тому или другому обувь, белье и т. д. Таково было бившееся в его груди сердце крупнейшего вождя пролетариата.

В середине апреля 1921 года я должен был выехать в Советское Закавказье и дальше в Армению[19]. Перед выездом из Москвы я имел свидание с товарищем Лениным, во время которого мы вели обстоятельную беседу о том, как нужно работать на Кавказе, для этой работы каким образом необходимо учесть опыт русской революции, какой политики нужно придерживаться по отношению к Турции, и — самое главное — советовал быть осторожным и щепетильным по отношению к народам Востока, которые уже просыпаются, которые нуждаются в просвещении и которые, просветившись, совершат у себя еще более грандиозный, чем в России, переворот. Одним словом, он тогда излагал ту нашу линию, которую мы начиная с 1921 года проводим в Закавказье и на Ближнем Востоке. Сразу стало ясно, что работа на Востоке — весьма сложная и ответственная вещь, и потому я попросил товарища Ленина вкратце изложить свои мысли на бумаге в виде письма, дабы я это письмо доставил кавказским товарищам и они могли бы руководствоваться им в своей повседневной работе. Ленин охотно согласился на это. На следующий же день курьер от него доставил мне письмо, которое он потом в моем присутствии попросил товарища Сталина исправить, где нужно, ибо сам автор не так уж сведущ в закавказских делах и легко мог допустить ошибки. Такова была скромность товарища Ленина, лишенного авторского самолюбия, которым болеют многие из нас, так называемых литераторов. Письмо это известно закавказским товарищам, оно своевременно было опубликовано в наших газетах[20].

Последняя моя встреча с живым товарищем Лениным состоялась в декабре 1922 года[21]. Тогда он жил в Горках, ныне в историческом доме, где оборвалась его жизнь. Он тогда только что окончательно оправился от первого удара и собирался уже вернуться в Москву, чтобы приступить к обычным своим работам. Был весел, смеялся. Жаловался только на то, что доктора мучили, пичкали его лекарствами, испортили ему желудок; говорил, что теперь чувствует себя хорошо и надеется, что будет по-старому работать. И действительно, он мало изменился тогда. Много расспрашивал, по обыкновению живо интересовался всем. Говорил о закавказских делах. Спрашивал, поднялась ли опустошенная Армения, как обстоят там дела с хлопком, с орошением, с продовольствием, достаточно ли крепка национальная Красная Армия, не обижается ли "мелкий люд", нет ли агитации со стороны буржуазной интеллигенции, не вопят ли последние о "русских штыках" и т. д. и т. п. Я ушел от него под впечатлением, что Закавказская федерация и намечавшийся тогда Союз Советских Республик, по мысли товарища Ленина, еще более укрепят межнациональную дружбу и усилят Советскую власть.

В январе 1924 года я пошел к товарищу Ленину в последний раз. Но я видел тогда мертвого Ленина.

Таковы мои воспоминания о встречах с ним. Разумеется, я далеко не исчерпал всего того, что можно было бы написать об этих встречах. О, если бы возможно было сохранить в памяти все его мысли, слова, советы, рассуждения — одним словом, ту голову с ослепительным светом, лучи от которой не раз оказывали на меня свое поразительное воздействие!

Я бесконечно счастлив и до конца жизни буду гордиться и вместе с тем поражаться (как будто бы это не сон!) тому, что был современником В. И. Ленина, был знаком лично, разговаривал с ним, пожимал ему руку, ходил и ездил вместе с ним, был последователем и маленьким учеником этого гиганта, гения нашего времени.[22]