Г. Ломов ЛЕНИН — ПРАКТИК
Г. Ломов
ЛЕНИН — ПРАКТИК
Один из крупнейших польских революционеров-марксистов, тов. Тышка (Иогихес), на Лондонском съезде партии[114] сказал, что марксисты делятся на две группы: одна группа стоит и действует на основе марксизма, а вторая лежит на точке зрения марксизма.
Для Ленина и большевиков марксизм всегда воспринимался как боевой, действенный марксизм. "Для нас теория есть обоснование предпринимаемых действий", — говорил Владимир Ильич.
Естественно, что вопросы практики, вопросы о том, как выйти из тысячи хозяйственных затруднений в случае победы революции, больше всего интересуют Владимира Ильича. В конце сентября 1917 года в своей статье "Грозящая катастрофа и как с ней бороться"[115] Владимир Ильич набрасывает такую практическую программу действий:
1) Объединение всех банков в один и государственный контроль над его операциями, или национализация банков.
2) Национализация синдикатов, т. е. крупнейших, монополистических союзов капиталистов (синдикаты: сахарный, нефтяной, угольный, металлургический и т. д.).
3) Отмена коммерческой тайны.
4) Принудительное синдицирование (т. е. принудительное объединение в союзы) промышленников, торговцев и хозяев вообще.
5) Принудительное объединение населения в потребительные общества или поощрение такого объединения и контроль за ним.
Эту же программу Владимир Ильич выдвигает и в другой своей брошюре "Удержат ли большевики государственную власть?"[116], написанной в начале октября 1917 года в ответ на сомнение в том, что мы сумеем надолго удержать власть в своих руках. В этой брошюре тов. Ленин возможность выполнения всей этой программы обсуждает с точки зрения практической возможности.
"Главная трудность, пролетарской революции, — пишет он, — есть осуществление во всенародном масштабе точнейшего и добро-совестнейшего учета и контроля, рабочего контроля за производством и распределением продуктов"[117]. И он в дальнейшем подробно разбирает, почему встают пред нами эти трудности — "без крупных банков социализм был бы неосуществим" [118], общественное счетоводство появится у нас как счетоводство единого советского банка. Между тем на пути к национализации банков стоят очень большие трудности, хотя эти трудности вполне преодолимы.
Так же подробно практически обсуждает Ленин в этой же брошюре вопрос о борьбе с голодом: "Хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность являются в руках пролетарского государства, в руках полновластных Советов, самым могучим средством учета и контроля, таким средством, которое, будучи распространено на капиталистов и на богатых вообще, будучи применено к ним рабочими, даст невиданную еще в истории силу "приведения в движение" государственного аппарата, для преодоления сопротивления капиталистов, для подчинения их пролетарскому государству. Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины. Гильотина только запугивала, только сламывала активное сопротивление. Нам этого мало.
Нам этого мало. Нам надо не только "запугать" капиталистов в том смысле, чтобы они чувствовали всесилие пролетарского государства и забыли думать об активном сопротивлении ему. Нам надо сломать и пассивное, несомненно, еще более опасное и вредное сопротивление. Нам надо не только сломить какое бы то ни было сопротивление. Нам надо заставить работать в новых организационно-государственных рамках. Недостаточно "убрать вон" капиталистов, надо (убрав вон негодных, безнадежных "сопротивленцев") поставить их на новую государственную службу. Это относится и к капиталистам и к известному верхнему слою буржуазной интеллигенции, служащих и т. д." [119].
Хлебная монополия, хлебная карточка, трудовая повинность и заставят капиталистов и буржуазную интеллигенцию пойти к пролетариату на службу.
И достаточно прочитать дневники черносотенной дамы Зинаиды Гиппиус, в которых она с пеной у рта проклинает эти пайки, хлебные карточки и трудповинность, чтобы понять, как тов. Ленин далеко видел и насколько он был прав.
Так же смело до дерзости и прямо ставит вопрос тов. Ленин об управлении страной. "Пролетариат не сможет, говорят нам, привести в движение государственный аппарат.
Россией управляли после революции 1905 года 130 000 помещиков, управляли посредством бесконечных насилий над 150 миллионами людей, посредством безграничных издевательств над ними, принуждения огромного большинства к каторжному труду и полуголодному существованию.
И Россией, будто бы, не смогут управлять 240 000 членов партии большевиков, управлять в интересах бедных и против богатых. Эти 240 000 человек имеют за себя уже теперь не менее одного миллиона голосов взрослого населения, ибо именно такое соотношение числа членов партии к числу подаваемых за нее голосов установлено опытом Европы и опытом России, хотя бы, например, августовскими выборами в Питерскую думу. Вот у нас уже "государственный аппарат" в один миллион людей, преданных социалистическому государству идейно, а не ради получения 20-го числа ежемесячно крупного куша.
Мало того, у нас есть "чудесное средство" сразу, одним ударом удесятерить наш государственный аппарат, средство, которым ни одно капиталистическое государство никогда не располагало и располагать не может. Это чудесное дело — привлечение трудящихся, привлечение бедноты к повседневной работе управления государством"[120],
Как же это сделать? И Ленин берет такой "простой пример". "Государству надо выселить из квартиры принудительно определенную семью и поселить другую. Это делает сплошь да рядом капиталистическое государство, это будет делать и наше, пролетарское или социалистическое государство"[121].
И дальше Владимир Ильич влагает в уста предполагаемого отряда из 2 матросов, 2 солдат, 2 сознательных рабочих, 8 человек трудящейся бедноты такое объяснение уплотнения и выселений: "Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две комнаты приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы при помощи инженеров (вы, кажется, инженер?) не построим хороших квартир для всех, вам обязательно потесниться. Ваш телефон будет служить на 10 семей. Это сэкономит часов 100 работы, беготни по лавчонкам и т. п. Затем в вашей семье двое незанятых полурабочих, способных выполнить легкий труд: гражданка 55 лет и гражданин 14 лет. Они будут дежурить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи. Гражданин студент, который находится в нашем отряде, напишет сейчас в двух экземплярах текст этого государственного приказа, а вы будете любезны выдать нам расписку, что обязуетесь в точности выполнить его"[122].
Приводя эти цитаты из брошюр тов. Ленина, написанных перед Октябрем, теперь видишь, как его мысль, его пример, его предуказание и объяснение становились на другой день после переворота рабочей программой действий и правительства, и уездного исполкома. Начиная от национализации банков и кончая жилищной политикой уисполкома, все это вытекало из практического подхода Владимира Ильича ко всем злободневным вопросам.
Точно такой же смелый и практический, вполне простой ответ давал Владимир Ильич и на "ехидный" вопрос о том, как же вы будете управлять государством, когда посадите за министерский стол кухарку?
"Мы знаем, — пишет он, — что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством"[123]. Но в дальнейшем Ленин именно зовет к этому, не боясь никаких старых предрассудков.
Уже перед Октябрем Владимир Ильич поставил основные хозяйственные вопросы строительства во всю их ширь как практик, которому на завтра их придется решать в пылу ожесточенной схватки. Теория немедленно приводила к выводам, которые на завтра претворялись в живую практику действия. В теории переворота Ленин уже дал программу нашей завтрашней практики. И таким же практиком, который свои действия почерпает из теории, оставался Владимир Ильич и во все время революции.
Отличительной чертой Владимира Ильича как практика всегда являлась смелая до дерзости, широкая и вместе с тем простая, понятная постановка вопроса. Но, дав линию, наметив определенную программу действий, Владимир Ильич переходил к методическому нажиму в мелочах, в деталях, когда посев на 2-х десятинах клевера или электричество в деревне Нееловке становились для него дороже тысячи резолюций. Всякий из нас, работавший с ним, помнит его маленькие, торопливые записочки, так пришпоривавшие каждого из нас в работе. Недаром тов. Горбунов в своих воспоминаниях пишет: "Доведению до конца какого-нибудь мелкого дела Владимир Ильич придавал иногда большее значение, чем десятку постановлений СНК и СТО".
Достаточно привести несколько примеров. В 21-м году Ленин пишет записочку тов. Горбунову: "Заняться делом Гидроторфа и двинуть его, так как специалисты, там работающие, не могут до сих пор приспособиться к условиям советской работы и достаточно беспомощны. Дело это важное".
Быстро была снята кинолента, которую Владимир Ильич настоял демонстрировать в рабочих центрах в Москве, Питере, Иваново-Вознесенске и ряде других мест. Были выданы пайки. Был приспособлен завод для изготовления торфососов. Словом, Владимир Ильич сразу поставил на ноги всех и вся.
Помню в 1922 году "записочки", которые я получал, уже сидя на Урале, со специальными "егерями" по вопросу о концессии Уркарта и другим вопросам. Или, наконец, развитие радиотелеграфии в России. Сколько напора, энергии и вот этих записочек было направлено в разные концы, пока у нас не появилась прекрасная нижегородская радиолаборатория, десятки мощных радиостанций и проч.
При этом в практике и в теории Ленин всегда знал о том, что в нашей революции "расчет идет на миллионы". Сколько раз в разговорах он журил за недостаточно твердый и ясный учет этих миллионных крестьянских и рабочих масс. Поэтому-то так и любил Владимир Ильич говорить с этими представителями рабочих и крестьянских низов. Он "выпытывал", "вызнавал" из них все то, что они только знали, он через них впитывал в себя самый сок российского чернозема и фабричных станков. Через проверку на опыте миллионов он определял меру нашей "расхлябанности", с которой он боролся, кажется, с большей беспощадностью, чем с буржуазией и помещиками. Расхлябанность, неаккуратность в пунктуальном Владимире Ильиче встречала величайшего и беспощадного врага и жестоко им высмеивалась. Он жестоко боролся с "широтой" русской натуры, когда не обращали внимания на мелочи. В годы обострения бумажного голода он первый заказал себе маленькие блокнотики, предложил канцелярии перейти к писанию отношений на обороте использованных старых бумаг, вместо конвертов употреблять облатки или клеить конверты из старой газетной бумаги и т. п. И с какой пунктуальностью он следил за этим в своей канцелярии!
Владимир Ильич всегда был с массой, он понимал, что миллионы будут проводить его идеи в жизнь. Он понимал, что наше боевое товарищество, славная партия РКП, взявшая власть, еще не проникла своими щупальцами до первичных ячеек и может предуказать идею, путь, но не может во всех деталях регламентировать наболевшие вопросы, построить сразу законченную систему органов. На I съезде советов народного хозяйства он говорил: "Нам нужно в самом ходе работы, испытывая те или иные учреждения, наблюдая их на опыте, проверяя их коллективным общим опытом трудящихся и, главное, опытом результатов работы, нам нужно тут же, в самом ходе работы, и притом в состоянии отчаянной борьбы и бешеного сопротивления эксплуататоров, которые становятся тем более бешеными, чем ближе мы подходим к тому, чтобы окончательно вырвать последние испорченные зубы капиталистической эксплуатации, — строить наше экономическое здание… Дело организационное… несет нам массу опытов, массу шагов, массу переделок, массу трудностей, в особенности относительно того, как поставить каждого человека на свое место, ибо здесь нет опыта…" [124]
На первых порах вся буржуазная пресса издевалась над Советом Народных Комиссаров в том отношении, что его декреты не всегда исполняются в точности на местах. В этом отношении Владимир Ильич всегда говорил, что было бы бесконечной глупостью требовать на первых порах, когда и сами-то мы толком не знали, как в миллионах могут претвориться наши советские новеллы, чтобы мы добивались исполнения их буква в букву. Декреты на первых шагах Советской власти означали линию движения — путь, по которому надо было идти, но те миллионы, которые декреты принимали, должны были в зависимости от обстановки и местного опыта выработать тот средний путь, по которому надлежало идти. Владимир Ильич и в законодательной работе понимал значение взаимодействия с миллионами. С таким же величайшим интересом Владимир Ильич относился и к организованному опыту движения широких рабочих масс, олицетворяемому профсоюзами. Он так говорил по поводу их значения на VIII съезде Советов: "…профсоюзы являются организацией правящего, господствующего, правительствующего класса, того класса, который осуществляет диктатуру… который осуществляет государственное принуждение. Но это не есть организация государственная, это не есть организация принуждения, это есть организация воспитательная, организация вовлечения, обучения, это есть школа, школа управления, школа хозяйничания, школа коммунизма. Это совсем необычного типа школа, ибо мы имеем дело не с преподавателями и учениками, а мы имеем дело с некоторым чрезвычайно своеобразным сочетанием того, что осталось от капитализма и что не могло не остаться, и того, что выдвигают из своей среды революционно-передовые отряды… Получается такая вещь, что партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролетариата, и этот авангард осуществляет диктатуру пролетариата. И, не имея такого фундамента, как профсоюзы, нельзя осуществлять диктатуру, нельзя выполнять государственные функции"[125].
В отношении роли профсоюзов в организации хозяйства Владимир Ильич, несомненно, считал главной базой построения всего совнархозовского аппарата, аппарата всех трестов, правильное взаимоотношение их с профсоюзами, выдвижение последними работников на ответственные руководящие посты и т. д. Для Ленина связь с миллионами крестьян и рабочих в практическом, стихийном строительстве хозяйственной жизни являлась альфой и омегой всей жизни. Владимир Ильич придавал огромное значение аппарату. Уже на I съезде совнархозов он особенно резко подчеркивал вопрос о том, что от того, как мы рассядемся, от того, как и кого мы поставим на нужное место, зависит правильная работа всего аппарата. Но он, придавая значение этой работе, требуя от каждого работника безусловной ответственности за порученное ему дело, он в то же время был врагом всяких частых переорганизаций. Неоднократно он мне говорил о том, что нужно запретить всякие переорганизации, которые становятся бичом советского аппарата. Не успеешь познакомиться с делами в данном учреждении, как уже оказывается, что учреждение упразднено и вместо него создано другое. Правильной постановке работы госаппарата он уделял большое внимание и в последние годы своей жизни. В своих статьях о Рабкрине он полностью занят мыслью о том, как нам поправить дело нашего расхлябанного донельзя бюрократического аппарата.
Владимир Ильич, имея систематически дело с вопросами работы хозяйственных органов в Совете Труда и Обороны, один из первых обратил внимание на "парламентаризм", господствовавший в наших управляющих органах, — на коллегии и коллегиальность, это наследие керенского демократизма. Со всей силой своего пламенного красноречия он бичевал "разговорщиков" и "болтунов". Он ярко обосновал необходимость перехода от коллегиального начала к единоличию, с переложением полной ответственности за последствия ведения дела в том или ином хозяйственном органе. И он не только дал идею, но он неуклонно требовал немедленного перехода по всей линии к этому единоличию. Он не удовлетворялся только постановлениями, он требовал показать цифры того, сколько предприятий управляется коллегиально и в скольких введен единоличный метод управления.
С такой же силой и энергией он выступил и против коммунистического чванства, и против настроения "спецеедства". "Пора нам отказаться от прежнего предрассудка, — писал он, — и призвать всех нужных нам специалистов к нашей работе"[126]. В статье о продналоге он указывает на то, что за учебу у капиталиста или крупного специалиста не жалко и заплатить, и борется против распространенного предрассудка среди коммунистических низов, что все сами, дескать, сумеем сделать. Ленин не удовлетворялся отдельными постановлениями на съездах совнархозов или руководящей работой в Совете Труда и Обороны и Совнаркоме по хозяйственным вопросам. Он принимал сотни рабочих-практиков, сотни специалистов у себя в кабинете и в разговорах с ними часто намечал ту линию, которую затем проводил по всему фронту в жизнь. Кроме этих непосредственных бесед с управляющими от заводов, от трестов, от синдикатов, он часто принимал участие в заседаниях и Совнаркома и в заседаниях комиссий, которые там собирались. В первое время после организации ВСНХ он неоднократно присутствовал на заседаниях коллегии. В последующее время я видел его на заседаниях президиума ВСНХ значительно реже.
В Ленине поражало полное отсутствие бюрократизма, который он бичевал и на съездах, и в речах, боролся с ним всерьез и с издевкой. Для Владимира Ильича практические результаты дела, непосредственное действие стояли всегда впереди всего, и он научал всех товарищей не удовлетворяться формальной отпиской или бумажным постановлением. Его звонок по телефону всегда означал справку о том, как обстоит дело, собрали ли вы нужный материал, когда по вопросу можно ставить вето, есть ли у вас цифры, насколько можно им верить и т. д. Ленин сплошь и рядом сам направлял товарищей туда, где можно было произвести проверку или собрать нужный материал.
Ленин никогда не покидал почвы действительности. Он чрезвычайно боялся, как бы не оторваться от крестьянского хозяйства, от "крестьянской лошадки". Однако он не терял ни одной минуты, чтобы попытаться ввести то или иное техническое улучшение. Технике он придавал гигантское значение, и поэтому с такой жадностью и неутомимой энергией он выступил на защиту плана электрификации России. Он ухватывался за всякое техническое улучшение, ибо он понимал, что без величайшего напора в этой области Россия надолго останется отсталой страной. С какой величайшей энергией Владимир Ильич ухватывался за всякое улучшение американских, немецких, английских рабочих или инженеров, которые хотели прийти в Россию и принести свои технические навыки и свой более культурный быт. Он детально следил за работой каждой из этих колоний, всячески облегчая им трудный путь в условиях холодной и голодной России.
Ленин как практик, как хозяйственник, с одной стороны, никогда не покидал земли, всегда помнил о миллионах рабочих и крестьян России, которые будут выполнять это дело, и в то же время он при решении любого вопроса всегда делал самые широкие обобщения, из которых и исходил при решении мелких вопросов. Он всегда освещал вопрос под углом зрения революционного боевого марксизма. Разговаривая с крестьянкой или с рабочим, он одному ему ведомым путем комбинировал все факты их жизни и на основе этого давал затем величественную и захватывающую картину дальнейшего плана работ. Ленин тысячью щупальцев был связан с рабочими и крестьянскими низами, чрез отдельных их представителей он умел, как никто, вызнать и восстановить всю картину жизни этих низов. И, не теряя этой почвы реальной действительности, он двигал машину советского хозяйства вперед, несмотря ни на какие затруднения и ни на какие препятствия.
Ленин до сих пор остается никем не превзойденным практиком, практиком боевого марксизма, который на деле сумел воплотить в жизнь принципы революции.[127]