И к нам на фронт пришла весна…
И к нам на фронт пришла весна…
Все сильнее пригревало солнышко, все позже опускалось за горизонт. В оврагах, по которым мы пробирались к передовой, еще лежал ноздреватый, источенный весенней капелью снег, а на полянах зацветала мать-и-мачеха, желтели лютики, прятались среди кустов робкие подснежники. Со стола в землянке не сходил букет, вместо вазы мы приспособили снарядную гильзу: по пути с переднего края я ухитрялась нарвать хоть немного цветов.
Как-то по дороге на передовую напала на целую колонию подснежников, росших в лощине. Можно ли упустить такую красоту? Набрала полную горсть, вдохнула в себя сильный, свежий аромат цветов, — аж голова закружилась. Наш окопчик в этот день был полон такого благоухания, словно флакон бесценных духов разлили. Два цветка пристроила перед собой на бруствере, гляну на зеленую дужку стеблей с фарфоровыми чашечками, и душа радуется.
Снайперская «охота» шла успешно. Немцы, ярясь из-за растущих потерь, все чаще обрабатывали артиллерийским и минометным огнем скаты нашей возвышенности. В снайперскую землянку прямых попаданий не было, но вокруг землю изрыли свежие воронки. Мы перебрались в новую землянку, подальше от передовой.
Не то противник усилил бдительность, не то слишком плотна была вражеская оборона в районе Пустошки, только нашим друзьям разведчикам долго не удавалось взять «языка». Обычно ребята подшучивали, если снайпер за целый день ни разу не выстрелил. Но девчата не злопамятны, не смеялись над их неудачами. Даже пообещали:
— Кто первый возьмет «языка», в премию получит финку!
Мы знали — разведчики давно зарятся на оставшиеся у некоторых девушек финские ножи в щегольских кожаных ножнах.
В эту пору вернулась в батальон Саша Шляхова — веселая, бодрая, со множеством рассказов о жизни в тылу. Части Украинского фронта освободили ее родное Запорожье, и Шляховой, едва она выписалась из госпиталя, разрешили съездить за семьей. Ее родители, младшие сестра и братишка жили в эвакуации. На фронт она возвращалась через Москву, побывала в снайперской школе — словом, было о чем порассказать.
— Дивчатки, ридны мои! — От волнения Саша переходила на украинский язык. — Ох, як мэнэ любо на вас подывыться!
Много горького и страшного о жизни во время оккупации услышала Шляхова на родине, своими глазами видела она залитые водой угольные шахты, взорванные корпуса украинских заводов, гремевших некогда на всю страну, разоренные, разрушенные врагом города и села. Еще более беспокойной, нетерпеливой стала Саша, первое время с трудом вылеживала целый день в снайперской засаде: неподвижность томила ее. Как-то, не спросив разрешения у командования батальона, она увязалась в ночной поиск с разведчиками.
Мы не спали всю ночь, беспокоясь за подругу, то начинали ругать себя за то, что не сумели отговорить ее, то тревожно прислушивались к тишине, стоявшей над передним краем. Если разведчиков обнаружат до времени, мы услышим.
Полина Крестьянникова вполголоса запела полюбившуюся всем «Темную ночь», только слова песни немножко изменила:
Темная ночь, в ту, в которую можно поспать,
Снайпера на разведку идут и про сон забывают…
Перед рассветом передний край ожил, и с той и с другой стороны стреляли из автоматов, начали бить минометы. Мы выскочили из землянки. Мертвенное сияние ракет заливало окрестность. В их неверном свете холмы, меж которыми проходил передний край, казались выше и грознее.
Мы поняли: разведчики возвращаются. С «языком» или без? И все ли целы?
Мокрая, в грязи с головы до пят, но счастливая и возбужденная удачей предстала перед нами Сашенька. Кто-то из девушек стал ей выговаривать. Можно ли заставлять нас так волноваться? Никто ж не уснул, а завтра на «охоту».
— Плакали ваши финки, девочки, придется отдавать! — твердила свое Саша.
Помывшись и сменив одежду, она рассказала подробности ночного поиска. Шляхову оставили в группе прикрытия, чтобы поддержать разведчиков в случае нужды огнем. Группа захвата подобралась под самый вражеский дзот, закидала его гранатами. В рукопашной схватке разведчики перебили защитников дзота, взяли в плен здоровенного ефрейтора. Никто из наших не пострадал, не было даже раненых. «Язык», больше всего опасаясь, чтобы в суматохе не подстрелили свои, быстрее всех домчался до спасительных советских окопов…
А в следующий раз разведчикам помогла, причем весьма оригинальным способом, Аня Носова. Она перешла к нам из второго батальона вместе с Алей Фомичевой, Шурой Виноградовой и Лидой Ветровой.
У Ани был, как я уже говорила, хороший, сильный голос. Бывало, запоет — далеко слышно. И вот к ней обратились разведчики:
— Послушай, Аня, поешь ты больно голосисто. Что, если приманить фашистов песней? А когда расчувствуются, размякнут от твоего пения, тут мы и вдарим!
Поначалу все думали, что ребята шутят, но они говорили всерьез. Аню заинтересовал необычный план. Чтобы противник «клюнул» на песню — такого никто еще не слыхивал.
В ночной тиши, когда разведчики ползли по «нейтралке», Аня, оставшаяся в окопах боевого охранения, запела «Катюшу»: все знали, что немец особенно падок на эту прославленную песню.
Утихла перестрелка, гитлеровские ракетчики перестали вешать осветительные фонари, земля и небо, казалось, слушали задушевный девичий голос. Одна за другой лились песни, и старинные русские и фронтовые.
В эту ночь во вражеских окопах в ход пошли сначала ножи, лишь потом заговорили автоматы с гранатами. И снова разведчики вернулись из поиска без единой царапины, захватив «языка». Они не знали, чем отблагодарить Аню за музыкальную поддержку.
— Первый же патефон, который захватим у врага, будет твой, — пообещали ребята. — А пластинки из тыла выпишем, прямо с Апрелевского завода.
Бесстрашных разведчиков в батальоне любили все. Комбат Рыбин выходил с ними ночью в окопы передней линии, чтобы наблюдать за ходом операции, вовремя поддержать огоньком. Когда разведчикам нужно было побыстрее попасть в соседнюю роту или скрытно пройти к нужной цели, он выделял им опытных проводников из солдат.
Снайперы водили особую дружбу с разведчиками. По вечерам, когда ребята собирались в нашей землянке, не только пели и шутили. Первым делом расскажем друзьям, что заметили у противника за прошедший день, где больше движение, откуда подходит смена караулов. А ребята, вернувшись с операции, показывали по карте, где стоит не замеченный нами пулемет, в каком конце окопа больше слышен немецкий говор…
В конце апреля — числа не запомнила — вражеская сторона с утра замолкла: ни пулеметных очередей, ни выстрелов. И всюду над окопами, на высотах развеваются по ветру фашистские флаги с черной свастикой в белом кружке. Что за чертовщина! Праздник, что ли, какой? А может, фашисты готовят новую авантюру?
Не выдержав томящей тишины, открыли огонь гвардейцы-артиллеристы. Пулеметчики и снайперы старались пулями перебить древки флагов. Немцы не отвечали. Немало флагов посбивали мы, а враг все молчит и молчит.
Зато назавтра, с самого рассвета и до ночи, противник, словно наверстывая упущенное, вел непрерывный огонь. Жарко нам пришлось, хотя потерь почти не было: батальон глубоко зарылся в землю. Мы ждали, что после такой усиленной огневой подготовки враг пойдет в атаку. Но ни наступления, ни даже разведки боем… В чем дело?
Как всегда, первыми все узнали разведчики. Взятый ими свежий «язык» объяснил, что в этот день Гитлер был именинником. Вот его войско и получило сутки отдыха. На преждевременные поминки больше смахивала эта молчаливая демонстрация.
Не о сутках затишья — о том, чтобы поскорее совсем смолкли пушки, думали мы. Мир на земле мог установиться только после полной победы над врагом, путь домой лежал через Берлин…