Остановка перед Ригой

Остановка перед Ригой

К концу июля части фронта, ведя непрерывные наступательные бои, продвинулись на двести километров. В голубом небе парами ходили вражеские «фокке-вульфы». Они пикировали на наши мотоколонны и поспешно удирали, если в воздухе появлялись краснозвездные Яки. Пять укрепленных оборонительных рубежей, «неприступных линий», как хвастливо утверждала геббельсовская пропаганда, были прорваны ударными гвардейскими полками. Враг выбит из Резекне и Даугавпилса, отходит к морю.

Болота Лубанской низменности, помеченные на всех географических картах как совершенно непроходимые, ненадолго задержали наступающие части. Выходившие из лесов для соединения с регулярными войсками латышские партизаны указали воинам путь среди болот. Впрягшись в лямки, по горло в воде, пушкари волокли сквозь трясины и топи вязнущие в иле «сорокапятки». Неожиданный огневой удар в спину заставил немцев бросить сильные укрепления на высотах за Лубанской низменностью.

Перед решающими боями за Ригу гвардейцы получали пополнение. Снайперов вывели на отдых в армейский запасной полк. Женская снайперская рота разместилась в большом сеновале на лесной опушке. В правой половине на сене — один взвод, в левой — другой. Середина свободна, хоть в пляс иди! В открытые ворота виднелся зеленый лужок, за перелеском — поле, засеянное горохом. Горох начал поспевать, мы всласть полакомились.

Неподалеку протекала быстрая, с заводями в глубоких местах река Айвиэксте, дважды на дню мы бегали купаться. Я хоть и неважный пловец, но тут дала себе волю, как говорится, за всю войну наплавалась. Еще я любила, оставив всех, забиться в гущу леса.

Дрожит от зноя воздух, напоенный ароматом хвои и трав, тишина такая, что слышно, как падает ветка, сбитая юркой белочкой. Вон она — скачет себе с сосны на сосну! Кажется, никакой войны не было и нет. Но на мне армейская форма; в прогалы между деревьями видно, как прошел, оставив за собой белый шлейф, вражеский самолет-разведчик; где-то далеко выстрелила пушка.

Насбирав полный котелок малины или черники (а больше того отправив в рот), я ложилась на пушистый мох, головою в тень. Лежу, думаю о своем, вспоминаю детство в деревне, родной дом, павших друзей и подруг. Часто-часто перед мысленным взором возникало мужественное лицо капитана Суркова, и слезы катились по моим щекам…

Успокоившись, возвращалась к девчатам. Клава привыкла к моим одиноким прогулкам, ни о чем не спрашивала. Пересыпав ягоды сахарным песком, она на костре варила что-то вроде варенья. Тут же и поедали его, причмокивая от удовольствия.

Вечером в клубной палатке показывали кинофильмы, после сеанса танцевали. От кавалеров отбоя не было: неподалеку базировался отдельный латышский полк ночных бомбардировщиков, в лесу стояла артиллерийская батарея, нередко заворачивал на танке знакомый «экипаж машины боевой».

Утром над лесной опушкой низко-низко проносится самолет У-2. Из сарая сломя голову выбегает девушка, машет платком своему дружку. Тот ответно покачивает в воздухе крыльями: дескать, вижу, вас понял, встреча на том же месте, в тот же час.

Как-то командир нашей роты на пальцах подсчитал, представители каких родов оружия ухаживают за его солдатами. Кажется, только зенитных войск не назвал: там у самих девушек хватало.

Фронтовая дружба нередко переходила в серьезное, крепкое чувство. Не одна моя подруга стала женой своего однополчанина, до сего дня супруги живут дружно, берегут любовь, растят детей.

Но говорят же: в семье не без урода. На ротном партийном собрании, происходившем во время первого отдыха в Латвии, мы были вынуждены распрощаться с девушками, чье легкомысленное, недостойное поведение перешло всякие границы.

Золотой теленок, как прозвали девушку подруги за сожженные пергидролем волосы, считала себя в роте первой красавицей. Рослая (в строю всегда на правом фланге), самоуверенная, озорная. Держалась вызывающе, со смаком ругалась, распевала блатные песенки. И как это часто бывает с людьми такого сорта, трусила в бою, теряла голову при первом артобстреле.

Под стать Золотому теленку была и Модница — ее напарница. Правда, эта в бою не терялась, воевала неплохо. Но способна была, лежа в цепи стрелков, готовящихся отражать вражескую контратаку, вынуть из кармана зеркальце и помаду, чтобы накрасить губы. Бойцы, несмотря на серьезность обстановки, не могли сдержать улыбок. До смерти, быть может, четыре шага, а она о красоте заботится…

Модница подвела целую теорию в свое оправдание:

— А если б меня убило в этом бою?! Так бы и лежала с посиневшими губами. Бр-р! Не ждать милостей от природы — самим взять их, вот мой девиз!

Для завивки своих тонких и, признаться, редких волос Модница пользовалась шомполом от винтовки, причем чужим. Раскалит в печурке и накручивает на него кудри. А то, что шомпол испорчен, что это может повредить бою винтовки, ей и горя нет!

Девушки-снайперы хорошо показали себя в боях, командование батальона полностью доверяло нам. Снайперская пара сама выбирала место для засады, самостоятельно отыскивала себе цели. Все вместе мы до рассвета выходили из землянки, направляясь каждая в свою роту. И вот, дождавшись, когда скроются остальные, Золотой теленок с Модницей поворачивали в… противоположную от передовой сторону. Пока мы вели «охоту», подружки весело проводили время в полковом тылу.

Парторг Шляхова проголосовала предложение: просить командование отчислить недостойных из роты. Все подняли руки «за», никто больше не верил слезным обещаниям.

Позже их видели в БПО — банно-прачечном отряде, который в шутку называли «мыльным пузырем». Прозвище было не совсем справедливо по отношению к сотням честных тружениц, работавших там. Обстирывать целую армию — дело нешуточное! Что касается наших горе-стрелков, то название било в самую точку: мыльным пузырем лопнуло их недолгое снайперство.