1980 год, «Волки»

1980 год, «Волки»

Дома назревал очередной скандал. Виной тому пресловутый квартирный вопрос. К тому времени, находясь в зените славы, некоторые из музыкантов не имели нормальных жилищных условий, и мы решили «забузить»! Все, как один подали заявление об уходе. Причем, за полгода до Олимпиады в Москве. Кто-то из партийцев назвал это политическим демаршем! Но нас это не пугало. Мало того, мы имели уже предметный разговор с партийными органами города Калуги, которые, подобно Паулсу, захотели «спасти» нашу шестерку, выделив шесть квартир, и ключиками уже позванивали…

Перспективы были неплохие: близость Москвы, телевидение, радио, в конце концов, под присмотром самого обкома и калужской филармонии! Нужен был только решающий шаг всех, без исключения, музыкантов! Но «разбор полетов» был уже в Москве, где было приказано помириться двум обкомам, после драке за нас. Челябинцам же — срочно выдать недостающие квартиры! Так мы опять остались дома…

В нашем коллективе единодушия, в отличие от 72-го года не наблюдалось.

Выступление на Олимпиаде для нас были обычными гастролями, ничего примечательного. Просто, во время ссоры, лучшие площадки были разобраны, и нас эксплуатировали в кинотеатрах.

И вдруг — шок! Умер Владимир Высоцкий. Весь мой организм отказывался этому верить. Как актёр он мне был — не лучше — не хуже других. Но когда я пацаном слушал песни на магнитофоне, причём, не видя его лица, мне казалось — это совсем другой человек — высокий, статный, чем-то напоминающий мощного казака — настолько мужицкая мощь его тембра просто зомбировала, и я оказывался в плену его стихов. Всё, о чём он говорил в своих песнях, я безропотно принимал на веру, и думал: вот она — правда! А запрещённость в официальных кругах ещё подливала масла в огонь.

Конечно, мой стиль никак не шёл в параллель с великим бардом. Но дух авантюризма и какой-то бесшабашности до сих пор преследует меня, и это всё — от Владимира Семёновича. Забегая вперёд, скажу, что позже я даже написал две композиции на стихи Высоцкого. Это «Баллада о волчьей гибели», которую пел сам, и «Всё относительно» для голоса Гурова. И даже включил их в основной репертуар. Но вскоре понял, что это бессмысленное занятие — петь песни Володи иначе, чем сам Высоцкий — это эклектика!

Олимпийские гастроли нас не так заботили, как предстоящий фестиваль «Весенние ритмы-80» в Тбилиси. И даже видели себя победителями… Но, не тут-то было!…

Сразу, по приезду в Грузию нам сказали, что здесь нас очень ждут, и мы должны выдать «эдакое»!… Именно, «эдаким» в то время у нас была рок-опера «Емельян Пугачев». Она, наверняка, поставила бы всех «на уши»! Но привезти ее сюда не предоставлялось возможным из многих соображений. Пришлось выдать публике некое «лоскутное» одеяло, состоящее из фольклора, ресторанных шлягеров и надуманного хард-рока. Я только потом понял, что с этим старым багажом нам нечего делать в Тбилиси. Или опера — или вообще не приезжать! Этот приезд был моим крупным проколом!

Мы вышли на сцену государственной филармонии под шум и аплодисменты. Звучит несколько русских песен, и чувствую — публика охладевает… Была еще маленькая надежда на одну классную песню Теодора Ефимова «Волки» на стихи знаменитого Владимира Солоухина, которая очень перекликалась с подобной темой песни Высоцкого. Стас, который исполнял ее, опять напомнил Хлопушу, метался между гитарами, изображая волка. Я думал, что она хоть всколыхнет кавказцев, но я все больше чувствовал, что мы попали «не на ту свадьбу», что это все — не наше! И тут положение еще больше усугубилось тем, что во время исполнения песни, в зале произошла поножовщина, и, когда несли по проходу окровавленного юношу, зрителям было просто не до нас… В зале был включен свет, и дальнейшее наше выступление прошло почти в полной тишине зала…

Уйдя за кулисы, я испытал шок! На душе — положение вратаря, пропустившего решающий гол… Меня пытались успокоить, что, мол, мы не виноваты, несчастный случай, так получилось, но я чувствовал — это был провал!

Позже, как бы спасая нашу честь, организаторы фестиваля перевели нас в ранг гостей, и мы уезжали в подавленном состоянии!

Фестиваль в Тбилиси сказал громко, на весь мир: «Началась новая эпоха на эстраде»! Прежде всего изменились ценности. С разрешением очень двусмысленных, даже революционных текстов, публика приветствовала это время, и рок стал приобретать более литературную основу. Сегодня уже стало интересно, не КАК ты исполняешь, а ЧТО! Для «Машины времени», отсиживающейся почти десятилетие в подполье это был звездный час, и точка отсчета настоящего! А «Аквариум» сломал пресловутый штамп ВИА, привнеся чудачество и неординарное мышление. При этом наше мастерство владения инструментами и крепким вокалом отходило на второй план.

Конец года — ещё одно потрясение — «ушел» еще один великий музыкант — Джон Леннон! Назвать его — идолом поколения, значит ничего не сказать! Я испытал такую же горечь, как и известие о кончине своего отца в далёком 60-м… Мне казалось, что он будет жить всегда со мной, и вечно!… Мы жадно ловили тогда известия о личной жизни своих кумиров. Распад «Битлз» переживали, как и все, но продолжали любить и равняться хоть в чём-то на эти жизненные «маячки».

Срочно делаю аранжировку его песни «Oh, my love». Во время ближайшего концерта, исполняем ее в полной темноте, используя луч прожектора, направленного на стоящую на полу гитару. Зал слушает стоя, кругом — зажигалки!.. После исполнения этой песни — «развлекаловка» как-то не шла, да и публика выглядела подавленной…

Декабрьские гастроли проходили на родине Бориных сослуживцев — городе Нальчике. Кабардин Миша Узденов — красивый брюнет с аэропорта притащил нас в свою вотчину и на три дня мы явились заложниками его потрясного гостеприимства! Если добавить к этому, что он и его друзья — военные медики, то станет ясно, как нам было хорошо, в смысле — плохо!.. После каждого концертного дня они приносили трехлитровую банку неразбавленного медицинского спирта! В общем, я дальше не продолжаю… Скажу только, что последствия этих гастролей помогли мне бросить… курить! Утром, очнувшись в Тамбове, потянулся за сигаретой, закурил, и меня повело в сторону. «А почему бы мне не бросить одну из этих гадостей?» — подумал я, и решил завязать с куревом во второй раз. (В первый не получилось. В 1973 году нечаянно вышел в тамбур вагона к друзьям-курильщикам рассказать пару анекдотов и не удержался…) Причем бросил перед Новым годом, и знакомые уверяли меня, что я выбрал неудачное время — праздник — «расколешься»! Но я выстоял и даже зауважал себя — есть, значит, у меня сила воли!