ВОЛКИ ГИБНУТ В КАПКАНАХ

ВОЛКИ ГИБНУТ В КАПКАНАХ

Работая помощником уполномоченного ОГПУ по Борисоглебскому уезду, я нередко встречался с теми, кого мы когда-то освобождали из временно созданных лагерей для участников контрреволюционного антоновского мятежа. Большинство из них уже обжилось, привыкло к мирной жизни.

Но где-то затаились и такие, которых все ещё приходилось искать. Зная цену совершённым преступлениям, они продолжали скрываться. Прятался и один из ближайших сподвижников Антонова — П.И.Сторожев, названный за свою жестокость Волком.

Исчезновение Сторожева тревожило всех: сколько крови советских работников, сельских активистов, сотрудников милиции и чекистов пролил этот зверь! В том, что он жив, сомнений не возникало. А вот где затаился Волк, судя по всему, не знал ни один из бывших участников мятежа.

Интересовался Сторожевым и Тамбовский губернский отдел ОГПУ, непосредственно руководивший розыском опасного преступника. Для этого у него были и опытные работники, и необходимые для поисков средства. Наконец в августе 1925 года мы получили из губотдела срочное сообщение о том, что Сторожев в настоящее время проживает на нелегальном положении в городе Борисоглебске. Товарищи предупреждали, что он, вероятно, вооружён и может при аресте оказать сопротивление. А скрывается преступник у своей близкой знакомой Насти, живущей в сторожке при городской церкви.

Нам предписывалось: немедленно принять меры к установлению местонахождения П.И.Сторожева и его аресту.

— Вот это здорово! — удивился уездный уполномоченный ОГПУ Андрей Иустинович Болдырев. — Мерзавец, оказывается, у нас под боком, а мы ничего не знаем. Утёрли нам тамбовские товарищи нос…

И, обращаясь ко мне, добавил:

— Ладно, с этим разберёмся потом. Придётся тебе срочно заняться старым знакомым.

Старый знакомый…

Заочно я знал его давно. Были известны приметы, повадки и характер Волка. Нет, Сторожев не рядовой бандит, тем более не человек, случайно втянутый в ряды мятежников. Он убеждённый враг, и таким останется до конца. Волк понимает, что рассчитывать на снисхождение не может, стало быть живым не сдастся ни за что.

А хотелось взять его именно живым. Взять и заставить перед всем народом рассказать о своих преступлениях. Чтобы сами люди определили судьбу этого изверга.

— С чего начнём? — спросил Болдырев. И сам же ответил: — С Насти.

Настю мы немного знали. Не составило большого труда осторожно навести о ней подробные справки у знакомых борисоглебских прихожан, по старой привычке наведывавшихся в городскую церковь. Пожилая, располневшая женщина, она в молодости если и не была красавицей, то во всяком случае выделялась среди своих сверстниц. По поведению же — была как все. А потом вдруг стала замкнутой, неразговорчивой, набожной. Поступила в церковные сторожихи.

С тех пор, обычно в вечерние часы, Настю посещали в её сторожке возле церкви странствующие монахи и монашки. Правда, никогда долго не задерживались там…

Постепенно накапливая все эти сведения, мы одновременно наблюдали за сторожихой, тщательно изучали подходы к её жилищу. Наблюдение дало небезынтересные результаты: однажды вечером, едва начало темнеть, из города к сторожихе неторопливой походкой направился какой-то человек, по приметам очень похожий на Сторожева.

Значит, он действительно здесь?

Это надо ещё уточнить, чтобы не ошибиться и действовать наверняка. Но вот беда, сторожка находится за высокой каменной стеной, окружающей церковный двор. Большие железные ворота открываются только в дневное время. Рядом с ними — железная калитка. И её, и ворота Настя закрывает на замок сразу после окончания вечерней службы. Вторая калитка, недалеко от сторожки, хотя и не запирается на ночь, но скрипит так пронзительно, что своим визгом способна разбудить мертвеца.

А что, если устроить проверку днём?

Но, во-первых, в дневное время нужного нам человека можно не застать, на рассвете он опять уйдёт в город. А, во-вторых, если человек этот на самом деле Сторожев, он не будет сидеть сложа руки — подготовится к встрече так, что без жертв наверняка не обойтись.

Значит, брать его нужно ночью. И не завтра, а именно сегодня. Брать внезапно, без шума, чтобы не успел опомниться. Не сыграть ли нам роль обычных посетителей Насти, странствующих монахов? Это даст возможность без помех проникнуть в сторожку, а там будет видно, как сложится обстановка.

Оперативная группа в составе наших сотрудников Леонида Иванова, Сергея Мелихова, работника городской милиции и меня так и решила. Незадолго до полуночи мы уже были возле церковной ограды. Наблюдающие доложили, что, кроме Насти и явившегося вечером неизвестного, в сторожке никого нет. Последняя посетительница, знакомая сторожихи, покинула церковный двор за полчаса до прихода ночного гостя.

Оставив работника милиции на наружном посту, мы втроём бесшумно перебрались через кирпичную стену в заранее намеченном, удалённом от скрипучей калитки месте. Тихонько подобрались к сторожке. Обошли вокруг неё. Небольшое окно закрыто, света нет. Подёргали за дверную ручку: заперто…

Что ж, придётся постучать.

В ответ на негромкий стук за дверью послышались шаркающие шаги, и заспанный женский голос сердито спросил:

— Кто там?

— Свои, — прижав губы к замочной скважине, зашептал Иванов. — Открывай скорее, Настя, срочное дело есть!

— Носит вас по ночам нечистая сила, — заворчала сторожиха, нехотя приоткрывая дверь. — Какое ещё дело в такую поздноту?

Но нам уже было не до объяснений. Рванув дверь, мы с Ивановым бросились в комнату, а Мелихов придержал хозяйку, чтобы она не предупредила криком находящегося в сторожке человека.

Тоненький лучик электрического фонарика заметался по комнате, выхватывая из темноты то табуретку, то стол с остатками ужина на нем. Наконец остановился на кровати. На ней, открыв рот и широко раскинув руки, оказался, как мы и ожидали, наш «старый знакомый». Он так и не пошевелился. Даже свет карманного фонарика не разбудил его. Не теряя драгоценные секунды, я подскочил к кровати, сунул руку под подушку и выхватил оттуда револьвер. А «старый знакомый» продолжал спать. Или он слишком был уверен в своей безопасности, или уж очень устал за минувший день…

— Гражданин, проснитесь! — потряс его за плечо Иванов. — Предъявите документы!

Впрочем, мне и без документов было ясно, что это за «гражданин». Правда, Сторожев сильно изменился: постарел, осунулся. Не легко ему, видно, жилось в последнее время. Но я сразу же узнал Волка. Не только по рассказам его бывших подчинённых, а и по фотографии, которая имелась у нас, — такого не спутаешь ни с кем.

А он и в эти минуты решил действовать по-волчьи. На секунду затих, не открывая глаз, и вдруг стремительно метнул руку под подушку.

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Ваш револьвер у меня.

Скрипнув зубами, Сторожев откинул одеяло и сел. Из-под густых бровей кольнули злые глаза.

— Все-таки выследили, — проворчал он. — Сонного взяли. Эх, Настя…

Сторожиха заплакала, громко запричитала:

— Да откуда же мне было знать, что это они? Будить пожалела, думала, что ко мне стучатся. Ой горюшко, что же теперь с нами будет?

— Хватит! — цыкнул на неё Волк. — Поздно реветь, теперь уж отпевать придётся.

Мы не сразу позволили Сторожеву одеться. Я держал его на мушке, Мелихов, тоже с оружием наготове, стал возле двери. А Иванов сначала прощупал брошенные на стул пиджак и брюки преступника, потом так же тщательно проверил подушку и перину на кровати.

— Ну, а теперь одевайтесь! — скомандовал Иванов. — Пора.

Однако Сторожев не торопился. Может быть, надеялся, что и на этот раз удастся уйти, или ждал чьей-нибудь помощи? Чтобы не рисковать, а потом не раскаиваться в случайной оплошности, пришлось связать ему за спиной руки и только после этого приступить к обыску.

Он ничего существенного не дал. Создавалось такое впечатление, что бандит пришёл к Насте налегке, как бы по пути, не собираясь долго у неё задерживаться.

Наконец, мы оформили все необходимые в таких случаях документы. Теперь, действительно, пора уходить; до рассвета оставалось совсем немного временя.

Ни разу не взглянув на Настю, даже не кивнув ей на прощание, Волк тяжело переступил порог сторожки и зашагал по безлюдной улице.

А мне все ещё с трудом верилось, что нам удалось без единого выстрела взять этого матёрого, осторожного и жестокого врага. Помогла, конечно, Настя, помимо своего желания открывшая опергруппе путь к дорогому для неё Петру Ивановичу. Сколько времени оберегала, прятала, и вдруг, не разобрав спросонья, кто стучит, распахнула перед чекистами дверь…

Мы оставили её в сторожке, не трогали и позднее. Я потом не раз встречал Настю в городе. Она казалась мне одинокой, безучастной ко всему.

Судьба? Нет. Эту несчастную женщину погубил, лишив радости жизни, все тот же Волк.

Сам он стал угрюмым, держался с каким-то тупым безразличием к настоящему и будущему. Знал, конечно, что и братьев Антоновых уже нет, и что многие участники кулацко-эсеровского мятежа давно явились с повинной. У них была надежда остаться в живых.

Есть ли такая надежда у него, у Сторожева?

Мне очень хотелось услышать, что скажет этот страшный человек, с головы до ног залитый кровью невинных людей, о крушении всех своих планов. И хотя указаний допрашивать Сторожева не было, я получил разрешение уездного уполномоченного ОГПУ поговорить с ним перед отправкой в Тамбов.

Против ожидания, Волк не уклонился от разговора. Наоборот, стремился высказаться.

— Надоело бродяжничать, устал, — признался Сторожев. — Куда ни пойду — везде один. Даже близкие друзья-приятели шарахаются, как от чумы. А ведь, бывало, из моих рук пили-ели, по-собачьи в глаза заглядывали…

— Теперь иначе?

— Мразь! Рады, что уцелели.

— Вы не боялись, что они могут вас выдать?

— Где им… За свою шкуру трясутся. Хуже с теми, кто и раньше на меня косо поглядывал. Этих приходилось опасаться. Каждый готов за горло схватить, скрутить по рукам и ногам.

— Значит, напрасно надеялись найти опору у крестьян?

— А кто на неё надеялся, на эту опору? — Сторожев поморщился. — Разве что выскочка и горлопан Антонов. Его я давно знал — каким был авантюристом, таким до конца и остался. Братец Антонова вообще ничтожество, захудалый стихоплёт. Лучше бы оставался аптекарем, чем лезть со своим свиным рылом в калашный ряд… Знал я и заправил «Союза трудового крестьянства» — Гришку Плужникова и Ивана Ишина. Проходимцы они, а никакие не представители крестьян. Болтуны, в демократию играли. А мужика в кулаке держать надо!

Волк и теперь оставался все тем же деспотом, готовым подмять под себя всех.

Подумав об этом, я спросил:

— Почему же вы, лично, не попытались удержать этого самого мужика в кулаке? Правили внутренними делами, наводили свои порядки, суд и расправу чинили. Вам бы и карты в руки…

Сторожев сверкнул налитыми тоской и злобой глазами:

— Что я? Кончилась наша песня. Сколько ещё можно было мужика обманывать?.. Представителей тамбовских крестьян принимал сам Ленин. И хотя они знали, что могут поплатиться головой, все равно рассказывали об этом приёме. Антонов и эсеры врали, ничего не давая. А Ленин, что пообещал, то и сделал. За кем же трудовым крестьянам идти, как не за Советами?

И то ли жалуясь на свою судьбу, то ли в порыве внезапной откровенности Сторожев признался:

— Я был уверен, что вам меня не найти. В какую деревню ни сунусь, всюду свои. Но чувствовал, что вы неотступно идёте по следу. Это и не давало покоя. Вздохнуть нельзя, глаза на ночь смежить боязно… Ладно бы только вы, а то и свой мужик норовит с ног сбить! Тот же Яшка Санфиров против нас пошёл, полк сдал, вместе с вами брал Антоновых. Впрочем, Якову с нами было не по пути. Мужик он не глупый, вот и разобрался, что к чему. Одного не могу до сих пор понять: откуда у вас такая необоримая сила?

— Силу, как вы говорите, необоримую, нам народ даёт, — ответил я. — У нас с народом одна правда — та, которую услышали тамбовские ходоки от Ленина. В этой правде и есть причина вашей гибели. А вот как и почему вы оказались в Борисоглебске?

Сторожев улыбнулся:

— Хотел убраться подальше от родных мест, где меня каждая собака знает. И вас, чекистов, надеялся со следа сбить. Вот и вспомнил хорошую знакомую, ещё по молодым годам. Эта, думал, не выдаст. Укроет и покормит. Не ошибся… А что толку? Вы и её сумели перехитрить. Теперь — конец!

Бросив это короткое слово, Сторожев опустил голову и умолк. Разговаривать больше не о чем было. Я посмотрел на ближайшего подручного Антонова. Волк был уже во многом не тот, каким мы его представляли. И дело, конечно, не в том, что на нем не было синей, тонкого сукна, ладно сшитой поддёвки, которую он когда-то надевал по престольным праздникам, и после, при Керенском, когда был волостным комиссаром.

Весь его облик стал другим. Он очень похудел, стал длинным, сутулым и каким-то неуклюжим. Очень поредели его волосы. Когда-то надменное лицо стало морщинистым и измождённым. Чёрные глаза, в прошлом с дерзким взглядом, казались теперь усталыми, выцветшими. Единственное, что в них ещё оставалось — ненависть к людям, над которыми он когда-то властвовал и которые потом отвернулись от него. Обращала на себя внимание походка. Она была тяжёлой, как у человека после длинной дороги.

Вскоре под усиленным конвоем мы отправили Волка в Тамбов, в губернский отдел ОГПУ.

Это был его последний путь.

А волки помельче все ещё продолжали бродить по советской земле, творя свои гнусные дела. В осенние дни 1926 года в Борисоглебске появились три бандита, пробравшиеся в город из Новохоперского уезда, где их чуть было не схватили местные чекисты. По следу преступников к нам прибыл новохоперский уездный уполномоченный ОГПУ Анатолий Васильевич Гассельбаум, от которого мы и услышали подробности о грабительской шайке.

— Парни это молодые, здоровые, — рассказывал Гассельбаум, — с немалой бандитской практикой. Вооружены, стреляют метко, не останавливаются и перед убийствами. Терять им нечего. Знают, что пощады не будет. Поэтому считаю необходимым предупредить: взять залётную троицу будет нелегко.

Нелегко… А разве бывает у чекистов «лёгкая работа»?

Недолго осматривались непрошеные гости в новой обстановке. После первого же ограбления Гассельбаум узнал их «работу» по своеобразному бандитскому почерку. Последовали ещё грабежи. Правда, пока обходилось без убийств.

— Надо полагать, что у вас они долго не задержатся, — задумчиво сказал Гассельбаум. — Город небольшой, на крупную добычу надежды мало, вот и промышляют по мелочам. А тем временем, я уверен, нащупывают объект побогаче и побольше: хапнут куш и — ходу.

— Попробуют банк ограбить? — высказали мы предположение.

— Едва ли на банк пойдут: не любят возни с сейфами, да и охрана солидная. Есть у вас крупные склады, оптовые базы с дорогими товарами?

— Несколько.

— Излюбленный приём этих молодцов — неожиданный налёт. Стараются взять поменьше, но поценнее. И унести легче, и покупателя можно быстро найти среди спекулянтов и нэпманов. На каком складе хранятся самые дорогие дефицитные товары?

— На городской базе, — не задумываясь ответил Болдырев. — Кстати, она в стороне от центральных улиц. И подходы удобные.

— Туда и надо ждать гостей, — уверенно кивнул Гассельбаум. — Ждать в самые ближайшие дни: бандитам у вас задерживаться не с руки.

Новохоперский чекист не ошибся: осторожная проверка показала, что «гастролёры» уже успели установить наблюдение за городской базой. Правда, не сами, а подослали своих соглядатаев из местного жулья, и те несколько дней отирались вокруг складов, присматриваясь к тамошнему распорядку. Разгадать замысел бандитов было нетрудно: пробраться на базу в субботний вечер, убить единственного старика-сторожа и, прихватив наиболее ценное, с ночным поездом уехать из Борисоглебска. По воскресеньям база не работает. Обнаружат ограбление и убийство только в понедельник утром. А к тому времени налётчики успеют замести следы.

Пришлось немало поломать голову над тем, как предотвратить неизбежный налёт. Можно было, конечно, расставить на базе усиленные милицейские посты. В драку с милицией бандиты не полезут. Но в таком случае и в городе не станут задерживаться. А нам во что бы то ни стало надо их взять. Можно устроить скрытую чекистскую засаду на территории базы. А есть ли гарантия, что соглядатаи не обнаружат её и не предупредят бандитов?

Да и нет смысла вступать в перестрелку — ещё неизвестно, чем она кончится.

— А что, если взять прямо на улице? — предложил Болдырев. — В то время, когда они будут идти к базе?

— Разве туда ведёт одна улица? — спросил Гассельбаум.

— Нет, но самый близкий и удобный путь — по Советской. В субботние вечера на ней полно гуляющих. Среди них любой приезжий может незаметно пройти, не привлекая к себе внимания. По этой улице бандиты и пойдут, по-моему, к базе. Не иначе.

— Пожалуй, резонно…

— Вот только, дьяволы, пальбу бы не подняли, когда начнём брать, — с сомнением покачал головой Болдырев. — Могут ранить кого-либо из гуляющих…

— А если внезапно навалиться? — улыбнулся Гассельбаум. — Разом, со всех сторон, чтобы и опомниться не успели, а? Я-то их знаю, не ошибёмся.

— Что ж, решено! — и Болдырев хлопнул рукой по столу.

Готовиться к операции мы начали накануне, в пятницу. Прежде всего распределили, кто и что должен будет делать. Прошли по всей Советской улице, наметили посты для каждой группы, условились, кто и с какой стороны начнёт первым подходить к бандитам.

— Только бы оружие не успели выхватить, — хмурился Болдырев. — Надо не дать им опомниться, иначе наломают дров.

— Главное — не упустить, — поддержал его Гассельбаум. — Если не удастся взять живыми, придётся кончать на месте.

Утро следующего дня было серенькое, осеннее, с дождём, но к вечеру небо начало проясняться. Мы вышли заранее и, смешавшись с прохожими, рассредоточились по своим постам. К счастью, вечер был холодный — не очень многие горожане выбрались на прогулку. Предстоящая схватка с бандитами волновала меня и, быть может, поэтому время тянулось томительно медленно.

Но вот наконец и условный сигнал с соседнего поста:

— Внимание, идут!

Приглядевшись к прохожим, я увидел, как по тротуару неторопливо, с ленцой, приближаются трое парней, детально описанных нам Гассельбаумом. «Своего», которого мне нужно было брать, я узнал сразу. Ну и здоровенный, двинет кулачищем — с ног слетишь.

А парни уже поравнялись с нами, прошли мимо, не обратив на нас с Леонидом Ивановым ни малейшего внимания. Мы медленно, в нескольких шагах, последовали за ними. Я расстегнул куртку, проверил, легко ли вытаскивается из кармана револьвер. Навстречу нам двигались Болдырев с Мелиховым.

Едва они поравнялись с бандитами, как я прыжком бросился на «своего», одетого в полушубок, и повис у него на спине. Но руки были коротки, не смог обхватить этакую тушу. Бандит развернулся и так стукнул меня спиной о каменную стену дома, что от боли в глазах потемнело. Грохнул выстрел, что-то ударило меня по щеке, за воротник потекла струйка крови… С бандитом схватился Болдырев. Оба, не устояв, покатились на землю. Я бросился на помощь, мельком успев заметить, что в стороне товарищи связывают двух остальных.

К нам с Болдыревым подоспел бывший матрос, оперативный сотрудник Вася Знахарев. Втроём мы наконец-то скрутили осатаневшего от злобы здоровяка.

Борьба шла молча, в стремительном темпе, вокруг нас не было ни души. Внезапно грохнувшим выстрелом прохожих словно ветром с улицы сдуло. Пуля, угодившая в стену дома, оцарапала мне щеку куском отскочившей штукатурки. Но черт с ними, с царапиной и грязью, облепившей нас всех с головы до ног. Зато взяли «гастролёров» за какие-нибудь полторы минуты.

Получилось, как и было задумано. Бандиты никак не ожидали нападения на людной улице. Попав в кольцо чекистов, они растерялись и не успели схватиться за оружие.

— Молодцы ребята! — тяжело дыша, похвалил нас Болдырев. — Взяли без особого шума.

В похвале уездного уполномоченного чувствовалось смущение. Дело в том, что произвёл выстрел сам Болдырев. Случайно он спустил курок пистолета. Это, может быть, даже к лучшему — прохожие разбежались, и в городе будет меньше разговоров о том, что произошло в тот субботний вечер на Советской улице.

— Ну, добры молодцы, погуляли и хватит, — не смог удержаться от шутки, обращаясь к бандитам, Болдырев. — Пошли помаленьку, там вас ждёт хороший знакомый.

На операцию мы Гассельбаума, конечно, не взяли: бандиты могли узнать его. С каким удовлетворением встретил нас новохоперский чекист, когда вместе со связанными бандитами мы добрались до служебного здания. В ту же ночь грабителей увезли туда, где их давно ожидала скамья подсудимых.

А в Борисоглебске стало тремя опасными преступниками меньше.

Эта операция повлекла за собой первое неприятное событие в моей личной жизни. В этот вечер в кинотеатре у меня было назначено свидание с девушкой, с которой я встречался и имел серьёзные намерения. После окончания операции я возвратился домой, быстро привёл себя в порядок и поспешил в кино.

К началу сеанса я, конечно, уже не успел. Тихо войдя в полутёмный зал, я разыскал оставленное мне место и сел рядом с девушкой. Казалось, все шло нормально!

Однако главные испытания были впереди.

Когда по окончании сеанса в зале вспыхнул свет, знакомая увидела, что на моих ушах засохли комья грязи. В спешке я не только не умылся, но даже не посмотрел на себя в зеркало.

Замечена была, конечно, и царапина на лице.

Начался «допрос». Разумеется, я не мог сказать всю правду. Незачем было распространяться о только что закончившейся операции. Мои наскоро придуманные объяснения о том, что я случайно попал в драку, не были приняты во внимание.

Через несколько дней я рассказал девушке подлинную правду, но и она была воспринята с недоверием. Кончилось тем, что в наших отношениях наступил холодок.

А потом встречи и вовсе прекратились.

Вскоре в Борисоглебске появился новый неизвестный, сумевший быстро привлечь внимание сначала работников милиции, а потом и чекистов. Он открыто кутил в ресторанах с женщинами лёгкого поведения, чуть ли не каждый вечер проигрывал на бильярде крупные суммы денег, — в общем жил, как принято говорить в таких случаях, на широкую ногу. Однако порочащих или предосудительных фактов об этом кутиле ни у нас, ни у работников милиции не было, а значит, мы не могли предъявить ему какие-либо обвинения.

Точно так же, как этот приезжий, вели себя некоторые, в том числе и заезжие, нэпманы. Разве не мог он быть одним из них?

И все же мы приглядывались к гуляке. Присматривались, с кем он водит знакомство, какие рестораны предпочитает посещать.

Все стало ясно, когда из Ростова-на-Дону пришло сообщение, что от них сбежал фельдъегерь, захвативший с собой крупную сумму государственных денег и револьвер, полагавшийся ему по роду службы. В сообщении указывались приметы сбежавшего и предписывалось всем органам ОГПУ немедленно принять самые энергичные меры к его розыску и задержанию.

— Вот вам, пожалуй, и ещё один, — ознакомившись с письмом ростовчан, сказал Болдырев. — Надо проверить, не совпадают ли эти приметы с внешностью новоявленного забулдыги.

Приметы сбежавшего фельдъегеря и нашего гуляки совпадали как нельзя более точно, и уездный уполномоченный распорядился:

— Сегодня же взять подлеца!

Брать преступника решили в бильярдной, когда, увлечённый азартной игрой, он забудет об осторожности, а значит, не сможет оказать чекистам сопротивления при аресте. Это было тем более необходимо, что в другое время бывший фельдъегерь редко вынимал правую руку из кармана, где у него, очевидно, хранился револьвер. Играть же на бильярде, как известно, приходится обеими руками…

Вечером, когда в бильярдной по обыкновению собрались борисоглебские шулера, мы с двумя оперативными работниками милиции незаметно замешались среди них. Кутила уже вовсю резался на просторном зеленом поле, гоняя из угла в угол матово-белые шары. Но ему явно не везло. От партии к партии ставки игры «на интерес» стремительно повышались. Преступник решил отыграться во что бы то ни стало и не видел, как ловко околпачивают его местные жулики.

Время от времени, впрочем, удавалось выиграть и бывшему фельдъегерю. Тогда он с ещё большей горячностью и азартом шёл на новую партию и, осушив одним глотком стопку водки, тут же опять принимался орудовать бильярдным кием.

Воспользовавшись его азартом, мы постепенно, шаг за шагом, подобрались к самому преступнику и выжидательно замерли по обеим от него сторонам.

Счастье как будто вновь улыбнулось донельзя возбуждённому игроку: самый крупный шар, «пятнадцатый», повис на краю лузы. Чуть тронь «своим» шаром, и выигрыш обеспечен. Но чтобы добраться до него, чтобы «добить» партию, ростовскому беглецу пришлось чуть ли не распластаться над столом — надо было дотянуться кием до шара.

Вот оно, единственное мгновение, когда все можно кончить в считанные доли секунды. И я подмигнул товарищам: «Давай!»

Шар так и не успел свалиться в лузу: обе руки преступника оказались в тисках крепко сжатых пальцев оперативных работников, а я в это время выхватил из его кармана револьвер.

— Спокойнее, гражданин! Сопротивление бесполезно…

Все это произошло так стремительно и внезапно, что никто в бильярдной и глазом не успел моргнуть.

Шулерская братия шарахнулась от стола, покатилась, напирая и толкаясь, к выходу. Оба оперативника все ещё держали за руки обалдевшего от неожиданности игрока.

— Можно отпустить, — сказал я им. И предупредил растерянного преступника: — В случае попытки к бегству буду стрелять.

Он не пытался бежать. Покорно шёл, чуть покачиваясь из стороны в сторону, и то ли матерился, то ли ворчал что-то себе под нос.

На первом же допросе игрок с откровенным цинизмом рассмеялся.

— Извините, уважаемые друзья, но вы опоздали. От ростовских денег у меня уже почти ничего не осталось.

— Где же они?

— Надо уметь красиво жить. Женщины, рестораны, бильярд, в котором вы так бестактно прервали мою почти выигранную партию. Одним словом — расходы… Жаль, сегодня ночью я намеревался покинуть ваш гостеприимный город.

Держался преступник с большой наглостью. Знал, что терять ему нечего, и бравировал напропалую.

Вспомнив о прерванной партии, ещё раз пожалел:

— Если б не ваше вмешательство, я бы этого подлеца, моего противника, обобрал до нитки!

И продолжал, ухмыляясь следователю в лицо:

— Моя лебединая песня спета, знаю. Но вам-то каково, а? Денежки тю-тю, уплыли. А за это и вас по головке не погладят: проворонили, не сумели вовремя взять, придётся держать ответ.

Присутствовавший на допросе Болдырев только сжимал кулаки, слушая всю эту наглую болтовню. Он приказал отправить арестованного в камеру и, хмуря белесые брови, сказал:

— Паразит… Нет, так не получится, как ты думаешь. Государственные деньги мы вернём.

— Как это? — спросил следователь.

— Можно, — ответил Болдырев. — Придётся только маленько повременить с его отправкой.

— Что это даст?

— Многое, если взяться за дело с умом. Пробыл-то он у нас недолго, а за это время успел растранжирить тысячи рублей. Спрашивается куда? Ну, на бильярде жулью городскому просадил. В нэпманских ресторанах прокутил с бабами. Деньги-то государственные целы, только в других руках находятся. Смекаете?

И к нам один за другим потянулись на допрос вчерашние скороспелые приятели и приятельницы бывшего фельдъегеря. Разговор с ними был короток:

— Вы получали деньги у крупного преступника. Нам это известно. Назовите, сколько получили.

Друзья беглеца понимали, что отпираться бесполезно. Да и стоило ли это делать, если каждый из них был нечист на руку. Здесь юлить и выкручиваться опасно. Чекисты шутить не любят…

Ну, а уж если признался, дальше было легче.

— Немедленно возвратите деньги, украденные у государства. В противном случае будете привлечены к ответственности за соучастие в уголовном преступлении.

И возвращали: нэпманы, шулера, всяческих тёмных дел махинаторы. Как тут не возвратишь, если каждому из них напоминали, что можно в любую минуту устроить очную ставку с арестованным вором.

Уездный уполномоченный не зря произнёс это многообещающее «смекаете»: смекнула и вся борисоглебская шушера. Государственные деньги, почти в том же объёме, что были украдены в Ростове, в течение нескольких дней возвратились в государственный банк.

Подонки, подленькие и грязные мелкие грызуны… Много прошло их передо мной за долгие годы работы в органах государственной безопасности. И очень немногим из них удалось уйти от заслуженной кары.