Детство (50-е годы)

Детство (50-е годы)

Уж и не помню — кто поставил мне на детские коленки гармошку — хромку, мама говорила — отец. Это было в пятилетнем возрасте. Музыкальное детство, как в тумане. Оно прошло через многие деревенские праздники в совхозе «2-я пятилетка» в Курганской области у дядек и тётек по маминой линии. Хоть и кликали меня деревенские пацаны «городской вошью», но все равно любили. До сих пор, эти, уже «дяденьки», вспоминают деревенские олимпиады, которые я устраивал для детворы, а вечерами — частушки, под аккомпанемент кровососущих…

А уж на любую пьянку я шел, как на работу! Моих ровесников, как правило отправляли спать, а мне делали стабильное исключение. Вспоминая, вижу себя пацанчиком, сидящим в углу, почти не выпускающего из рук гармошки. Рядом — расстегай и кружка парного молока. А вокруг в самогонно-бражном амбрэ голосят бабы… Тут же подбираю тональность и песня звучит! Я потом начал догадываться, почему в русском фольклоре больше женского вокала. Мужички, как правило, не дожидаясь финала — «сходят с дистанции», намертво сливаясь с салатом…

Мой папа, Иван Андреевич, правда, был небольшим исключением: его мощный голос здорово компенсировал недостающих. Правда и он был — не железный, периодически куда-то уходил. Зато когда возвращался, задавал один и тот же вопрос, почему-то забывая, что он его уже задавал: «Когда ты мне сыграешь «Бродягу»? И уже в четвертый раз разносилось: «По ди-и-ким степя-ям забайка-а-алья-а-а.». Так я тренировал музыкальную память. Правда, папы хватало ровно на два куплета, после чего сразу уходил в анабиоз… Все это я вспоминаю с большой любовью! Пусть — это пьяный фольклор, но фольклор! Как он не похож на прилизанные, выхолощенные радио-теле-эфирные народные песни!

Конечно же, меня в то время выручал мой абсолютный слух, поэтому подбор песен с ходу — это колоссальная практика! До сих пор моя старшая сестра Нина вспоминает тот фурор, который я произвел на выпускном вечере в детском садике. Под песню «Провожала Ваньку мать во солдаты…» я гордо маршировал с гармошкой, попрощавшись с детством! На семейном совете родители решили: сын слесаря и бухгалтера должен стать музыкантом!

Пойдя в первый класс, я уже бегло читал — научила бабушка. Кстати, она, Евлампия Павловна, в молодости была видной сельской купчихой Троицкого района, Челябинской области. Но однажды их семью раскулачили. Ищу серьезные музыкальные корни предков и не нахожу! Говорят, дед Андрей играл на балалайке, отец — на хромке, мама, Анна Ивановна красиво пела народные песни и все… Тем не менее, все почти уверены, что я с блеском сдам вступительные экзамены в музыкальную школу № 2. Но туда я шел на полусогнутых: страшный мандраж, и даже испуг — а вдруг не смогу! Почему-то этот позор мне врезался в память особенно четко… Захожу в комнату: сидят четверо строгих дядь и теть.

Одна из них подсаживается к фортепьяно и говорит: «А ну-ка, Валерочка, отвернись!» — нажимает клавишу, «…и спой!» Что я там проблеял, я уже не помню — в глазах было темно!.. В это время я, видимо, напоминал маленького ягненка. Почему-то, быстро меня выставили за дверь…

Своей фамилии в списках счастливчиков не обнаружил… Это был первый удар судьбы! (В основном, для моих родителей). Оказывается, я получил 3 с минусом, и у меня не обнаружили музыкального слуха!!!

Но мамочка решила не сдаваться! Будучи бухгалтером, решила действовать, как все работники пищеблока того времени — с черного хода, с продуктовой авоськой — к директору! (Она часто делала ревизии в столовых). Вот здесь я боюсь ошибиться — либо Иван Сергеевич был голодный, либо благородный, либо — и то и другое, но как-то быстро было решено: выслушав мамочкины причитания, он взял в свою руку мою ладошку, помял ее и сказал: «Ну что ж, давайте попробуем!» Так меня зачислили «по блату» в класс Тамары Ивановны Семиной. Поначалу я страшно обиделся: женщина-баянистка!… А главное — рёву дался: меня ведь начали учить на баяне, а там 3 ряда. «Хочу играть на двухрядке!» — орал я сквозь слезы! Кое-как уговорили… Быстро освоив баян, я уже играл, все, что звучит. Надо ли говорить, что в общеобразовательной школе, по пению, я имел пятерку! И, как все нормальные дети — хулиганил!

Учителем пения в школе № 50 в то время был старенький подслеповатый Серафим Андреевич. Мы сочинили даже частушку — гамму: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си, Се-ра-фи-ма — не форси!» Особенно всем нравилась одна садистская хохма. В то время учительские столы были старые и дырявые. Перед уроком мы привязывали чернильницу крепкой ниткой, другой конец просовывали в дырку и тянули ее до третьей парты. Когда слепенький Серафим пытался обмакнуть ручку в чернильницу, кто-нибудь дергал за нитку, и в результате бедный учитель, под общий хохот, гонялся за чернильницей, как за лягушкой! Потом мне стало его безумно жалко, и я, с одобрения дирекции, заменял этот урок — на концерт по заявкам. Брал старенький баян Андреича, садился на парту, лицом к классу, и под вальс «Амурские волны» в аудитории стояла тишина, как в консерватории… Супер-хитом была песня из «Человека-амфибии» — «Эй, моряк! Ты слишком долго плавал!» Это было и громко и модно! (зародыш будущих дискотек!)