Там, где изготовляются танки

Там, где изготовляются танки

Вначале 1943 года меня пригласили в Кремль, в Совет Народных Комиссаров на совещание. Я знал, что на этом совещании предстояло обсудить вопрос о качестве танков. Уже подбирались специальные технические комиссии для исследования причин дефектов, которые обнаружились в некоторых боевых машинах. Меня предупредили, что я буду назначен председателем одной из таких комиссий.

В большом зале было много народа, преимущественно военные. Среди них я заметил нескольких командующих армиями и других крупных военачальников.

Совещание уже началось, и, когда я входил в зал, один из генералов докладывал о том, что в некоторых машинах наблюдалась течь масла, в других были обнаружены неплотности в системе подачи топлива. Все сходились на том, что необходимо провести тщательное расследование замеченных недостатков и быстро принять необходимые меры к их устранению.

После совещания я вместе с В. М. Молотовым прошел из зала заседания к нему в кабинет, где он ознакомил меня с составом комиссии, председателем которой я был назначен.

— Кроме вашей комиссии мы создали еще две.

Председателем второй будет Малышев, а третьей — прокурор.

— Но ведь прокурору трудно будет разобраться в причинах брака, — высказал я свои опасения.

Молотов нахмурился и сказал:

— Специалисты помогут, а он человек острый.

В состав моей комиссии входило шестнадцать человек, в том числе академик Николай Тимофеевич Гудцов, которого я хорошо знал, остальные были мне незнакомы.

Один из них, Васильев — секретарь партийной организации Наркомата госконтроля, оказал мне впоследствии большую помощь своими дельными советами. Я попросил включить в состав комиссии высококвалифицированного инженера-механика Миттельмана. Я его знал давно по Комитету стандартов.

— Разберитесь в причинах появления дефектов и примите все необходимые меры к их устранению, — сказал Молотов. — Директор завода и секретарь обкома знают о вашем назначении и окажут необходимое содействие. О результатах информируйте меня.

На следующий день я выехал на Урал.

На мое счастье, военный приемщик Зухар, занимавшийся на заводе, куда я прибыл, танковым производством, оказался моим знакомым, и он быстро ввел меня в существо дела. Он сообщил, что дефекты встречаются и в броневых корпусах, и в ходовой части танка, но самым тяжелым, нервирующим всех работников завода, являются совершенно ничем не объяснимые поломки зубьев шестерен в коробке передач.

— Как вы знаете, — сказал он, — эти шестерни изготовляются из хромоникельмолибденовой стали — «ха-эн-четыре». Это одна из лучших конструкционных марок стали. Испытания машины мы проводим следующим образом: после сборки узлов и завершения всех работ по монтажу каждая машина проходит ходовые испытания. Производится так называемый заводской пробег длиной в несколько десятков километров. Если в машине никаких дефектов не обнаруживается, то она предъявляется военной приемке, где мы тоже проводим ходовые испытания и тоже проходим на танке несколько десятков километров. Танкодрома у нас пока еще нет, и ходовые испытания проходят на дорогах — это вы потом увидите, — все дороги здесь танками изуродованы так, что на машинах по ним ездить совсем нельзя. А уж после этих испытаний, если танк выдерживает и их, она направляется в воинскую часть. Так вот, случается, что во время заводского пробега, а иногда на ходовых испытаниях у некоторых шестерен ломаются зубья, и мы находим в коробке передач один, а то и два сломанных зуба. В чем дело, мы пока еще не можем понять. Да вот и сегодня такой же случай произошел. Пойдемте, посмотрите сами, это лучше, чем объяснять на пальцах.

Мы пошли в цех. На стеллаже стояла раскрытая коробка передач, а рядом, на листе бумаги, покоился вынутый из нее покрытый слоем масла зуб. К нам подошли один из контролеров отдела технического контроля и академик Гудцов.

— Чем вы сами объясняете поломку? — спросил я контролера.

— Просто теряемся в догадках. Все проверили. Никаких, даже малейших отступлений от технологии не установили, а зубья летят.

Самое необъяснимое заключалось в том, что сами по себе поломки случались не часто. На заводе нормально сдавали двадцать-тридцать, а иногда и пятьдесят машин, и вдруг на пятьдесят первой — авария: машина останавливается — поломка зубьев.

— Может быть, при расчете нагрузки на зуб принят слишком малый запас прочности? — спросил я.

— Проверяли, запас прочности достаточен.

— Так в чем же дело? Может быть, зацепление зубьев плохое или сборка недостаточно тщательно выполнена?

— Все, все проверяли. Сцепление исследовано на оптических приборах. Сборка шестерен проводится и проверяется с величайшей тщательностью.

— Ну, что же, давайте проверять все вместе все от начала до конца.

Распределив между членами комиссии обязанности, кому что следует проверять, сам я решил побывать в основных отделах заводоуправления и там познакомиться с работниками.

Я подумал, что надо было бы все-таки проверить, как считали нагрузку на зубья шестерен и какой запас прочности приняли.

— Где концентрируются расчетные материалы по выпускаемым заводом машинам? — спросил я одного из работников заводоуправления.

— Точно не знаю, но, по всей видимости, в отделе технического нормирования, — услышал я в ответ.

Я пригласил к себе начальника отдела, молодого человека, не лишенного, как я сразу мог убедиться, чувства юмора.

— Скажите, какими нормами занимается ваш отдел?

— Мы нормируем все, что поддается нормированию, а что не поддается, включаем в перечень еще не решенных проблем.

— Ну, а точнее?

— Я вам серьезно говорю: мы устанавливаем нормы на все. Вот на этих днях мне предложили, например, разработать нормы по расходу спирта бухгалтерией.

— А на что же расходуется бухгалтерией спирт?

— На мытье чернильниц, — последовал лаконичный ответ.

— Ну это, конечно, шутка. Меня интересует другой вопрос.

— Шутка? — перебил меня собеседник. — Нет, совсем не шутка. — Я увидел, что он говорит серьезно. — Знаете ли вы, к примеру, что спирт списывают на протирку телефонных трубок, видите ли, в целях предупреждения инфекционных заболеваний? Ну, а те материалы, которые вас интересуют, надо искать, конечно, у конструкторов.

Я направился в конструкторское бюро. Долго мы разговаривали там с главным конструктором завода, а также с конструктором, непосредственно занимавшимся загадочным узлом. Но ничего, что могло бы прояснить дело, я не смог установить.

Из конструкторского бюро я пошел в заводскую лабораторию. В большой и хорошо оборудованной лаборатории встретил члена нашей комиссии Миттельмана.

— Ну как, что-нибудь прояснилось?

— Да нет. Здесь все в порядке. Было бы просто великолепно, если бы на всех наших заводах так идеально обрабатывались зубья шестерен. Посмотрите сами.

Действительно, придраться здесь было не к чему.

— А где Гудцов? — спросил я Миттельмана.

— Я видел его в металлографической лаборатории, он рассматривал шлифы, изготовленные из поломанных зубьев. Можем пройти к нему.

Академика Гудцова я застал за микроскопом, он рассматривал рабочую поверхность поломанного зуба.

— Цементационный слой идеален. Вы только взгляните.

Действительно, структура стали была безупречной.

— Нет, я не могу предъявить ни одной претензии к качеству самой стали, — сказал Гудцов.

— В чем же дело?

— Не знаю. Надо дальше искать.

Вечером позвонил Малышев. Он занимался исследованием дефектов машин на другом заводе.

— Обнаружили что-нибудь интересное?

— Нет.

На следующий день мы прошли по всей технологической цепочке производства шестерен. Знакомились с каждой производственной операцией. Ни одного признака, который давал бы основания подозревать, что где-то имеются отклонения, влияющие на качество.

На третий день нашего пребывания на заводе мы созвали совещание специалистов. Поставили перед ними вопрос: как они думают, что же все-таки вызывает поломки?

Но и совещание нам ничего не разъяснило. Причина брака оставалась тайной.

По пути с завода на квартиру приезжих, где мы остановились, меня догнал один из работников завода.

— Я хочу вам высказать свои соображения о причинах поломок зубьев, — сказал он мне. — На завод, несомненно, проник немецкий шпион и, может быть, даже не один. «Он» или даже «они» подбрасывают в коробку передач небольшие металлические предметы — винтик, гаечку, гвоздик или что-нибудь в этом роде. Эти предметы попадают между зубьями, что и ведет к поломкам.

— Но ведь никто никаких посторонних предметов в этих коробках никогда не обнаруживал!

— А может быть, «тот», кто их туда клал и кладет, успевает и убирать их. Кто этот шпион, где он работает и находится — разве это кому-нибудь известно? Советую вам присмотреться к людям.

— У вас, может быть, есть какие-то подозрения?

— Нет, если бы они были, поверьте мне, я уже принял бы необходимые меры. К сожалению, я тоже в неведении.

Тоже мне, советчик! Подозрение внушает, а ничего конкретного сказать не может. Да и вряд ли тут дело в каких-то мифических шпионах.

Я вновь обратился к самому видному в нашей комиссии специалисту — академику Гудцову.

— Какие вам объяснения приходят в голову, Николай Тимофеевич, в связи с этими загадочными поломками?

— Могу повторить, — твердо ответил он, — металл хороший, никаких дефектов ни на одном образце я не мог установить, а мною их просмотрено немало. Единственное, о чем я начинаю думать, так это о том, не чересчур ли много введено в технологический процесс промежуточных термических операций? И я все больше склоняюсь к тому, что поломки являются результатом «термической усталости» металла. Мне кажется, что следует пересмотреть все термические операции, введенные в технологический процесс, и сократить их число.

Мне стало как-то не по себе. Только этого недоставало! Мы внесем предложение об изменении технологии и окончательно все запутаем. Объяснение причины поломок «термической усталостью» металла уже само по себе содержит опасность: у заводских работников могут появиться сомнения в правильности технологического процесса, а это может расшатать всю технологию производства. Академик Гудцов — виднейший советский специалист, на заводе работает много его учеников, для них слово Гудцова является законом. Но, впрочем, и у него самого еще нет твердого убеждения, что причиной всех бед является «термическая усталость».

— Прошу вас, Николай Тимофеевич, — сказал я ему, — пока никому не высказывать ваших соображений о «термической усталости». Вас могут неправильно понять, а ваш авторитет в данном случае может не помочь, а повредить делу. По заводу сразу же пронесется слух: перемудрили с технологией, академик Гудцов сказал… И начнется, буквально как лесной пожар, поток предложений, что и как следует изменять. Давайте мы сначала сами как следует разберемся и, когда нам будет все предельно ясно, тогда и скажем обо всем. А то боюсь, что весь технологический процесс будет нарушен, если не сломан.

Тем временем слух о том, что на заводе работает чья-то вражеская рука, расползался все шире. За два дня нашего пребывания на заводе ко мне уже трое обращались по этому поводу и вели приблизительно такой разговор:

— Не в дефектах технологии надо искать разгадку того, почему ломаются зубья шестерен, а в людях, умышленно создающих условия для таких поломок.

— Кто же они, по вашему мнению, эти люди?

Но советчики по-прежнему только пожимали плечами и дальше рекомендации: «Надо присматриваться…» — не шли.

А может быть, и в самом деле — мелькала у меня самого тревожная мысль — есть на заводе враги? Я ведь здесь почти никого не знаю. Кто они, изготовляющие детали, производящие сборку и контроль? Чтобы разобраться, надо проверить все самому, проследить за всем лично. А вдруг я увижу то, что пропускается другими?

Прежде всего я решил осмотреть все коробки передач сам и клеймить их личным клеймом. Распорядился, чтобы ни одну коробку, если в ней будет установлен какой-то дефект, без меня не вскрывали.

Дня через три мне сообщили, что произошла поломка зубьев в коробке, заклейменной моим собственным клеймом.

Иду в цех, коробка снята с машины и поставлена для осмотра, но не вскрыта. Снимаю пломбу, поднимаем крышку. На дне коробки лежит в масле сломанный зуб одной из шестерен. Больше ничего нет. Тщательно разбираем систему передач. Осматриваем каждую шестерню. Через слой масла просматриваем днище коробки. Осторожно сливаем масло. Даже пылинок посторонних в коробке нет.

Осматриваем зуб. Излом чистый, нет никаких признаков того, что здесь был какой-то дефект, который катастрофически развился при больших нагрузках.

— Давайте все-таки произведем полный химический и металлографический анализ поломанного зуба.

Направляем его в лабораторию. Наутро сенсация.

— Вы знаете, что оказалось? Сталь-то не хромоникельмолибденовая, не «ха-эн-четыре», а хромистая — «ше-ха-пятнадцать»!

— Что-о?

Это казалось невероятным!

«Ше-ха-пятнадцать» — марка стали, из которой изготовлялись кольца для шариковых подшипников, она хорошо сопротивляется истиранию, но для шестерен совершенно не пригодна!

Кто же направил эту сталь на штамповку шестеренных дисков?

Надо идти туда, где начинается производственный процесс, туда, где сложены стальные заготовки, поступающие с металлургического завода.

Даю указание сделать химический анализ также и других поломанных зубьев.

Уже когда я прибыл в цех штамповки, кое-что стало проясняться. Химический анализ поломанного зуба открыл глаза на многое.

В цехе в соседних параллельных пролетах стояли прессы. На одном из них штамповали кольца для шариковых подшипников крупного размера, на втором — диски для изготовления шестерен.

Стальные бруски-заготовки, поступающие к прессам, имели одно и то же сечение: сто пятнадцать миллиметров. Что же, часть заготовок попадала не по назначению — не к прессу, штампующему шарикоподшипниковые кольца, а к тому, который штамповал шестеренные диски?

По-видимому, именно так.

Наконец-то вроде бы раскрыта тайна поломок. Но и ее надо убедительно доказать.

Материалы для доказательства были получены быстро.

Когда я находился в штамповочном цехе, туда подали вагон со стальными заготовками. Я подошел и спросил:

— Что за металл доставили?

— «Ше-ха-пятнадцать».

Началась разгрузка. Я видел, как рабочие перегрузили на тележки стальные бруски и повезли их к нагревательным печам, складывая их там штабелями.

Но вот один из рабочих уложил на тележку две стальные заготовки и двинулся с ними в соседний пролет, ко второму прессу, где штамповались диски для шестерен, и уложил эти брусья на уже находившиеся там заготовки.

Я подошел к рабочему и спросил:

— Почему вы эти заготовки там сложили?

— А к другим печам уже много доставлено, теперь сюда возить будем.

— Но ведь это другой металл, сюда этот металл нельзя складывать, он не годится.

— Как не годится?! Размер-то один — что там, что здесь.

В транспортном цехе завода работали новые рабочие. Никто им толком не разъяснил, куда и как доставлять поступающие в цех заготовки, а контроля за их работой не было.

Так и случалось, что в дни разгрузки металла некоторые стальные заготовки попадали не туда, куда следует. В общем потоке выловить детали, изготовленные из другой марки стали, было уже трудно.

— Неужели у вас не было никакого контроля по всей цепочке производственного процесса? — спросил я технолога.

— Как не было! Был и есть. Мы проводим, во-первых, выборочный контроль и, кроме того, проверяем химический состав «пробой на искру», проверяем каждый диск, поступающий в цех механической обработки.

— Но ведь «пробой на искру» вы отличаете хромосодержащие стали от сталей, не содержащих хрома, — и только!

Технолог задумался:

— Да, конечно, вы правы. Обе марки стали, идущие как для изготовления шестерен, так и для производства шарикоподшипниковых колец, содержат хром. Отличить их одну от другой «пробой на искру» почти невозможно.

Оказывается, вот как возникли условия, при которых в поток попадали заготовки из стали, совсем не пригодной для изготовления шестерен. Попадали они, разумеется, случайно и в общем-то изредка, и именно поэтому так долго и не удавалось раскрыть природу поломок.

Я вспомнил завод Крупна. Там была лаборатория по исследованию причин поломок отдельных деталей, изготовленных из крупповской стали. В лабораторию стекались поломанные детали из многих стран, куда фирмой поставлялись машины и механизмы. Во главе лаборатории стоял доктор Каллен. Он установил порядок проведения исследований поломанных деталей, поступавших к нему в лабораторию.

— Мы занимаемся рутинной работой, — говорил он мне, — но эта рутинная деятельность иногда раскрывает нам глаза на отдельные упущения в технологическом процессе производства. Мы создали стандартную схему проведения исследований, в которую обязательно входят следующие операции, обязательные для всех случаев: проведение полного химического анализа, исследование структуры металла и его механических свойств. Без этих сведений я даже не рассматриваю представляемых мне материалов.

Всего этого на заводе, к сожалению, не было. Работники завода были словно загипнотизированы превосходно выполненной механической обработкой зубьев и идеальным слоем цементации. И никто не обратил внимания на то, что сталь-то могла быть совершенно не той, что необходима для шестерен.

Когда таинственная картина с шестернями была полностью и со всей очевидностью раскрыта, всем стало как-то не по себе.

— Вот так всегда, — твердил Гудцов, — мы ищем какие-то особо сложные причины, а они находятся там, где их вовсе и не ждешь. Ну кто бы мог подумать, что шестерни изготовлялись из хромистой стали! Удивительно, как они вообще выдерживали нагрузку и не ломались при первом же движении танка.

Одна из причин брака была раскрыта и ликвидирована. Комиссия предложила немедленно поставить перегородку и разделить пролеты, а также установить дежурство грамотного человека у места разгрузки металла.

Мы пробыли на заводе месяц, изучая и устраняя многие другие помехи, мешающие производству. С утра и до позднего вечера находились в цехах: изучали образцы, просматривали материалы исследований и испытаний, садились в танки и совершали на них длительные рейсы, проверяя ходовые качества машин, совещались с заводскими работниками. Дни были насыщены впечатлениями о виденном и слышанном.

По телефону я доложил правительству о результатах работы комиссии и получил разрешение вернуться в Москву.