Поездка в институт
Поездка в институт
Через день после первой встречи с Курчатовым мы направились к нему в институт вместе с одним из работников, привлеченных к решению атомной проблемы, В. Ф. Калининым. Валерий Федорович уже был там однажды.
Институт Курчатова, если вообще можно назвать институтом тогдашнюю небольшую лабораторию, находился в Покровском-Стрешневе, в то время слабо застроенной части пригорода, куда в начале двадцатых годов москвичи выезжали на дачи.
Я адреса не взял, рассчитывая на то, что Калинин знает дорогу. Да здесь-то точный адрес трудно было и назвать: говоря языком военных, не было ориентиров. Улицы еще не проложены, кругом сосны да заборы, за которыми шло какое-то строительство. Шофер остановил машину, мы вышли и стали осматриваться.
— Где же институт? — спросил я Калинина.
— Где-то поблизости, только я не могу точно припомнить. Мы были здесь один раз, ехали вечером в машине и разговаривали, я и не заметил, куда нас привезли. Помню только, что подъехали к высокому деревянному забору и прошли через небольшую калитку.
— Ну как же это так, — стал я ворчать на Калинина — поехали и даже адреса не узнали как следует!
— Где-то здесь, — вновь повторил Калинин. Наконец, мы отыскали здание института и поднялись на второй этаж единственного корпуса, где размещалась лаборатория Курчатова. Он нас уже ждал. Мы поздоровались и тут же приступили к делу.
— Надо будет строить большие атомные котлы. Возникает необходимость организовать проведение многих работ. — Курчатов начал ходить по комнате. Лицо его было серьезным, а взгляд ушел куда-то вдаль. Казалось, перед его глазами вставали те места, где должны будут выполняться эти исследования. Как будто он мысленно взвешивал возможности их проведения.
— Сегодня мы попытаемся наметить то, что следует проделать в первую очередь. Уран, графит, тяжелая вода — без них нельзя начинать строительство атомных котлов. Уран требуется очень чистый — нужно поставить работы по очистке урана. Вы ведь металлург! — обратился ко мне Курчатов. — Вам и карты в руки. — Он повернулся к окну, и его взгляд опять ушел куда-то далеко-далеко. — Кого можно привлечь к этим работам? Вы металлургов знаете. Хотя для этих дел нам потребуются не только металлурги. Необходимо разработать методы получения исходных урановых соединений высокой степени чистоты, а для этого, в свою очередь, нужны будут самые разнообразные химикаты — еще более чистые. В каких-то аппаратах будут проводиться химические операции: растворение, экстракция, осаждение — и, наконец, хранение полученных соединений — примеси смогут переходить из стенок аппаратуры и загрязнять то, что очищается.
Необходимо в исследования вовлечь значительное количество химиков. Химические работы с ураном у нас в стране ведутся уже давно, и люди для этих работ найдутся, но их может оказаться недостаточно и для исследований, и для производства. И кроме того… кроме того… — Курчатов быстро зашагал по комнате. — Кроме того, перед ними могут возникнуть новые задачи. В настоящее время мне еще трудно сказать, кто нам потребуется и какие новые проблемы могут возникнуть. Но одно совершенно ясно: при переходе из лабораторных условий к промышленному производству появится уйма новых вопросов. Это вам, должно быть, хорошо известно. В химических лабораториях у нас используется преимущественно стеклянная аппаратура — в производство с ней мы пойти не сможем, и придется создавать какую-то иную из других материалов. А это вызовет необходимость проведения поисковых работ не только по новым материалам, но и, видимо, совершенно новым конструкциям. — Курчатов, наконец, сел и задумался, а затем снова начал:
— Вот я все время склоняю слова — чистый, высокой степени чистоты, сверхчистые материалы, а можем ли мы оценивать эту чистоту? Имеются ли у нас разработанные методы определения примесей, загрязняющих уран и его соединения? Некоторые примеси надо полностью удалить из урана. Следует подумать о том, как устроить облаву на вредные для нас атомы. Придется гоняться за каждым таким атомом. Давайте запишем, что конкретно и прежде всего следует сделать…
Мы начали записывать. Перечень становился все длиннее и длиннее, а вопросы, которые ставил Курчатов, казалось, не кончались.
После перечисления работ, связанных с ураном, перешли к графиту. У нас в стране производство графитовых изделий уже существовало, хотя и не так давно. В старой России был всего один небольшой заводик, где изготовлялись небольшие изделия из графита, главным образом угольные электроды для прожекторов. Когда в Советском Союзе стала развиваться электротермия и появились электропечи для выплавки стали и ферросплавов, а также первые алюминиевые заводы, графитовые электроды для этих производств мы покупали у американской фирмы «Ачесон» и в Германии на заводах Сименса.
Курчатов говорил о том, какое значение имеет чистота графита для атомных реакторов, а на меня нахлынули воспоминания из недалекого прошлого.
…В 1932 году я находился в командировке в Италии и, еще не закончив своей программы, получил телеграмму из нашего торгпредства в Берлине: «Просим срочно прибыть в Ратибор близ Бреслау на завод Сименс-Плания. Необходимо проконсультироваться с вами по электродам». Когда я прибыл в Ратибор и добрался до завода, там уже находились заместитель советского торгового представителя в Германии и наш приемщик. Заместитель торгпреда посвятил меня в суть вопроса, по которому надо было принимать решение:
— Мы получили из Москвы сообщение, что запас электродов на заводах Главспецстали мизерный. Их хватит не более чем на две недели. А все электроды, предложенные нам заводом Сименс-Плания к отправке, наш приемщик забраковал. В телеграмме Тевосяна указано, чтобы вы лично просмотрели всё забракованные электроды и решили, можно их использовать на наших заводах или они совершенно непригодны.
Я пошел в цех, где на контрольных стеллажах были разложены электроды. Их поверхность была испещрена трещинками.
— Можно ли их использовать? Конечно, можно, но расход их на тонну выплавленного металла будет большой, возможны поломки, что снизит производительность и качество изготовленного металла, — сказал я.
А заместитель торгпреда смотрел на меня и вздыхал:
— Вот ведь какая неприятность! Много заводов остановится. И приобрести их быстро нигде нельзя. Мы уже выясняли.
Подошел главный инженер завода. Мы поздоровались.
— Ну, каково ваше впечатление? Мне лично кажется, что ваш приемщик подошел к оценке качества электродов слишком формально. Ну, какое практическое значение имеют эти мелкие, поверхностные трещины?
— Но ведь другие потребители ваших электродов от них почему-то отказались! — возразил я.
— Видимо, по тем же соображениям, что и ваш приемщик, — парировал главный инженер завода. Зная о сложившемся на наших заводах положении с электродами, он вел себя высокомерно. Так было тогда.
Теперь у нас успешно действуют свои собственные электродные заводы и мы полностью удовлетворяем все потребности страны. А ведь прошло всего около десяти лет с пуска первого электродного завода.
И вот перед этой молодой, сложной отраслью производства ставится новая задача: начать изготовление графитовых изделий для атомных реакторов.
А Курчатов продолжал разъяснять и уточнять, что в новом производстве требуется графит особой чистоты, из которого надо полностью удалить ряд примесей. И прежде всего бор. Вот тогда и появилось это выражение — «чужие атомы». И мы говорили о том, какое количество «чужих атомов» допустимо на один миллион атомов «своих».
Мы говорили: «Может быть, и можно допустить 5–6 «чужих атомов» на миллион «своих». А у меня сразу же возникали такие мысли, грустные по тем временам: «Как это среди миллиона «своих» хотя бы только найти 5–6 «чужих»? Да ведь требуется не только найти, но поймать и удалить Какими методами мы их оттуда извлечем?»
…Как-то перед этим в Москве искали преступника, который совершил несколько преступлений. Все было брошено на его поиски. Я подумал: «В Москве не могут разыскать человека, так сказать, крупный объект, а здесь — 5–6 невидимых атомов, которые надо найти среди миллиона других и как-то изгнать. Как это сделать?»
Я сидел, смотрел на Курчатова, и мне казалось, что я становлюсь участником какой-то фантастической истории. Курчатов, наверное, догадался об этом, потому что повторил:
— Да, да, 5–6 атомов. Их надо уметь найти, как-то «зацепить», вытащить и выбросить. Они нам не нужны, они испортят все дело.
Потом он начал говорить, как важно предохранить графит от попадания влаги.
— Вот эти бруски графита ведь надо чем-то покрыть. Но как их покрывать? Давайте думать, кто бы мог этим заняться.
Словом, возникало огромное количество вопросов, которыми мне раньше совершенно не приходилось заниматься. Некоторые из них казались такими сложными, что сразу даже и не виделись пути их решения, неясно было, с какого же конца к ним подходить. Было много гордиевых узлов, а одной решительности Александра Македонского, разрубившего сложный узел, было мало. Надо было не рубить узлы, а распутывать и развязывать. Мне казалось, что Курчатов был неиссякаем в постановке требующих решения задач. После графита он перешел к тяжелой воде. Если промышленное производство графитовых изделий у нас в стране уже существовало, то с тяжелой водой дело обстояло много сложнее. — Вопрос о тяжелой воде я предлагаю рассмотреть на научно-техническом совете, — сказал Курчатов. — Здесь все надо будет начинать с нуля. Мне думается, следует разрабатывать параллельно несколько методов. Я немного занимался этим. Имеются предложения поставить исследования по опробованию, по крайней мере, четырех различных технологических схем. Необходимо быстро начать производство тяжелой воды, она будет нужна буквально уже завтра. А нерешенных вопросов очень много, начиная с самих методов определения дейтерия в воде, а без этого нельзя начинать даже экспериментальной работы.
Нам необходимы уже сейчас приборы для определения изотопного состава. На эту тему мы уже разговаривали с Завенягиным. Будем пытаться закупить их за границей, если они там вообще изготовляются в сколь-нибудь значительном количестве. Эти приборы нам нужны при работах и с ураном, и с тяжелой водой. В Радиевом институте один энтузиаст пытался сконструировать такой прибор. Надо будет проверить, как у него обстоят дела. Вероятно, нам придется все-таки самим разрабатывать конструкции таких приборов.
По мере изложения Курчатовым длинного перечня первоочередных работ, передо мной раскрывалась картина того, что предстояло совершить.
Стояла задача — создать промышленность, какой еще не было. Предстояло распахать целину а науке и технике, организовать многочисленные промышленные производства, опираясь на только что завершенные, а иногда даже и на незаконченные научные исследования и научные теории, только что возникающие.
И для науки и для промышленности эта область была новой, и, как при цепной реакции, каждый вопрос вызывал серию новых.
В Комитете стандартов нам часто приходилось заниматься сложными вопросами производства и особенно контроля качества выпускаемой продукции. Стандарт в нашей стране — это тонкий инструмент для подъема уровня промышленного производства.
Но там, как бы это ни было трудно, все было значительно проще. Речь шла о чем-то уже известном. Был опыт десятилетий, были кадры специалистов, была техника. Здесь же все надо было создавать заново. Создавать новые производства, разрабатывать новые технологические процессы, новые конструкции приборов, действующих на новых принципах. Вот тут-то мне и пригодится опыт работы в Комитете стандартов. И я стал обдумывать, кого из работников институтов и промышленности можно было привлечь для решения поставленных Курчатовым задач. Перечень проблем, поставленных Курчатовым, стал приобретать конкретные формы плана первоочередных работ.