НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

НОВОЕ НАЗНАЧЕНИЕ

В это исключительно тяжелое время партия послала своих лучших людей в Дальневосточный край для борьбы с интервентами и белогвардейщиной.

Из Забайкалья был срочно отозван Сергей Лазо и назначен командующим Прибайкальским фронтом. Перед ним поставили сложную задачу: задержать продвижение чехословаков и белогвардейцев, прикрывать отступление Красной гвардии и Центросибири на восток.

Лазо немедленно выехал на фронт. Прибыв на станцию Хилок, он застал здесь только небольшой отряд курсантов читинской школы красных командиров. Все остальные части отошли уже по направлению к Чите.

На митинге трудящихся Лазо рассказал о положении в Советской России, о причинах, вызвавших отход советских частей, о буржуазных чехословацких националистах — агентах мировой буржуазии. Свою речь Сергей Георгиевич закончил словами:

— …Мы не гибнем, мы не умираем, а временно захворали. Пройдет некоторое время… и мы, выздоровевшие, напряжем все мускулы и снова воскресим советскую власть, которую враги уже не одолеют.

Под напором огромных сил белогвардейцев и чехословаков отряду курсантов также пришлось отступать с боями на восток.

Бронепоезд под командованием Лазо отходил последним, принимая на себя яростные атаки наступающего противника.

Отступая на восток, отряд Лазо взрывал за собой железнодорожные мосты, разрушал пути, водокачки, телеграфные аппараты и связь. В этой сложной обстановке Лазо работал с исключительной энергией и выдержкой, мужеством и хладнокровием. Когда ему сообщали из того или иного эшелона о том, что пробравшиеся враги ведут там контрреволюционную работу, он немедленно отправлялся в этот отряд, разъяснял бойцам подлинный смысл вражеских провокаций, сурово наказывал виновных. Иногда достаточно было одного его появления, чтобы в отряде восстанавливался образцовый порядок.

Лазо вел жестокую борьбу с анархистскими бандами, которые мародерствовали, разлагали фронт.

На каком-то небольшом разъезде во время остановки поезда Лазо увидел на перроне солдата с винтовкой в руках и мешком за плечами. Из мешка несся отчаянный визг поросенка. За солдатом бежала женщина. Она плакала и причитала:

— Ты куда же, ворюга, последнего забрал? Беляки были — грабили, мужа моего зарубили. Теперь свои красные пришли — грабят… Да что же это за напасть!..

Лазо остановил солдата.

— Что у тебя в мешке? — спросил он строго.

— А тебе что? — нахально ответил мародер.

— Какой части? — не теряя хладнокровия, допытывался Лазо.

— Ирод, товарищ начальник, — сказала женщина, обращаясь к командующему. — Приставил ружье к плечу и кричит: «Волоки поросенка — ее то жизни решу!»

— Не волнуйтесь, товарищ, — успокоил женщину Лазо. — Поросенок не пропадет. Его доставят вам домой. — И снова обратился к солдату: — Какой части, спрашиваю?

— Я… отставший, — струсил грабитель, заметив вокруг Лазо группу красногвардейцев.

— Тебе зачем советская власть винтовку доверила?..

— Чтобы контру добивать, — едва пролепетал любитель поживиться чужим добром.

— А эта женщина тоже «контра»?

Ответа не последовало.

— Мать у тебя есть?

— Так точно… С Урала мы, чусовские.

— Пришел бы к твоей матери хулиган вроде тебя и стал бы ее грабить. Это как по-твоему?

— Виноват… возьмите, мамаша… звиняюсь. — И снял с плеч мешок с поросенком.

— Так дело не пойдет, — сказал Лазо. — Где взял, туда и снеси.

— Слушаюсь.

— Проводите его, — приказал Лазо одному из красногвардейцев. — А потом — в трибунал…

В огне гражданской войны, в постоянном общении и тесном содружестве с большевиками, под руководством которых он сражался за советскую власть, окончательно сформировалось мировоззрение Сергея Лазо.

Глубоко принципиальный, прямой, честный в своих мыслях, правдивый и искренний в поведении, он тщательно проверял свою готовность и право вступить в члены Коммунистической партии.

К этому времени Лазо убедился в том, что единственная партия, отражающая полностью интересы всех трудящихся, это партия коммунистов, возглавляемая В. И. Лениным.

В середине августа 1918 года, когда под напором врагов советские части отступали и большевики готовились покинуть Читу, Лазо подал заявление руководству читинской и иркутской организаций с просьбой принять его в ряды большевиков.

В заявлении он указывал, что, борясь с первых же дней революции вместе с большевиками против контрреволюции, он убедился, что лишь партия большевиков, партия Ленина, является подлинно революционной партией рабочего класса и трудового крестьянства.

«Меня, — писал Лазо, — все окружающие считают большевиком… Впереди предстоит огромная, тяжелая и жестокая борьба с интервентами и белогвардейцами… Нас, возможно, ожидает глубокое подполье, пока на помощь не подойдут силы Красной Армии из Советской России. Я прошу вас оказать мне полное доверие — принять в ряды Коммунистической партии».

В такой необычной боевой обстановке Сергей Лазо был принят в Коммунистическую партию.

21 августа 1918 года в Чите на объединенном заседании пленума Центросибири, Забайкальского областного исполкома, Читинского совета депутатов, представителей фронта и других советских и партийных организаций был создан единый орган власти из девяти человек — Сибирский Советский Народный Комиссариат. В него, помимо Сергея Лазо, вошли: председатель Центросибири, участвовавший в революционном движении с 1905 года Н. Яковлев, большевик-подпольщик, приговоренный царским судом к каторжным работам, Н. Гаврилов, а также Д. Шилов, Ф. Балябин, Н. Матвеев и другие.

Враги наступали стремительно, и через несколько дней руководство Центросибири и ответственные гражданские и военные работники Забайкалья вынуждены были покинуть город. Они съезжались на станцию Урульга, чтобы там наметить дальнейший план действий. И когда Лазо со своим отрядом с беспрерывными боями подошел к Чите, он не мог здесь задерживаться. Надо было скорее добраться к своим товарищам на станцию Урульга. Но все же ненадолго Лазо остановился в Чите. В городе подняли голову враждебные советской власти элементы, которых поддерживали анархисты, и рабочие железнодорожных мастерских и депо просили его выступить у них на митинге.

25 августа в заполненном доотказа клубе народ с нетерпением ожидал начала митинга.

Вот вокруг зашумели, послышался гул одобрительных голосов, аплодисменты. На сцену, приветствуемый собравшимися, бодрой походкой шел Сергей Лазо.

Он поднял руку, приветствия стихли. Лазо рассказал об успешно проведенной героической борьбе против семеновских банд и о надвинувшейся огромной опасности со стороны интервентов.

— Советы России крепки, сильны, непобедимы, — говорил он. — Сегодня мы разъединены и отделены от Советской России силами, враждебными революции, и потому не можем удержать свой фронт. Советы в Забайкалье сегодня вынуждены прекратить свою деятельность только для того, чтобы, собравшись с новыми силами, скоро, в недалеком историческом завтра, — победить навсегда.

Рабочие полностью разделяли убеждения Лазо, его неистребимую веру в победу над всеми врагами революции, но расставались они с ним с тяжелым чувством. Что ждет их и семьи с уходом революционных частей и прибытием интервентов и белогвардейских банд, в Забайкалье? Снова наступят мрачные времена диких насилий, мучений и расстрелов заподозренных в сочувствии советской власти… Многие рабочие уехали вместе с отрядом командующего.

Из Читы отряд Лазо отошел на станцию Карымская, а затем двинулся дальше по Забайкальской железной дороге на станцию Урульга. Здесь в последний раз заседал Центральный исполнительный комитет Сибири. На этом заседании присутствовали Н. Яковлев, Н. Гаврилов, С. Лазо, а также и члены Исполкома Славин, Лыткин, Исаев и другие.

Лазо сделал такое заявление:

— Товарищи, моя кандидатура в Центросибирь была выдвинута фракцией «левых» эсеров, в состав которой я раньше входил. Считаю «необходимым заявить, что с фракцией и организацией «левых» эсеров я окончательно порвал и вышел из ее состава. Поэтому прошу решить вопрос: имею ли я право считать себя членом Центросибири?

Председательствовавший Н. Яковлев разъяснил, что Лазо, порвав с «левыми» эсерами и перейдя к большевикам, не теряет мандата, так как он был избран не «левыми» эсерами, а съездом Советов и, таким образом, остается членом Центросибири.

В конце августа на станции Урульга была созвана конференция партийных, советских и военных работников, отступавших вместе с армией.

— Надо отвести войска из опасных мест, — говорил на конференции Лазо, — снабдить каждого бойца документами, деньгами, продовольствием и обмундированием… Остались неудовлетворенными железнодорожники, горные рабочие, рабочие приисков, работники революционных станиц. Мы обязаны обеспечить и этих товарищей…

Рабочие читинских мастерских и депо готовы были дать отпор наступавшим интервентам и белогвардейцам, но это повело бы только к огромным жертвам. Большевики убеждали рабочих временно отказаться от боя, чтобы сохранить силы и лучше подготовиться к будущим выступлениям. Лазо считал, что фронтовая война должна быть временно прекращена, и намечал другой путь — партизанскую борьбу.

— Но, — говорил Лазо, — партизанская борьба начнется не теми отрядами, которые мы в настоящее время имеем… Вы скажете: почему нам сразу не перейти на партизанский метод борьбы? Почему не разбиться на мелкие отряды и не начать немедленно действовать? Нет, мы этого сделать не можем. Немедленный переход к партизанской борьбе привел бы к гибели еще недостаточно окрепшие и немногочисленные революционные силы.

Лазо предлагал снабдить руководящих работников всем необходимым, чтобы они имели возможность продолжать революционную деятельность среди населения в городах и деревнях. Он говорил:

— Нам нужно итти в деревню и вести там революционную большевистскую работу, запасаться оружием. Деревня не помирится с белогвардейцами и интервенцией, примкнет к рабочим, партизанская борьба неизбежна.

Большинство участников конференции поняли, что Лазо прав, и поддержали его. Другого выхода в то время не было.

Чехословаки и белогвардейцы наступали широким фронтом. Высадившиеся им на помощь в Приморье войска японских, английских, французских и американских интервентов с боями двинулись к Хабаровску. Чжанцзолиновские сатрапы под давлением японцев нарушили соглашение с Советским правительством о том, что они не допустят формирования белогвардейских войск на территории Маньчжурии. Семенов собрал новую банду в четыре тысячи штыков и снова появился в Забайкалье.

Ряд частей Красной Армии, как, например, 2-й Аргунский полк, из-за чрезмерной усталости, плохого вооружения оказался не в состоянии сражаться с превосходящими его силами противника. 4-я сотня аргунцев разошлась по домам. Прикрывавшая отход артиллерии куенгинская сотня свернула в сторону, оставив благовещенскую батарею без охраны. Это было предательство, в результате которого семеновские банды захватили батарею, взяли в плен ее командира Кузнецова и убили его. На станции Оловянная белые захватили два бронепоезда.

Положение осложнялось еще и тем, что в ряды советских частей пробрались не только политически бесхребетные люди, но и шпионы, негодяи, предатели. Выполняя задания врагов, они вели подрывную работу, призывали бойцов к ликвидации гражданской войны, уверяя при этом, что чехословаки удовлетворят «все требования демократии». Эта пропаганда разлагала отдельные воинские части, и те самовольно оставляли фронт. Отряды, оставшиеся верными советской власти, не могли, конечно, без снарядов и патронов сдерживать натиск белогвардейцев и интервентов.

Контрреволюция при содействии эсеров и меньшевиков, демагогически пользуясь громкими словами: «демократия», «учредительное собрание», «закон», «порядок» и т. д., вызвала колебание у некоторой части чрезмерно доверчивого середняцкого крестьянства и трудового казачества.

Лазо, учитывая и эти факты, говорил:

— Подождите немного. Партизанская борьба начнется не из тех отрядов, которые сейчас находятся у нас. И крестьяне, казаки — середняки, испытав на себе прелести хозяйничанья интервентов, бандитов, подобных Семенову, Калмыкову, чехословацкому и японскому офицерью, поймут на собственном опыте, куда привели их эсеры и меньшевики, и резко повернут свои силы в сторону Октябрьской революции и поведут совместно с рабочим классом под руководством Коммунистической партии решительную борьбу за торжество советской власти. Тогда мы развернем партизанскую войну. Сейчас же надо нам готовиться к ней, части распустить, удовлетворить бойцов всем, чем возможно.

И конференция приняла такое решение:

«Объявить всех контрреволюционеров… злейшими врагами народного дела и довести до всеобщего сведения, что организованные боевые дружины должны будут неустанно следить за их преступной работой и за кровь и страдания наших товарищей будут беспощадно им мстить.

Всем доблестным революционным войскам, выдержавшим многомесячную борьбу с врагами и оставшимися верными революционному долгу до конца, выразить глубокую братскую признательность»[23].

Военно-революционному комитету было поручено снабдить всем необходимым отряды, уходившие в тайгу, и в дальнейшем оказывать им нужное содействие и помощь.

Отряд Лазо отходил по Забайкальской на Амурскую железную дорогу. Любовно встречали и провожали его рабочие, помогая ему чем только могли.

На станции Зилово железнодорожники встретили поезд Лазо демонстрацией с красными знаменами, пением революционных песен, лозунгами. Они организовали митинг, на котором выступил Лазо.

— Пролетарская революция победит — в этом не может быть сомнений, — говорил он. — Мы здесь, на далекой окраине, потерпели поражение: советская власть здесь пала. Белогвардейцам помогла зарубежная иностранная контрреволюция. Без нее мы быстро уничтожили бы белогвардейцев. Я, товарищи, знаю, какой вопрос больше всего мучает вас. Что дальше делать? Прежде всего не унывать, не падать духом, не поддаваться панике, не терять веры в победу, ни на минуту не забывать о борьбе, готовиться к ней, работать в подполье, вооружаться! Власть Советов здесь пала временно. Трудовой народ вновь сплотится, подымется, ряды бойцов умножатся во сто крат, и мы опять победим. Революционная Россия непобедима! Да здравствует партия большевиков! Да здравствует советская власть! — закончил свою речь Лазо под бурные овации собравшихся.

Его провожали к поезду с пением революционной песни:

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнем в борьбе…

Основная масса красногвардейцев, перешедшая из Забайкалья, продвинувшись в Амурскую область по рекам Зее и Селемдже, рассредоточилась по деревням и селам, золотым приискам и лесным разработкам.

Лазо с небольшим отрядом отправился по Амурской железной дороге дальше на восток, выбирая более удобное место для ухода в тайгу. Он предполагал пробраться тайгой в Якутск, а оттуда снова в Сибирь.

Вскоре отряд прибыл на станцию Ерофей Павлович. Здесь надо было разойтись. Бойцам самим предстояло определить свой дальнейший путь.

Никогда еще, пожалуй, этот волевой, мужественный человек так не волновался, как теперь, прощаясь с боевыми друзьями. Не так уж много прожито вместе, а сколько пережито! Лишь громадное напряжение нервов и железная воля сохранили самообладание Лазо. Его прощальное слово было сердечным и кратким:

— Мы выполнили свой долг, временно расстанемся. Но победа придет! Думаю, что она не за горами. Разойдитесь пока по деревням и поселкам и готовьтесь к грядущим битвам. Мы еще встретимся с вами, друзья! А теперь примите от меня товарищеское спасибо за верную службу народу и революции.

Стояла удивительная тишина. Молча получали бойцы документы, деньги, продовольствие. Никому ни с кем и ни о чем не хотелось говорить. Каждый старался только поближе подойти к Лазо, пожать ему руку.

Вдруг раздался чей-то голос:

— Товарищ командующий, как же так: воевали вместе, а отступать врозь? И мы с вами. Куда вы, туда и мы!

Лазо, подавив вздох, сказал:

— Нет, товарищи, теперь вместе нельзя. Пока надо отдельно, так будет лучше для всех нас.

По указанию партии Лазо должен был уйти в тайгу с группой военных работников, к числе которых была и его жена Ольга Андреевна.

Только одному человеку, не числившемуся в этой группе, Лазо не мог отказать и взял его с собой. Это был молодой казак Виктор, вестовой, который прошел с Лазо Забайкальский фронт и безгранично любил командующего.

Уходить в тайгу решили со станции Малый Невер. Это была даже не станция, а разъезд, поезда здесь редко останавливались, и отсюда казалось легче скрыться незамеченными.

Машинист Агеев, часто помотавший революционным отрядам, привел небольшой состав на Малый Невер. Темной ночью Лазо и его спутники пересели на лошадей и взяли путь… Куда?..

И тут в сознании Лазо промелькнула вся жизнь. Вспомнились молдавские холмы и равнины, горячее солнце, вековые дубы на оргеевских дорогах, рыжий жандарм у афишной тумбы, старый сторож с колотушкой в кишиневском саду, студенческие сходки, карнавал в Дворянском собрании… Но почему-то ярче всего он увидел в своем воображении прощальный вечер перед отъездом в военное училище… «В темную даль» — так назывался рассказ, который прочитал вслух Юрий Булат… Да, в темную даль… Сейчас он действительно едет в темную даль… в неизвестность… в глухую тайгу… На небе ни звездочки, ни единого светлого пятнышка… Все небо обложено непроницае-мой толщей черных туч. Лошади чутьем находят дорогу… Темная, очень темная даль впереди… Но он знает, что за этой темной далью снова будет светить солнце, вновь начнется борьба за светлую жизнь.

Вначале попадались на дороге прииски — Васильевский, Бородинский, а потом лишь домики зимовщиков на таежном тракте напоминали о том, что и здесь, в глухом уголке, существует какая-то жизнь. Но и эти редкие домики — благодать. Можно было протопить печку, согреться, просушить одежду после осенних дождей, выпить кружку горячего чаю. Места для отдыха надо было выбирать, конечно, с большой осторожностью, чтобы не встретиться случайно с белобандитами, которые рыскали в здешних местах в поисках бежавших с приисков рабочих или ушедших в партизаны крестьян.

До Якутска добраться не пришлось. Не успел еще Лазо со своей группой углубиться в тайгу и на сотню километров, как один старик зимовщик рассказал, что на приисках снова хозяйничают прежние владельцы и в самом Якутске также свирепствуют «беляки».

— Ну что же, — сказал Лазо товарищам. — Придется, видимо, прожить некоторое время в тайге и попытаться установить связь с подпольными партийными организациями.

Отрезанные от населенных мест, Лазо и его товарищи к наступившим холодам оказались в тяжелом положении. Жить пришлось на открытом воздухе, спасаясь у костров от леденящей стужи. Питались дичью — зверьем, птицей. Хлеб и соль доставлял знакомый зимовщик, оказавшийся человеком добросердечным, честным и благородным.

— Оставаться в таком положении невозможно, — сказал Лазо своим товарищам. — Давайте подумаем, что делать. У кого какие предложения?

Кто-то посоветовал разойтись по приискам, устроиться на работу и попытаться там установить связь с партийными организациями. Лазо возразил. Итти на прииски — значит наверняка попасть в лапы белогвардейских карателей. Найдутся предатели, и расправы не миновать.

— Умирать не страшно, — заметил Лазо, — если человек имеет перед собою высокую цель. Жизни не жалко. Но отдать ее надо не так, совсем не так…

Предложение уйти на прииски было отклонено.

Тогда один из видных военных работников, Фрол Балябин, заявил:

— Переберемся на китайскую сторону, там нас никто не выдаст, а когда положение немного изменится, вернемся домой и будем продолжать борьбу с контрреволюцией.

— Нет. Переходить на китайскую сторону нельзя, — сказал Лазо. — Там сильна японская агентура, во-первых, а во-вторых, контрреволюционная банда держит в Маньчжурии свою контрразведку. Предложение товарища Балябина неправильно. Возражаю решительно. Предлагаю перебраться в рабочие районы. Там можно будет связаться с подпольными большевистскими организациями и начать создавать партизанские отряды для борьбы с интервентами и контрреволюцией.

Группа разделилась. Часть во главе с Балябиным отправилась на китайскую сторону, а Лазо решил пробираться в Приморье.

Возможность перехода на подпольную работу Лазо обдумывал еще в июне, когда англо-американские части захватили наш Север и двигались на соединение с чехословацкими войсками, выступившими на Волге, Урале и в Сибири. Лазо знал, что наиболее сильной по своему составу, по пролетарской прослойке и связям с населением была в то время приморская организация Коммунистической партии. Он был убежден, что она легче всех других может связаться и с внешним миром. Поэтому когда предстояло избрать место подпольной работы, Лазо решил во что бы то ни стало пробиться в Приморье.

С большими трудностями и предосторожностями Лазо и его товарищи добрались до станции Рухлово Амурской железной дороги… Здесь Сергея приютил в будке железнодорожник Иванов из оловяннинских мастерских, знавший его по Забайкалью.

Каждую минуту Лазо подстерегала смертельная опасность. Нужно было как можно скорее уйти отсюда.

Лазо решил поехать во Владивосток. Но как туда попасть? На железных дорогах царил жестокий террор. Белогвардейские офицеры и японцы постоянно совершали облавы в поездах, проверяли документы. Малейшее подозрение — и тюрьма, порка, пытки, смерть.

Документы — это пустяки. У Лазо на всякий случай были чистые бланки, и он изготовил три паспорта — себе, жене и Виктору. Но и с документами на чужое имя ехать далеко не безопасно. Лазо был слишком известен в здешних краях, и его легко могли узнать. К тому же нашлись бы и предатели, которые не прочь получить солидную плату от белогвардейцев или интервентов — ведь за поимку Лазо враги обещали большую награду.

Старый знакомый машинист Агеев, оказавшийся теперь на станции Рухлово, взялся провезти Лазо на своем паровозе. Но ведь это только до следующей узловой станции. А дальше? Нет, вариант неподходящий.

— Есть, нашел! — сообщил через несколько дней после долгих поисков и раздумий тот же Агеев.

— Ну, что ты нашел?

— Вот какое дело, товарищ Лазо.

И машинист предложил более или менее приемлемый выход из положения: сесть в теплушку к рабочим-китайцам. В то время на Дальнем Востоке для них в составе поезда были специальные теплушки. Агеев проследил, что белогвардейские ищейки обычно обходят своим вниманием китайские вагоны. Конечно, такая теплушка тоже не совсем надежна, — сами китайцы могли невольно выдать Лазо и его спутников: почему вдруг русские сели к ним в вагон? Но делать нечего. Надо рискнуть.

И однажды ночью Лазо с женой и Виктором протиснулись в забитую доотказа китайцами теплушку, направлявшуюся в Хабаровск. Лазо удалось благополучно добраться до Хабаровска, а затем в такой же теплушке и до Владивостока, к берегам Тихого океана.

Это было в декабре 1918 года.