ГЛАВА IV

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА IV

В третий день X года по революционному календарю Франции, то есть 20 сентября 1802 года, Бейль, не уведомив никого из семьи Дарю, подал в отставку, игнорируя неизбежный гнев своих родных[15].

Снова почтовая карета. На пути встречаются пушки горной артиллерии, воинские части, погонщики ослов с разнообразным грузом, пешеходы, альпийские стрелки, пастухи. Наконец родной город Гренобль, где, сваливаясь как снег на голову, появляется блудный сын.

Дома не ждали. Нет ни завтрака, ни обеда. Холодная куропатка и стакан кислого вина, холодные речи отца и кислые улыбки тетки[16].

Молодой, с военной выправкой сумасброд, авантюрист из армии Бонапарта, Бейль решает идти в атаку на все домашние привычки Гренобля. Безудержный, богохульный, революционный, полусолдатский язык, резкие манеры, громкий солдатский голос, оглушительно гремящие шпоры — все это на родных производило впечатление бомбы, влетевшей в открытое окно.

Стареющий Шерубен Бейль подозрительно смотрит через плечо вслед нелепому человеку, шагающему по комнате. Все, начиная с отца и кончая домашними слугами, с полным осуждением относятся к вернувшемуся Анри.

Только один человек более или менее понимал его: сестра Полина. Но с ней нужно говорить потихоньку: чтоб не ухудшить свое и без того невыносимое положение в доме, она не солидаризировалась с братом открыто.

Он писал ей из Италии письма, полные удивительной прелести. В письме на итальянском языке он называет ее «Сага Sorella». Каждое письмо заканчивается просьбой разорвать его и сжечь. Некоторые уже предваряют последующую привычку к ложным именам; одно подписано: «G. Chirr?re»[17].

Трехмесячное пребывание в Гренобле было бы совершенно немыслимо, если бы не это скромное и тихое участие сестры-друга.

Ни переписка, ни дневники до сих пор не позволяют разгадать противоречия, в силу которого Бейль так серьезно и вдумчиво относился к сестре Полине и всегда так презрительно говорил о сестре Зинаиде. Правда, в период ожесточенной гражданской войны многие французские семьи не представляли единства в смысле политическом.

Эти свойства тогдашних семейств очень хорошо характеризует сам Бейль в последней своей вещи «Сестра Сколастика» — «Suora Scolastica»: «Каждый раз, когда произносятся имена вождей за обедом, отец бледнеет, а сестры и братья переглядываются друг с другом глазами ненависти, боясь выдать политический заговор».

Зинаида была роялисткой, ярой сторонницей династии Бурбонов. Полина Бейль считала, что дело старой династии погибло.

Между сестрами была разница и во внешности. В отличие от брата Полина была среднего роста, с ясными синими глазами, с каштановыми, почти черными волосами. Она дышала бесконечным здоровьем, покоем; улыбка не сходила с ее губ. И она обладала уменьем приводить в порядок сознание и речи собеседников, которые зачастую вторгались незваными в дом старого Шерубена Бейля. И ей старший брат, конечно, должен был казаться не то рыцарем-крестоносцем, не то Ричардом Львиное Сердце.

Гренобль быстро надоел Бейлю. Он узнает, что генерал Мишо, его бывший начальник, живет в Фонтенебло под Парижем. Генерал зовет его на охоту. Но как поехать в Париж, не имея ни гроша за душой? Разбогатевший Шерубен Бейль[18] не желает делиться деньгами. Наступает взрыв взаимной ненависти и недоверия, который резко разграничивает два периода в жизни Бейля. После длинного, тяжелого разговора Бейлю удается вымолить у отца ежемесячное пособие в сто пятьдесят франков.

Пять франков в день — это немного «для юноши с такими взглядами на жизнь». Однако молодой Бейль 15 апреля 1803 года снова подъезжает к Парижу и поселяется на улице Анживилье в маленькой комнате шестого этажа[19].

Войны победоносно завершены. Первый консул в расцвете славы, во всемогуществе власти. Он приступает к внутренним преобразованиям, чтобы завершить дело «успокоения» Франции, чтобы дать возможность буржуазии реализовать плоды военных побед. Началась разработка Гражданского кодекса, который полностью, в виде тридцати шести указов, был опубликован в 1807 году. Была решительно перестроена финансовая система Франции, был составлен полный новый кадастр, то есть список граждан и личных средств каждого из них, как движимых, так и недвижимых, в деньгах и землях. Сбор прямых и косвенных налогов в отличие от старого режима, допускавшего откупы, был поручен правительственным агентам прямых податей.

Правительство обратилось к крупным капиталистам, во главе которых стоял богатейший из финансистов — Перрего. Они создали обширное общество для основания Французского банка в Париже с основным капиталом в тридцать миллионов франков. Главный совет, пятнадцать управляющих и Высший комитет из трех лиц — все богатейшие финансисты возглавили банк. Он должен был учитывать векселя, давать ссуды под товары, выпускать кредитные билеты, имеющие обращение наравне с золотой монетой. Эти операции учета векселей и торговли металлами призваны были содействовать расцвету коммерции и промышленности.

Бонапарт пошел на мировую с римским папой, который был выпущен из своего почетного заключения во Франции и водворился в Риме. В июле 1801 года Наполеон заключил с ним конкордат, восстановивший католицизм как государственную религию, причем духовенство было взято государством на жалованье. Наутро после въезда в Париж кардинала, посланника папы, колокола Нотр-Дам возвестили парижанам, что якобинский генерал, сын корсиканского нотариуса, «примирился с богом и перешел на «ты» с его наместником. Вместо республиканских «Почетных сабель и ружей» 19 мая 1802 года Наполеон учреждает крест Почетного легиона. Легион состоял из пятнадцати когорт, каждая из семи великих офицеров, двух командиров, тридцати офицеров и трехсот пятидесяти легионеров.

Конкордат (соглашение с римским папой) и учреждение Почетного легиона впервые раскрыли глаза старым республиканцам, спутникам бонапартовских походов. Они разгадали монархические замыслы Бонапарта и бурно протестовали против колокольного звона в парижских церквах.

В колониях вспыхнули восстания. Негры, «по недоразумению считавшие себя людьми» и свободными гражданами Французской республики, поздно убедились в своей ошибке. Бонапарт, женившийся на хорошенькой креолке, вдове генерала Богарне, Жозефине Ташер де ля Пажери, был глубоко возмущен тем, что негры овладели плантациями его супруги на Мартинике. Он приказал тайно ввести рабство и восстановить торговлю неграми. Экспедиционный корпус генерала Леклерка погиб на отдаленных Антильских островах в борьбе с войсками замечательного негра-философа, черного консула Туссен Лувертюра[20]. Негры сожгли свою столицу, ушли в горы. Остров Гаити сделался страной страшных имен. Ни один французский корабль не мог приставать больше к берегу.

Таковы были Франция и Париж, когда девятнадцатилетний Анри со своими 150 франками ежемесячной отцовской субсидии вторично появился в столице.

Сотни километров отделяли его от Италии и от Гренобля и десятки тысяч километров от действительной жизни Парижа. Так говорит его биограф Ромен Коломб, чтобы показать новое направление мысли и воли, которое характеризует Бейля в это время. За пять франков в сутки надо снимать квартиру, есть и пить. Ходить можно только пешком. Фиакр — непозволительная роскошь. Хорошо и это. Самый главный расход — покупка книг — сделался почти непозволительным. Библиотека расположена неподалеку. Путем сложных вычислений, урезок и экономии удается все же выкроить из ста пятидесяти франков вознаграждение ирландскому пастору Иеки, с которым ежедневно упорно и настойчиво Бейль изучает английский язык. Мало того, элегантный преподаватель фехтования Фабьен дает ему уроки, Фабьен сам выходец из Дофине[21]. Его Sal d’escrime — фехтовальный зал — гренобльское землячество. Мрачный дофинец Ренувье каждый раз, делая парад, выбивает шпагу или флорэ из рук неловкого Бейля и делает ему замечание.

С молчаливым упорством, замкнувшись в себе, Бейль «готовит себя к чему-то». Родные считают его конченым человеком. Дарю не желают его видеть. Нахал, порвавший с военной карьерой, человек, на которого было истрачено зря несколько рекомендательных писем, недостоин их покровительства. Александрина, молодая супруга Пьера Дарю, прямо заявляет Бейлю, что он дурак. Но Бейль не верит, ибо он упорно занимается чтением «Персидских писем» Монтескье, «Трактата об ощущениях» Кондильяка, он изучает доктора Кабаниса, он снова перечитывает Руссо и влюбленными глазами вчитывается в книгу Дестюта де Траси «Идеология».

«Вот уже это совсем нехорошо, — говорят ему военные друзья. — Первый консул недаром называет «идеологами» всех тупоголовых людей, которые вместо житейской практики занимаются беспочвенными мозговыми упражнениями».

В ответ Бейль начинает изучать строчка за строчкой Монтеня. Мишель Монтень, писатель XVI столетия (1533–1592), написал замечательную книгу «Опыты». Она представляет собою нечто среднее между дневником и записью мыслей. Монтень — скептик, сладко дремлющий на подушке сомнений, как он выражался сам. Он неустанно подчеркивает ограниченность сил человеческого разума, обманчивость чувств. Он сомневается в абсолютных истинах и верит только в относительные. Его сомнение заходит настолько далеко, что он даже сомневается в законности дворянских привилегий и социального неравенства. Но в этом единственном данном человеку мире приходится существовать, и для того чтобы это существование не было напрасной растратой сил, жизнь надо прожить красиво, здорово, гармонически ощущать все явления космического и социального порядка. Гораздо выгоднее иметь симпатию к людям, чем питать враждебные чувства. Гораздо рациональнее иметь твердую волю, чем подчиняться разнузданным страстям. Благоразумная, красивая, здоровая жизнь позволяет легче переносить невзгоды и набрасывает покровы скромности и деликатности на язвы и раны, которыми изобилует ничем не прикрытая действительность. Но все эти покровы иллюзорны. Человек благоразумный не должен быть фанатиком и не должен с оружием в руках отстаивать свои убеждения. Сомневаться легче, нежели очаровываться и потом приходить к безнадежному разочарованию. Не верить лучше, чем разуверяться. И вот это разуверение во всем проходит красной нитью через «Опыты» Монтеня.

Влияние Монтеня на Бейля было огромно. Говоря о себе в третьем лице, он писал впоследствии:

«Бейль работал двенадцать часов в сутки, читал Монтеня, Шекспира, Монтескье и записывал свои суждения о них. Он ненавидел и презирал, не зная почему, литературных знаменитостей 1804 года, которых он видел у Дарю. Бейль презирал Вольтера, которого находил инфантильным, и госпожу де Сталь, бывшую для него воплощением напыщенности; Боссюэ, казавшегося ему высокопарной болтушкой. Он обожал басни Лафонтена, Корнеля и Монтескье».

В отличие от деятельной и подвижной жизни в Северной Италии Бейль в Париже был погружен в занятия и наслаждался своим уединением, как губка впитывая страницы человеческой мудрости. Он часто и много писал сестре Полине и другу Эдуарду Мунье.

В надежде получить успех на подмостках Французского театра юноша начинает писать не то драму, не то комедию, с тем чтобы она вышла лучше мольеровских. Первоначальное ее название было «Le bon partie» — «Счастливый удел». Герой Летелье — роль для знаменитого Дюгазона. Остальные роли были рассчитаны на Баптиста-старшего, Дюма, Флора.

Что представляла собою эта пьеса, мы не знаем, она не дошла до нас. Но «bon partie» — это Бонапарт, а подзаголовок «Друг деспотизма, извратитель общественного мнения» открывает нам не совсем невинный замысел этой легкой комедии. Уцелела только пятая сцена первого акта, всего сто двадцать одна строчка, содержащая диалог между мадемуазель Дю-Шенуа, именуемой Аделью, и Шарлем. Комедия написана отвратительными стихами. Уцелевшие строчки, очевидно, не являются началом творческого процесса. Наоборот, все показывает, что пьеса была почти написана и затем уничтожена не только в силу драматургической непригодности, но и по соображениям политическим.

Живая и энергичная натура Бейля не могла мириться с долговременной пассивностью. Наряду с теоретическими занятиями, наряду с увлекательным литературным трудом он, несомненно, вел живые и горячие беседы на самые актуальные темы тогдашнего дня. Это бесспорно, хотя впоследствии он стремился скрыть свою прикосновенность к политике в 1803–1804 годах. Очевидно, это был момент полного разочарования в Бонапарте. Париж дал Бейлю ясное ощущение крутого политического поворота от революции и республиканизма к реакции и установлению деспотического строя. Конный Робеспьер, как называли Бонапарта шуаны (контрреволюционеры-монархисты), все больше и больше превращался в государя. 2 августа 1802 года он был провозглашен пожизненным консулом под именем Наполеона Бонапарта, с правом назначения преемника.

Часть армии была недовольна возвратом к монархизму. Многие генералы считали себя обыгранными в крупной политической игре. К числу обиженных соперников принадлежал один из отличившихся в боях генералов тогдашней эпохи — Моро (1763–1813). Он никак не мог примириться с политическим успехом Бонапарта и ненавидел всякую монархию вообще. Но так как он ненавидел и Бонапарта, то на него обратились взоры лондонских заговорщиков против Наполеона, возглавляемых графом д’Артуа Бурбонским. В конце 1803 года они поручили Жоржу Кадудалю высадиться на французский берег тайком и убить Бонапарта.

В темную ночь Жорж Кадудаль благополучно достиг Парижа, имея тайные адреса и явки, и стал приводить в исполнение план, сводившийся к тому, чтобы немедленно после убийства Бонапарта поручить какому-нибудь активному военачальнику навести порядок и расчистить дорогу «законной власти французских королей».

Началась крупная игра. Кадудаль жил в Париже. Французская полиция об этом знала. Его искали и не могли найти.

Жорж Кадудаль пытался войти в сношения с генералом Моро. Генерал Моро ответил, что он согласен содействовать гибели Бонапарта, но не согласен на восстановление престола Бурбонов, так как он республиканец. 15 февраля 1804 года генерал Моро был арестован у себя на квартире, а спустя восемь дней, 23 февраля, ночью, другой заговорщик, генерал Пишегрю, считавшийся сосланным в Гвиану, был задушен в Париже на квартире своего лучшего друга. Этот друг детства и политический союзник Пишегрю не устоял перед тремястами тысячами франков, предложенных Наполеоном.

Вскоре, 9 марта, и Жорж Кадудаль был пойман на улице. Он застрелил полицейского агента, опознавшего его, изувечил дюжину людей и, как тигр, бежавший из клетки, прыгал через решетки и палисады до тех пор, пока огромная толпа не окружила его. Министр Наполеона Талейран произнес знаменитую фразу: «Бурбонская кровь, очевидно, англичанами ценится дороже крови Бонапарта». Было решено — для острастки Бурбонов — немедленно казнить одного их представителя. Наполеон послал солдат арестовать герцога Энгиенского, находившегося на германской территории. Арест был произведен в пределах Баденского герцогства при испуганном молчании германских властей. Герцог был доставлен в Париж, судим военным судом, и хотя не имелось никаких доказательств покушения на Бонапарта, был расстрелян, к полному негодованию европейских держав.

Как бы в ответ на это негодование, Наполеон провозгласил себя императором французов (18 апреля 1804 года).

Кадудаль и его товарищи были казнены 24 июня 1804 года. Пишегрю был найден задушенным собственным галстуком в постели. Моро был выслан из Франции; он уехал сперва в Америку, затем в Россию.

И тогда Бейль разорвал свою комедию «Le воn partie», или «Друг деспотизма и развратитель общественного мнения».

В письме к отцу от 1 мая 1803 года Бейль, кратко сообщив о своих расходах, объясняет перерасход тем, что он не мог отказаться от предложения генерала Мишо съездить поохотиться в Фонтенебло. Заканчивается письмо так: «Я страстно хотел познакомиться с генералом Моро. И вот он приехал, два дня провел с нами».

Дни бывают разные. Два дня с генералом Моро могли в достаточной степени кристаллизовать республиканизм Бейля именно в это время. Один из друзей Бейля, Мант, выходец из Гренобля, студент Политехнической школы, о котором Бейль всегда говорил, что этот человек, полный чувства, простой и естественный во всех своих движениях, восхитительный по целостности характера, — этот Мант был близок к заговору Моро, но остался в стороне: по приказу Наполеона следствие было прекращено немедленно после высылки Моро из Франции.

Прямое указание самого Бейля на эти события мы встречаем в краткой автобиографической записке, помеченной воскресеньем 30 апреля 1837 года. Она начинается словами: «Идет проливной дождь». Там мы читаем: «Бейль, более безумный, чем когда-либо, погрузился в занятия, поставив себе целью сделаться великим человеком… Так жил он с 1803 до 1806 года, никого не посвящая в свои планы и ненавидя тиранию Наполеона, кравшего свободу у Франции. Мант, бывший студент Политехнической школы, друг Бейля, вовлек его в заговор в пользу Моро»[22].

Бейлю не могло быть по душе «буржуазное правительство, которое задушило французскую революцию и сохранило только те результаты революции, которые были выгодны крупной буржуазии» (Сталин). Участие в заговоре Моро было гораздо более серьезным моментом в жизни Бейля, чем о том можно было говорить ему самому. Но чрезвычайно странным представляется то, что ни один из биографов не обратил внимания на это. Бейлю не было никакой охоты предавать самого себя не только письменно, но и устно. Он старался забыть о своем активном выступлении против Бонапарта накануне объявления империи. А его манерный бонапартизм после 1815 года был обусловлен скорее протестом против воцарения Бурбонов — «сволочи, вошедшей в Париж вслед за обозом интервентов», чем искренним почитанием наполеоновской империи как формы власти. Кроме того, сильный характер, большая воля и организаторские способности Бонапарта всегда противопоставлялись Бейлем подловатой трусости Карла X, тупоголовому мистицизму его двора и мещанским рукопожатиям Луи-Филиппа.

Мант уцелел, но разговоры о политике прекратились. На шестом этаже улицы Анживилье сходились друзья-дофинцы и сотоварищи по Политехнической школе: Крозе, который был впоследствии инспектором мостов и дорог и мэром города Гренобля; Феликс Фор, впоследствии пэр Франции и первый председатель гренобльской судебной палаты; он жил с Анри Бейлем на одной квартире и был одним из самых доверенных друзей Бейля: через него велась впоследствии переписка из Италии и из России. Затем Луи де Барраль, в отличие от Бейля не вышедший в отставку офицер наполеоновской армии, спутник бейлевских поездок, добросердечный, но не блиставший умом человек.

Были еще друзья, о которых не сохранились сведения. Бейль усердно предавался чтению трагедии Альфиери и жизнеописаний Плутарха. Его атеизм окреп в Италии еще более, сделался органической частью его психологии. А в это время в Париже открыто проповедовали католический шарлатанизм, и этому содействовала императорская власть. Один из лучших советников Бонапарта — Вольней указывал ему, что церковь, получая мизинец императора, желает захватить обе руки. Бонапарт ответил Вольнею, что французский народ жаждет религии, на что Вольней заявил: «Что вы скажете французскому народу, если он возжаждет Бурбонов?» В припадке ярости Бонапарт ударил Вольнея ногой в живот и пинками выкинул его за дверь.

Недавно Бейль встретил человека на белом коне— он проехал почти рядом. Еще минута, и он коснется шпорой локтя Анри Бейля. Кто это? Это император французов Наполеон. Бейль пишет: «У него улыбка — это театральная улыбка актера Пикара, и он показывает зубы, а глаза сохраняют злое выражение». Империя была не по вкусу двадцатитрехлетнему отставному кавалеристу, ученику Гельвеция, Руссо, воспитаннику якобинца Гро. Окружающее казалось ему все более и более отвратительным. Да и на самом деле оно было таким…

В неслыханной роскоши соперничала новая аристократия, создаваемая Наполеоном, с верхушкой буржуазии, богатеющей день ото дня на военных поставках, на займах, на ограблении завоевываемых стран.

Последние остатки политической свободы и самоуправления упразднены, над всем господствует доведенная до совершенства централизованная государственная машина с ее бесчисленным чиновничеством. Свобода прессы подавлена совершенно, она имеет право только восхвалять императора.

Стояли холодные осенние вечера. На шестом этаже на улице Анживилье не горел камин — не было топлива, в ночнике не было масла, на свечи не хватало денег. Большие пальцы ног упорно стремились наружу, так как подошва отставала на носках сапог.

Бейль пришивал пуговицы и решал вопрос: кто ему больше нравится — Викторина Мунье, Адель Ребюффель, некая Шарлотта или некая Луазон?

Викторина Мунье была сестрой Эдуарда и дочерью гренобльского депутата. Сидя в театральных креслах, Бейль искал с ней встречи взглядами. Сам Бейль сомневается в силе своего чувства к ней. Но вот он отмщен: он выходит из театра вместе с маленькой Луазон. Ее настоящее имя Мелани Гильбер. Он познакомился с ней на уроках декламации у Дюгазона. Она-то и исцелила Бейля от увлечения Викториной Мунье. Марсиаль Дарю с наглой фамильярностью хлопает ее хлыстом: она жила с актером Лафоном, с журналистом Гоше, с поэтом Сен-Виктором. Бейль возмущается, так как он убежден, что в глубине души Мелани Гильбер честнейшая женщина[23].

Привычка переходит в страсть, окрашенную всеми красками нежного чувства. Бейль не может обходиться без Мелани ни одного дня. У нее растет маленькая дочь. Бейль обещает ее воспитать. Так бегут недели, месяцы. Наступает май 1805 года. Мелани получает ангажемент в Марсель. Бейль провожает ее до Лиона и сворачивает в сторону на старую гренобльскую дорогу. Мелани едет на юг. Бейль появляется ненадолго в Гренобле.

Невероятная скука охватывает его здесь. Все внутренние связи с семьей оборвались настолько, что говорить можно только с Полиной. В доме господина Ганьона колониальный торговец господин Ребо имеет лавку, а в Марселе у этого Ребо колониальная контора. Бейль целыми часами сидит за прилавком господина Ребо и рассуждает с ним о марсельских делах. Эти отвлеченные рассуждения принимают все более и более конкретную форму. И, наконец, Бейль получает документ, делающий его приказчиком марсельской конторы господина Ребо. Никому не говоря ни слова, Бейль прощается с сестрой, забрасывает свое скудное имущество и два баула с книгами в желтый кузов почтовой кареты, садится снаружи, так как внутри кареты места оказались слишком дороги, и немного погодя, в Марселе, заключает в объятия свою подругу.

Нет ничего счастливее жизни приказчика: сидеть за прилавком, выписывать счета, пересчитывать бочки, закладывая свинцовый карандаш за ухо, и писать вдохновенные письма двоюродному брату Ромену Коломбу[24] о том, что он нашел свое истинное призвание. Затем прогулка за город по дороге, покрытой тончайшей пылью от перемолотого белого камня. Мелани купается в речке Ивоне; веселая и смеющаяся, разбрасывая брызги навстречу солнцу, она выходит и одевается за кустарником.

…Так прошел год. Приходят письма от Оронса Ганьона[25], в которых Анри Бейль называется шалопаем, прижившим дочь с какой-то актрисой, авантюристкой, в то время как его друзья в армии получают чины и ордена, ездят на собственных лошадях, покупают имения. Бейль горячо отвечает: да, действительно, он, его супруга и его дочь чувствуют себя вполне счастливыми в Марселе. В душе он смеется над дядюшкой и отцом: эти отчаянные роялисты признали власть императора Бонапарта и вместо ненависти к армейской службе молодого Бейля упрекают его за то, что он оставил армию! К Наполеону уже иное отношение: он император, а без него, пожалуй, у всех новых богачей возникнет угроза лишиться земель. Чего только не делает угроза лишиться земель, за бесценок скупленных в бурные революционные годы! А эти неистовые роялисты не скрывают своего намерения — после восстановления власти законного короля отобрать назад свои земельные владения.

В Марселе появляется русский помещик господин Барков, разыгрывающий из себя знатного вельможу. Прямо из театра, заехав за дочкой Мелани Гильбер, он увозит подругу Бейля на русском корабле в Одессу, а затем в Москву.

Приказчик Анри Бейль после тщетной попытки основать банкирскую контору с господином Мантом дошел до нищеты. Получив на всю жизнь отвращение к торговле и банкирским делам, к самому слову «коммерция», он в июле 1806 года вернулся в Париж и снова на прежней квартире погрузился в книжные занятия и в изучение Гражданского кодекса. В этом документе эпохи ясно и отчетливо сформулировано главное, чего добилась буржуазия во время революции: священное право частной собственности на труд рабочих и крестьян, право эксплуатации во всех ее проявлениях. Кодекс исчерпывающе определял, как надлежит защищать это право и осуществлять его во всех областях жизни, начиная простою сделкой купли-продажи и кончая распорядком в буржуазной семье, в которой устанавливалась полная власть отца и мужа над женой и детьми.

Острый и ясный ум Бейля был увлечен этим замечательным документом, который наглядно показывал, что осталось от революции, во имя чего она совершилась и к чему привела…

В это же время Бейль вступил в масонскую ложу «Каролина», входившую в объединение «Великий восток Франции», во главе которого стоял бывший второй консул Комбасерес, ныне близкий к императору человек.

Когда Бейль в своем одиночестве предавался интеллектуальным занятиям, над Францией снова зашумела военная буря: составилась новая коалиция держав, все с тою же целью вернуть Бурбонам престол.

Марсиаль Дарю посетил Бейля. Ганьоны пишут нежные и ласковые письма с просьбой открыть Анри Бейлю доступ в армию. Бейль морщится, но принимает приглашение и отправляется в качестве спутника Марсиаля Дарю в Германию, в Главную квартиру.