Глава четвертая НА ЛИТЕРАТУРНОЙ НИВЕ

Глава четвертая

НА ЛИТЕРАТУРНОЙ НИВЕ

К середине 50-х годов среди жизненных приоритетов Чижова шелководство стало отходить на второй план. С его неуемным характером невозможно было ограничиться каким-нибудь одним делом: «Взятая мною работа (шелководство. — И. С.) ниже объема сил моих, то есть не требует полного их напряжения, тогда как, например, история искусств или что-нибудь тому подобное требует всего напряжения ума и потому не оставляет никакой возможности спрашивать себя, точно ли это деятельность»^[275].

Он возвращается к давно составленной им программе сочинения о различии между иконописью и живописью, встречается с иконописцами-старообрядцами, изучает соборные постановления, Четьи Минеи, Прологи.

В 1852 году в Москве после долгого перерыва славянофилам удалось возобновить «Московские сборники», которые они собирались превратить в периодическое издание. Но, как и прежде, их намерениям не суждено было осуществиться. Уже в августе 1852 года вторая книжка «Московского сборника» была подвергнута двойной цензуре — Министерства просвещения и Третьего отделения. Мнение последнего было однозначно и не ново: «Московские славянофилы смешивают приверженность свою к русской старине с такими началами, которые не могут существовать в монархическом государстве, и, явно недоброжелательствуя нынешнему порядку вещей… дерзко представляют к напечатанию статьи, которые обнаруживают их открытое противодействие правительству»^[276].

В марте 1853 года «Московские сборники» были окончательно запрещены. Славянофилы снова лишались возможности печатать свои произведения, а И. С. Аксакову (редактору сборников), сверх того, запрещалась редакторская работа. За братьями Аксаковыми, А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским учреждалось секретное наблюдение.

Между тем в письменном столе Чижова на хуторе в Триполье накопилось немало статей, которые он берег для славянофильских изданий. «Напишите, нет ли каких литературных предприятий?» — спрашивал он у Ю. Ф. Самарина в одном из писем 1854 года^[277]. Но в журнальной деятельности «москвичей» наступил очередной вынужденный перерыв.

Лишившись печатного органа, славянофилы потеряли возможность обнародовать свои взгляды, открыто участвовать в общественных полемиках на злобу дня, рекрутировать среди читательской аудитории новых своих сторонников. «Нет великого слова, нет знамени, нас ведущего; мы ходим, как слепцы, ищем деятельности ощупью; беспрестанно спотыкаемся», — подводил итог общим настроениям Федор Васильевич^[278].

Начавшаяся в 1853 году Крымская война дала толчок росту в стране оппозиционных настроений. Смерть в самый разгар войны Николая I пробудила надежды на либерализацию российской общественной системы. Эти ожидания, правда, с известной долей скептицизма, разделил Чижов. «Был я в Москве, — восстанавливал он спустя годы в памяти подробности тех событий, — <когда> пронеслась весть о кончине Николая Павловича. Вступил на престол Александр Николаевич. В первую минуту как-то полегче стало дышать, но едва прошла первая минута — все радовались,<на что-то> надеялись, — я спрашивал… не рано ли? Точно, мы вздохнем легче, но легкость нашего дыхания не отзовется ли тяжелым дыханием народа? Мы живем в ту минуту, когда слабость характера едва ли не хуже самого страшного деспотизма… Время требует не барского, а человеческого внимания к народу»^[279].

Летом 1855 года Чижов получил несколько писем из Москвы от Ю. Ф. Самарина, в которых тот уведомлял о возможности новой передачи «Москвитянина» в руки славянофилов. Участвовать в журнале намеревались, кроме Самарина, А. С. Хомяков, А. И. Кошелев и князь В. А. Черкасский. «Редактором будет какой-то Филиппов, — пометил в своем дневнике Чижов. — Он (Самарин. — И. С.) предлагает и мне участие. Я от души рад тому, что будет где приютиться…»^[280]

Московские славянофилы надеялись, что «трипольский сиделец» помимо прямого, литературного, участия в задуманном предприятии возьмет на себя труд подыскания корреспондентов для журнала в Киеве. Чижов ответил сразу же, обстоятельно изложив свои соображения по поводу рентабельности издания и высказав ряд дельных советов, как поднять его тираж.

«Весть о приобретении „Москвитянина“ меня порадовала, — писал он Самарину, — она предупредила мои начинания… Я намерен был нынешнею зимою поговорить с Вами и Кошелевым, не хочет ли Александр Иванович (Кошелев. — И. С.) быть издателем журнала, которого редакторами, я думал, быть мне и Аксакову по полугодно, во-первых, потому, что год напряженной деятельности страшно утомляет; во-вторых, что это уладилось бы с моими сельскими занятиями… На „Москвитянина“ я смотрел как на крайность, в случае отказа».

Вновь, как и десять лет назад, Чижова смущало имя приверженца «теории официальной народности» М. П. Погодина, который долгие годы был связан с изданием «Москвитянина» — журнала, подкармливаемого правительством и находящегося под покровительством министра народного просвещения С. С. Уварова. «С Погодиным надобно вести дело весьма осторожно и до последней степени определенности, — советовал Чижов, — иначе он может все испортить. Это я знаю по десяткам опытов. Потом, поднимать павший и не однажды уже падавший журнал гораздо труднее, чем начинать новый»^[281].

Но передача «Москвитянина» в руки славянофилов так и не состоялась. «Все дело рухнуло, как я и ожидал, — сообщал Самарин Чижову, — и, слава Богу, что до начала. По крайней мере, мы не осрамились перед публикой»^[282].

В самом конце 1855 года после долгих проволочек славянофилам было наконец разрешено издание журнала с поквартальной периодичностью — «Русская беседа». Вслед за появлением его первых номеров редактор журнала Александр Иванович Кошелев, владелец шести тысяч душ крестьян, управлявший своим же имением непосредственно, без приказчиков, попытался передать обременительные для него редакторские полномочия Чижову. Славянофилы его всецело поддержали. «Из всех наших знакомых Вы более всех и Вы одни способны быть редактором — в этом все мы убеждены»^[283].

Чижов, накануне освобожденный от унизительной обязанности посылать свои статьи, предназначенные для печати, на просмотр в Третье отделение, с готовностью откликнулся: «…редактором быть очень хочется, потому что это более чем что-нибудь по мне…»^[284]

Во второй половине 1856 года появилась возможность издания еще двух славянофильских журналов: «Московского толка», выходящего два раза в месяц в качестве приложения к «Русской беседе», и ежемесячного «Сборника иностранной словесности». И здесь надежды возлагались на Чижова. Требовалось лишь личное его присутствие в городе.

Но сразу сорваться с места и выехать в Москву Чижов не мог. Получив разрешение жить в столицах, он стал приводить в порядок дела в своем шелководческом хозяйстве, которое приходилось оставлять на специально нанятого управляющего… А между тем время оказалось безвозвратно упущено.

«Очень сожалею, дражайший Федор Васильевич, что вы не приехали в Москву, — писал в Триполье Кошелев, — ибо без вас, лица, принимающего на свою ответственность журнал, оказалось много препятствий и невозможностей»^[285].

Издание «Московского толка» и «Сборника иностранной словесности» пришлось отложить до лучших времен. Кошелев оставался во главе субсидируемой им «Русской беседы» вплоть до начала 1859 года, когда к руководству журналом пришел И. С. Аксаков.

Перед переездом в Москву, осуществленным летом 1857 года, Чижову было сделано еще одно заманчивое предложение. Директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел Е. П. Ковалевский вел с ним заочные, через графиню А. Д. Блудову, переговоры о замещении вакантного места консула в Боснии — славянской области в составе Оттоманской империи. Но министр иностранных дел князь А. М. Горчаков это назначение не утвердил — видимо, за Чижовым все еще тянулся шлейф неблагонадежности.

Тем временем в 1856–1857 годах в «Русской беседе» Чижов поместил свои интересные в этнографическом плане «Заметки путешественника по славянским странам», которые он начал печатать еще в 1847 году в «Московском литературном и ученом сборнике»; там же была опубликована и его статья «Джованни Анджелико Фиезолийский и об отношении его произведений к нашей иконописи»^[286]. Вместе с искусствоведческими статьями Чижова, изданными в 1840–1850-е годы^[287], эти работы стали частью общего комплекса материалов, составивших эстетику славянофильства, и внесли свой вклад в изучение живописи итальянского Предвозрождения, традиционного православного иконописания, в понимание сущности, задач и путей развития русского изобразительного искусства и архитектуры XIX века.

За заслуги в области искусствоведения Чижов был удостоен в 1857 году почетного звания вольного общника Российской Императорской Академии художеств. Через год «Общество любителей российской словесности» избрало его своим действительным членом. А с февраля 1860 года он стал членом организованного накануне в Петербурге А. В. Дружининым, И. С. Тургеневым, Н. А. Некрасовым и Л. Н. Толстым «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым» — Литературного фонда.