Кровью омытые дни
Кровью омытые дни
К вечеру мы прибыли в указанное нам место. Высланные еще из Багриновцев квартирьеры встретили и развели сотни по улицам широко раскинувшихся Ивановцев.
В Ивановцы прибыли начдив Шмидт, комиссар Гребенюк и начальник штаба дивизии Александр Зубок. Все говорило о серьезности обстановки. Предполагалось, что в дело втянутся все наши полки.
Заметив в штабе Мостового, Шмидт обратился к секретарю:
— Что, Луганск, наклявывается свидание с паном Петлюрой?
Тогда, пожалуй, вся дивизия повторяла любимое словечко Мостового — «наклявывается».
— А зачем же народ кормит нас хлебом, товарищ начдив!
— То-то же, докажем, что не зря жуем горбушку, — серьезно заявил Гребенюк.
Шмидт развернул карту:
— Одна колонна гайдамаков — отряд Палия — идет из Гусятина. На Збруче петлюровцы потрепали 188-й батальон 29-й пограничной бригады. Пограничники отошли к Чемеровцам — Оринину. 28 октября палиевцы сожгли в Ярмолинцах склады зерна. Сволочи! Вырезали охрану...
Начдив сделал паузу. Пристальным взглядом обвел помещение, убедился, что в штабе нет посторонних. Затем продолжал:
— Пути к Жмеринке надежно прикрыты. Деражню занимает 208-й стрелковый полк 24-й дивизии. Згарок — Волковинцы — наш 8-й червонно-казачий полк. Васютинцы — штаб дивизии, Ивановцы — 7-й полк, Бар — Ялтушково — части курсантской бригады. Во второй линии располагается наша вторая бригада Ивана Бубенца: 10-й полк — в Клопотовцах, 9-й — в Стодульцах. Из Жмеринки на Деражню вышел бронепоезд...
— Внушительная сила! — подтвердил слова начдива его правая рука наштадив Зубок.
— И пан Палий не лыком шит! — наставлял нас Шмидт. — Не из тех, кого можно закидать шапками. Не забывайте про фланги, про охранение, разведку.. Ваша бригада, бригада Багнюка, головная. И ей оказана честь: она нанесет сокрушительный удар сволочам! Остальные силы попридержим во второй линии. Может, за Палием и другие потянутся...
Мостовой спросил, откуда уверенность, что Палий пойдет сюда.
— Связались по прямому проводу с Винницей, — ответил начдив. — Примаков говорит: «Действия Палия — это рейд. И было бы смешно, если б ему удалось околпачить нас, рейдистов. Им нужны ключи к Киеву, а первый ключ — это Жмеринка». Вот почему Виталий Маркович и направил 2-ю дивизию сюда.
Ознакомив нас с обстановкой и выразив надежду, что наши полки не дадут спуску бандитам, Шмидт с комиссаром и наштадивом уехали в другие части дивизии.
Тогда же Зубок вручил нам оперативный приказ Шмидта № 61/оп, датированный 28 октября, то есть днем появления диверсантов на советской территории. В нем сообщалось, что по донесению пограничников банда в несколько сот человек перешла границу и направилась на Городок... с целью поднять восстание в Каменец-Подольском и Ново-Ушицком уездах. В приказе указывалось, что у местечка Скала должны переправиться на Украину еще 1500, а у Оринина — 500 петлюровцев.
Начдив приказал: 7-му червонно-казачьему полку сосредоточиться в районе Литина, 8-му полку Синякова — в районе Летичева, 9-му Спасского — в районе Тыврова, 10-му Святогора — в районе Янова. Начснабдиву Колесову предлагалось срочно получить в Киеве боеприпасы.
Документ явно устарел, так как оповещенные гонцами полки давно уже оставили позади эти пункты.
Командир корпуса потребовал ликвидировать пришедшие из-за Збруча банды, возложив эту задачу не на первую, испытанную и проверенную старую дивизию, а на нашу — вторую, новую, давая ей возможность на деле проявить свою боеспособность и оправдать высокое звание червонных казаков.
Ночью пришел в штаб полка Мостовой.
— Бывает так, — как обычно, философствовал он, — лежит возле человека куча бревен и это не беспокоит его. А стоит попасть под кожу небольшой занозе — и сразу начинает что-то наклявываться, значит, воспаляется вся рука. Пока Палий копошился за Збручем, все было тихо, но стоило ему перейти через кордон — и сразу «воспалилась» вся Подолия. Целую дивизию, сукин сын, поднял...
В Ивановцах предстоял ночлег. Но спать никому не хотелось. Всех нас тревожило появление на советской территории непрошеных гостей. Возникли в памяти слова Примакова, обращенные к нам там, на холмике, с которого Фрунзе смотрел конные полки. Вот-вот, думалось тогда, не схваченные еще агенты самостийников, пытаясь поднять народ, ударят в колокола, зажгут смоляные факелы на высоких буграх...
Полк выставил заставы, нарядил патрули, выслал разъезды, но гомон и голоса во всех концах села не умолкали до рассвета. Многие окна ярко светились. Гремела деревенская музыка — гармонь, скрипка, бубен. Звенели песни. В селе справлялись свадьбы, пили горилку, били посуду за счастье молодых, кричали «горько», а в это самое время в восемнадцати километрах от Ивановцев, в деревне Згарок, уже звенели сабли, лилась кровь.
Опьяненный легким успехом, достигнутым в борьбе с реденьким заслоном пограничников, полковник Палий обагрил кровью советских людей шляхи и проселки Подолии.
Вооружив в Копычинцах гайдамаков, атаман погрузил большое количество винтовок на повозки. Этот арсенал переправился вместе с бандой через Збруч у Козина. По информации Ипполиты Боронецкой, Чеботарев сообщил Палию, что селяне Правобережья давно требуют оружие и все они, как один, встанут, как только появится из-за кордона «самостийное войско». Но палиевцы (раздавали оружие крестьянам, а они, как только банда удалялась, относили винтовки в сельсовет или в ближайшую войсковую часть.
Это сильно разочаровало Палия и особенно Шолина. Эмиссар Пилсудского имел специальное задание — лично выяснить настроения на Украине. Не очень-то верил пан маршал докладам второго отдела генштаба, рисовавшего ему, на основании петлюровских сообщений, картину всенародного возмущения на Правобережье.
Но если б это в самом деле было так, если б с появлением Палия поднялись с оружием в руках жители Подолии, весьма вероятно, что по сигналу Шолина, обрадовав Антанту, вслед за гайдамацкими бандами пан маршал двинул бы за Збручи дивизии 6-й армии генерала Галлера, открыв четвертый поход против Советской страны.
Увы, Шолин ничем не мог обрадовать Пилсудского. А дальше дела пошли совсем скверно.
Оставив далеко позади Збруч, Палий, очутившись на знакомых полях Подолии, с нетерпением ждал первых признаков встречной, всенародной волны. Ведь не раз петлюровские эмиссары заверяли Тютюнника, что здесь все созрело и ждет только малейшей искры. Ведь отдал же Тютюнник знаменитую директиву, требующую от петлюровского подполья жечь хлебные склады, сахарные заводы, спускать под откосы поезда, громить сельсоветы и комнезамы, уничтожать коммунистов, бить учителей, «продавшихся» большевикам.
Но вот отряд Палия движется дальше и дальше по исконной украинской земле, а в деревнях тихо, села не подымаются, хутора и те спят. Что-то не видно на высоких буграх и крутых косогорах огней сигнальных вех, не скачут из села в село по пыльным шляхам и проселкам горячие вестники войны, не катится над дремлющими полями веселый и тревожный гул церковных набатов Да, твои дела дрянь, и дела твоих хозяев, пославших тебя в недобрую дорогу, тоже дрянь, добродий Лжепалий!
Особенно понизилось настроение у диверсантов 30 октября, когда посланный из Ярмолинец в разведку сотник Масловец вернулся и привез свежие советские газеты.
И пана полковника Палия, и пана поручика Шолина потрясла заметка «Ликвидация контрреволюционного заговора», опубликованная в газете КВО «Красная Армия» 29 октября 1921 года. В ней сообщалось, что по решению коллегии Особого отдела Киевского военного округа от 15 октября 1921 года приговорен к расстрелу бывший начдив 60-й, а потом комбриг Леонид Федорович Крючковский.
Поддерживая связь с атаманом Заболотным через Ипполиту Боронецкую, Крючковский предупреждал его о мероприятиях советского командования, передавал оперативные приказы. Предатель вел переговоры о переходе бригады на сторону Петлюры и снабжал банду перевязочными материалами.
Кроме Крючковского и чеботаревской шпионки Ипполиты Боронецкой, как сообщала газета, коллегия осудила на казнь: командира Яворского, готовившего продотряд к вооруженному выступлению и втянувшего в заговор трех красноармейцев бронепоезда; Ивана Ткача, осведомителя Особого отдела дивизии, «двойника», в доме которого встречались заговорщики; бывшего акцизного чиновника Антона Ганницкого, с помощью которого Крючковский пытался совершить побег; Василия Любченко — соучастника убийства комиссара бригады Абелиовича и других предателей.
Студенкину, Пригорову и Крымскому — красноармейцам бронепоезда — высшая мера заменялась штрафной ротой.
Особый отдел предупреждал, что всякая попытка с чьей бы то ни было стороны разложить Красную Армию будет караться по всем строгостям революционного времени.
Нет сомнения, что официальное сообщение Особого отдела, обнародованное в момент появления на территории Украины диверсантов, сильно подействовало на главарей банды и всех ее участников.
Как тут не упасть духом? Ведь бывший начдив Крючковский, он же атаман Крюк, по планам, выработанным там, за Збручем, должен был двинуться навстречу Палию с целой пехотной бригадой, продотрядом Яворского и с бронепоездом.
Да, в диверсионных планах Петлюры немаловажная роль отводилась Крюку-Крючковскому. Кто же он, этот проходимец, завербованный Ипполитой Боронецкой, который сменил высокое звание советского командира на позорную кличку петлюровского гайдамака?
Хулиган и мелкий воришка Ленька Крючковский торговал в Полтаве газетами. Попав на фронт в 1915 году, Крючковский, снедаемый честолюбием, лез из кожи вон, домогаясь чинов. В дни революции ему пришлось расстаться со штабс-капитанскими погонами, ради которых он не раз шел на верную смерть.
Бывший офицер Крючковский, призванный в Красную Армию, и здесь, стремясь сделать карьеру, отличался в боях. Но он был храбр лишь после солидной понюшки кокаину.
Все же ему удалось к осени 1920 года стать командиром 60-й дивизии. Вот тогда-то, во время ликвидации армии Петлюры, увлекшись Боронецкой, он, забыв о воинском долге, дал возможность желтоблакитникам захватить на время Деражню.
После этого Крючковского сняли с дивизии и перевели на бригаду. Считая себя обиженным, честолюбец без особых колебаний дал себя вовлечь в контрреволюционный заговор.
Вспоминается первая встреча с подростком Крючковским в Полтаве. Рано утром продавец газет в компании мелких воришек подстерегал школьников в сквере у памятника Славы. Свора Крючковского налетала из засады на беспечного малыша, обшаривала его ранец, забирала завтрак, чайные ложечки. Однажды и мне пришлось распрощаться с перочинным ножиком.
Прошло десять лет. Червонное казачество заняло Тернополь. Следом за нами, имея задачу форсировать реку Серет, пришел со своей бригадой Крючковский. Я его сразу узнал и по крючковатому носу, и по пристальному змеиному взгляду, которым он наводил раньше страх на нас, малышей.
В номере гостиницы «Европа», где разместился Крючковский, я в шутку напомнил ему о памятнике Славы и перочинном ножике.
— Что с воза упало, то пропало, — рассмеялся бывший разносчик газет.
Незадолго до появления Тютюнника и Палия на Украине и Булак-Булаховича — в Белоруссии нас, знавших Крючковского, поразила весть о его измене. Всем частям была разослана копия телеграммы командующего войсками округа. В ней объявлялась благодарность начдиву 24-й за срыв «авантюры изменника революции, бывшего комбрига, атамана Крючковского», а также предлагалось представить к наградам лиц, задержавших государственного преступника и его соучастников.
Недавно я получил письмо бывшего начштаба первой дивизии М. А. Колокольникова[33], в котором рассказывалось, как был разоблачен Крючковский.
«Штаб нашей дивизии, — писал Колокольников, — стоял в Тульчине. Помощник командира 1-го полка Павлов, преследуя банду, заночевал в доме попа. Беседуя с хозяином, Павлов сказал, что хочет бежать в Румынию. Разоткровенничался и поп: его зять Крючковский обижен Советской властью и собирается поднять восстание. Павлов сразу же прислал донесение. Начдив Демичев сначала не поверил. Мы сообщили об этом в штакор (Винница). Об оплошности тестя узнал Крючковский. Собрав приближенных и убив комиссара бригады, он пытался перейти к бандитам, но был задержан своими же бойцами».
Узнав о разгроме Крюка-Крючковского, Палий на время пал духом. Не лучше ли, пока не поздно, вернуться назад? Но генерал-хорунжий Тютюнник, как мы потом узнали от пленных, с негодованием отклонил такое предложение. «Идите смело вперед! — подбадривал атаман своего друга. — Вас ждет замученная Украина».
Там, за Збручем, Палий твердо верил, что второй зимний поход с самого начала превратится в триумфальное шествие. Его отряд составит лишь ядро восставшего народа и будет поставлять вновь созданным частям и дивизиям полковников и атаманов. Недаром же он сулил хорунжим знаки сотника, а сотникам — знаки полковника.
Он охотно согласился стать во главе экспедиции. Жизнь среди сотен интернированных офицеров обещала лишь медленное угасание. А тут впереди — боевые дела и мировая слава. Но своими гнусными делами на Подолии этот петлюровский головорез ничего не завоевал, кроме славы убийцы и палача.
Комкор Примаков и начдив Шмидт действовали верно, направив нашу первую бригаду в район Луки Барской. Если оба наших полка, точно нацеленные на Палия, не выдержат натиска, они образуют мощный заслон, под прикрытием которого изготовятся остальные силы дивизии. Но не вина начдива в том, что высланные вперед дозоры 8-го полка дали себя обмануть...
К тому же в Згарке, как и в Луке Барской, в ту ночь праздновалось несколько свадеб, с музыкой, с гулянкой, с танцами и с горилкой. Гостеприимные згарчане широко распахнули двери навстречу желанным гостям. Но вслед за этими уже спешили иные, незваные гости...
В Згарок, придавленный тяжелым осенним мраком, ночью 30 октября 1921 года ворвались всадники Палия. Шмидт оказался прав: в Згарке находился правый фланг всего боевого расположения 2-й Черниговской червонно-казачьей дивизии. Атаман Палий и нащупал его.
Вот как сами петлюровцы описали потом этот «подвиг» в Згарке. В сумерках головной разъезд самостийников, высланный сотником Глушаком, недалеко от Згарка встретился с дозорными 8-го полка. Начальнику петлюровского разъезда поручику Дмитру Зоренке удалось обмануть наших людей, заявив, что он послан в разведку 2-м червонно-казачьим полком. Побеседовав со встречными всадниками, Зоренко повернул назад, якобы для того, чтобы доложить командиру полка Потапенко, что в Згарке свои.
Зоренко в очерке «На партизанцi»[34] пишет, что Палий, получив донесение, сразу начал строить боевые порядки. Заботясь о конском составе, Зоренко советовал развернуться на ближних подступах к Згарку. Но Палий, охваченный боевым пылом, крикнув рассудительному поручику: «Молчать, застрелю!», скомандовал: «В атаку!»
Кони, проскакав по пахоте, действительно выдохлись.
Это в какой-то степени сыграло на руку дивизиону Горячева, который подвергся ночному нападению. Банда рвалась к Згарку, а казаки, поднятые первыми выстрелами дозоров и полевых караулов, уже седлали торопясь коней, выкатывали на улицу тачанки. Но... в ночное время преимущество на стороне нападающего. Этим не замедлили воспользоваться головорезы полковника Палия. В таких условиях, может, и верно поступил командир атакованного дивизиона Горячев. Прежде всего он подумал не об отпоре, а о том, чтобы вывести свою часть из-под удара без лишних потерь. Но потери были...
Палию удалось захватить в Згарке несколько десятков лошадей, четыре пулемета с тачанками. Самому атаману полюбился серый в яблоках конь из пулеметной упряжки. Бросив гайдамацкую папаху, он напялил на себя красноармейский шлем-богатырку, которые носили наши пулеметчики.
После боя главари банды собрались в доме попа. За ужином хозяин дома, поблагодарив господа-бога за дарованную победу, сказал подполковнику Черному:
— Сумели, хлопцы, кашу сварить, не сумели ее скушать. Надо было ждать ночи, тогда бы вы всех до одного...
Чтобы ясно представить себе все содеянное бандитами в Згарке, надо знать, кто там безнаказанно хозяйничал.
В отряд Палия «лишь бы кого» не брали. Шли туда отчаянные авантюристы. Им уже терять было нечего. Закаленные походами и боями, нутром ненавидевшие все советское, они не задумываясь шли на любую подлость.
«За проволокой, без оружия, без надежд, слонялись грозные когда-то вояки... В ряды «повстанческой армии» мог стать лишь тот, кто чувствовал в себе достаточно физических и моральных сил перенести тяжесть сурового похода». Так описывали желтоблакитники участников этого рейда.
Из числа охотников Палий лично подобрал ближайших помощников. Сотник Пащенко сколачивал первый батальон, ротами командовали поручики Старовид, Новиков и другие. Пулеметную роту создавал сотник Дыщенко, а конный взвод — хорунжий Гребенюк. Позже, 29 октября, явился сотник Антончик и возглавил конницу, насчитывавшую 30 сабель, а после перехода границы Антончика сменил Глушак, так как за счет присоединившихся к Палию местных бандитов и захваченных лошадей конница выросла до 200 сабель.
Помощником командующего специальным, или Подольским, отрядом диверсантов был назначен подполковник царской армии Сергей Черный, артиллерист. Штаб отряда возглавил сотник Аксюк, оперативную часть штаба — сотник Пустовойт.
Ночью в Ивановцы прилетел Запорожец — посыльный от разъезда. Доложил о выстрелах в стороне Згарка. Когда пришли первые тревожные сведения, наш штаб-трубач, поднимая людей, уже скакал на коне по сонным улицам села. Все нарастающие звуки сигнала требовательно взывали:
Тревогу трубят, скорей седлай коня...
Обычно полк по этому сигналу в полном составе, готовый к походу или к бою, за семь минут выстраивался на сборном месте. Сегодня он собрался за пять минут.
Казаки, спешившись, расположились прямо на улице. Не выпуская из рук поводьев, готовые вот-вот вскочить в седло, они обсуждали неудачу товарищей. С нетерпением встречая каждого человека, появлявшегося на темных улицах села, ждали новых сообщений.
Весть о первой победе врага, каковы бы ни были ее размеры и при каких бы обстоятельствах она ни произошла, поражает бойцов в самое сердце. Вольно или невольно вкрадывается сомнение, а иногда и неверие в собственные силы. Но если досадовали люди 7-го полка, то что же можно сказать о наших соседях!
Ночью состоялся разговор по прямому проводу комбрига Багнюка, находившегося на станции Комаровцы, с начальником штаба корпуса Семеном Туровским. Вот его содержание:
«Комбриг I: Противник невыясненной численности, ввиду темноты окружив Згарок, где стоял первый дивизион и пульсотня, напал. Части дивизиона вступили в бой, но, ввиду неожиданности нападения, не успели собраться и отразить натиск и вынуждены были отойти...
Наштакор: Дубинский и вы, имея под руками все, чем командуете, должны немедленно уничтожить банду, численность которой не превышает 400–500 конных и пеших, преследовать до полного уничтожения и не дать ей возможность двигаться в северо-восточном направлении»[35].
Далее наштакор сообщил, что командир корпуса приказал расследовать дело Згарка, привлечь к строжайшей ответственности виновных и что 8-й полк Синякова боевыми подвигами должен смыть с себя позор.
К архивному делу подшиты небольшие пожелтевшие странички полевой книжки, на которых чьим-то размашистым почерком записан весь разговор по прямому проводу, состоявшийся в ночь на 31 октября 1921 года.
И сейчас, спустя десятилетия после тех памятных событий, поражают слова Багнюка «ввиду неожиданности нападения». Почему «неожиданности»? Ведь 1-я бригада была специально послана из Сальниц и Литина в район Бара, чтобы найти и разбить вторгшихся на Подолию диверсантов. И не только отчаянная дерзость палиевских головорезов, но и какая-то непростительная небрежность нашей разведки и охранения привели к тому, что нападение врага стало для нас внезапным, ошеломляюще неожиданным.
Не помню уже по чьему указанию — то ли штаба дивизии, который поддерживал с нами связь, то ли самого Багнюка, — но к рассвету мы уже были в Комаровцах. За седьмым полком следовала конно-горная батарея (две пушки).
Командир 8-го полка Синяков приводил в порядок потрепанные сотни. Комиссар Мазуровский, старый одесский подпольщик, как всегда жизнедеятельный, поддерживал настроение людей.
В это время Тютюнник, покинув Львов в сопровождении Куриленко — начальника гражданского управления незавоеванной еще «самостийной Украины», министра торговли и промышленности Красовского, эмиссаров Пилсудского — пана поручика Ковалевского и пана майора Фльорека, перебрался поближе к границе, в район Костополя. Там уже его ожидал сколоченный из петлюровских головорезов отряд генерал-хорунжего Янченко.
О первой и последней крупной удаче Палий сразу донес шефу, а тот — головному атаману. Вот донесение, отправленное генерал-брехуном Тютюнником из Балашовки, свидетельствующее, до каких размеров был раздут небольшой и совершенно случайный успех Палия:
«До пана головного атамана Симона Петлюры
РАПОРТ
командира партизанско-повстанческой армии Юрка Тютюнника
Полковник Палий разгромил красных в районе Каменец-Подольска, захватил город, затем занял Проскуров, где к нам перешел полк красных.
Генерал-хорунжий Тютюнник».
Наше правительство, хорошо зная, с чьей помощью и с чьего благословения совершены диверсии, направило в Варшаву ноту[36], в которой говорилось, что появившаяся из-за кордона крупная банда убила в Иванковцах пять пограничников, в селе Кременном — военного комиссара и двадцать милиционеров, на станции Ярмолинцы подожгла хлебные склады, по пути раздавала желающим винтовки и от имени так называемого УНР, мобилизовывала людей. Захваченный в плен польский гражданин Шлопак заявил, что переход банды полковника Палия произошел при близком участии военного польского командования и что сам Шлопак был прикомандирован к банде в качестве лекарского помощника по распоряжению польского коменданта в Гусятине.
На эту ноту пан Скирмунт нагло ответил, что со стороны властей не было и не может быть никакой поддержки банд и совершенно исключается факт подкрепления их оружием и амуницией.
В Комаровцах уже знали, что отряд Палия после короткого отдыха в районе Згарка перемахнул через линию железной дороги Жмеринка — Проскуров и пошел на Старую Гуту. Пока что о его намерениях мы могли лишь догадываться.
Вскоре нам стало известно, что Тютюнник с отрядом головорезов генерала Янченко вот-вот появится на Волыни, чтобы с помощью местных атаманов Орлика, Струка и Соколовского овладеть Киевом. Палий, хотя и окрыленный случайной победой, видел, что движение его отряда нисколько не побуждает народ к восстанию. Поэтому, очевидно, он решил прежде всего полагаться на собственные силы. А с этими силами на Волыни — в ее сплошных лесных массивах, куда должен был прийти и его шеф, — можно было чувствовать себя более спокойно, чем на открытых просторах Подолии. Не зря Примаков через наштакора приказал Багнюку отрезать банде путь на северо-восток.
Враждебность селян Подолии к петлюровцам сразу же определила оборонительный, а не наступательный характер действий Палия. Этим следовало пользоваться. Не упуская ни одной минуты, надо было кинуться по следам банды и заставить ее принять бой, так как диверсанты, размахнувшись очень широко с планом «второго зимнего похода», имели установку всячески уклоняться от боев на Правобережье.
Сотник Шпулинский, бывший начальник разведки в ставке Петлюры, пишет, что «украинская повстанческая армия» (УПА), пройдя форсированным маршем от границы к Днепру, должна была «прорваться на левый берег и там поднять восстание». Затем, став твердо на Днепре, «уничтожить советские части, размещенные на Украине, захватить военные склады... создать регулярную армию»[37]...
Вот к чему, по словам самих петлюровцев, стремились все эти наемники Пилсудского и Пуанкаре. Но как говорится в народе: размах был рублевый, а удар получился грошовый.