В. О. САМОЙЛОВ

В. О. САМОЙЛОВ

Эволюция политичесих взлядов И. П. Павлова в годы советсой власти

Иван Петрович Павлов в течение всей своей жизни при совет ской власти называл Октябрьскую революцию 1917 г. «больше вистским экспериментом». 21 декабря 1934 г. он писал в Совнар ком СССР: «Вопервых, то, что вы делаете, есть, конечно, только эксперимент, и пусть даже грандиозный по отваге… но не осу ществление бесспорной насквозь жизненной правды — и, как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным резуль татом. Вовторых, эксперимент страшно дорогой (и в этом суть дела), с уничтожением всего культурного покоя и всей культур ной красоты жизни… Пощадите же родину и нас» [1].

И если Альберт Эйнштейн утверждал, будто «большевизм — изумительный эксперимент» и «большевистский опыт заслужи вал, чтобы его произвели», то И. П. Павлов вначале думал совсем иначе. В 1918 г. он с негодованием кричал: «…для такого экспе римента мне жалко взять даже лягушку!» В 20е . Иван Пет рович отталкивал от себя лучших учеников, если они высказы вались о революции подобно Эйнштейну. На этой почве возник конфликт с А. Д. Сперанским, и только в 1935 г. произошло при мирение между ними.

В том же году 17 августа вечером в Московском Кремле на приеме делегатов XV Международного физиологического конг ресса в присутствии 1500 человек И. П. Павлов произнес крат кую речь, в которой были такие слова: «Вся моя жизнь состояла из экспериментов. Наше правительство тоже экспериментатор, только несравненно более высокой категории. Я страстно желаю жить, чтобы увидеть победное завершение этого исторического социального эксперимента». Сказав это, он под бурные аплодис менты провозгласил тост: «За великих социальных эксперимен таторов!» [2].

Слова И. П. Павлова в Кремле вскоре стали известны всему Старому и Новому свету. Они бурно обсуждались в зарубежной прессе. Ученые, общественные деятели, писатели, журналисты терялись в догадках о причинах столь кардинальной метамор фозы в политических взглядах человека, которого на Западе считали «единственным свободным гражданином России», при чем такую репутацию он не утратил и после своей речи в Кремле.

Одни комментаторы павловского тоста предполагали, что большевики запугали Ивана Петровича. По мнению других, они его подкупили. Третьи считали, будто он по своей политической наивности поддался их обману.

Эти высказывания стали мне известны в начале 70х . при подготовке к изданию книги об И. П. Павлове, написанной в со авторстве с моим учителем А. С. Мозжухиным. Мы не могли при нять ни одну из упомянутых выше версий. Павлова не смогли запугать в первые годы после революции, хотя угрозы были весь ма серьезные (вызывали в ЧК, пугал его сам Зиновьев, гроза Петрограда и всего Советского Севера, травила пресса, угрожая «зашибить» господина профессора). Сам он писал в СНК за пол года до своего выступления в Кремле: «Революция меня застала почти в 70 лет. А в меня засело както твердое убеждение, что срок деятельной человеческой жизни именно 70 лет. И поэтому я смело и открыто критиковал революцию. Я говорил себе: “Черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно жизнь кончена, а я сде лаю то, что требовало от меня мое достоинство”» [1]. Так чего ему было бояться на девятом десятке лет?

Вряд ли можно было подкупить человека, который превыше всего ценил в себе и других честь и человеческое достоинство. От отца он унаследовал бескорыстие и бессребреность, столь почитаемые Православной Церковью. Не зря священнослужи тели Рязани много лет избирали его отца благочинным (предсе дателем суда чести священников), а сам Иван Петрович неоднок ратно избирался председателем суда чести врачей.

О наивности 86летнего старика могли говорить люди, не зна комые с его прозорливыми прогнозами на всех, особенно пере ломных этапах развития России. Политические события он ана лизировал глубже многих политологов и редко ошибался в перспективной оценке их последствий. Ему посчастливилось со хранить ясность мышления до последнего дня долгой жизни.

В работе над книгой я встречался со многими учениками И. П. Павлова и почти каждому задавал вопрос, который был столь актуален для западной прессы в 1935 г. Запомнился ответ профессора Георгия Павловича Конради, который четверть века Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 651 назад я не смог оценить так, как сегодня. Конради объяснял ме таморфозу политических взглядов И. П. Павлова его «государ ственным российским патриотизмом». Он воспринимал силу и международный авторитет России как свое кровное дело, все беды родины пропускал через душу и воспринимал их как лич ное горе, с глубокой душевной болью.

Помню, я спросил Георгия Павловича: «А разве это не есте ственная реакция нормального гражданина?» В ответ услышал: «Вы счастливый человек. Поверьте мне, что это редкое каче ство». Могу теперь признаться — не поверил я тогда Георгию Павловичу. Все политические деятели, писатели, журналисты независимо от национальной принадлежности клялись в патри отизме, в любви к Великой Родине, Союзу нерушимому респуб лик свободных.

Только теперь я понял, насколько верно оценивал людей Кон ради. От большей части допущенных на телевизионные экраны видишь и слышишь если не враждебные, то ироничноотрешен ные комментарии политических событий, влияющих на судьбу России, будто речь ведут не о Родине, а о чужой стране или даже о другой планете. Редко слышишь в речах и видишь в глазах боль за развал страны, за страдания соотечественников.

Телевизионные передачи дают своим зрителям больше пищи для скорби и сочувствия по поводу гибели английской принцессы или французского кутюрье, последствий плейбойских развлече ний американского президента, чем расстрела соотечественников в Буденновске и Самашках, обездоленности многих миллионов беженцев из Прибалтики, Закавказья, Средней Азии, заброшен ного Севера, изможденности от голода пациентов психиатриче ских больниц и беспризорных детей. Уже больше десяти лет безнаказанно разжигается рознь между народами многонацио нальной державы, подрывается ее могущество зловредным по ощрением национальных междоусобиц, срежиссированных теми же силами, которым служат и средства массовой информации. И дело тут не столько в злонамеренности социального заказа тех, кто оплачивает их работу, сколько в отсутствии у заказчиков, исполнителей и, что особенно плохо, у потребителей этой про дукции государственного патриотизма, который составлял важ нейшее свойство личности Ивана Петровича Павлова.

Размышляя о державном патриотизме Павлова, я невольно заговорил о телевидении. Ленин с гениальным чутьем вождя народных масс учил своих сподвижников, что важнейшим сред ством идеологической обработки людей является кино. В отли чие от чтения, открывающего простор воображению и самобытному восприятию информации, зрелище навязывает человеку эмоции и стереотипное мышление его авторов и, если угодно, формирует стадность.

Едва ли не самым лучшим индикатором действенности идео логического воспитания служат кумиры наших детей. Восхища ясь своим возлюбленным, героиня романа А. С. Грина оценива ла его в превосходной степени: «Дети будут играть в Вас!» На моих глазах подрались два мальчугана, оспаривая право быть в игре Уокером. Телевидение сделало кумиром русских детей «крутого американца», который даже в благородном обличье проповедует культ кулака и золотого тельца. Менее положитель ные герои цинично культивируют махровый нигилизм — презрение каких-либо нравственных абсолютов, способность преодо леть самый священный моральный запрет ради достижения отнюдь не высокой цели, ради обогащения во что бы то ни ста ло, а это всегда противно было славянской душе.

В жизни Павлова был период (на третьем десятке лет), когда он под влиянием своего университетского учителя — профессо ра физиологии И. Ф. Циона — стремился стать нигилистом. Однако прежнее воспитание в патриархальной семье потомствен ных священнослужителей, а также огромное влияние на него Ф. М. Достоевского, С. П. Боткина и невесты С. В. Карчевской оказались сильнее. И если 30летний Иван Павлов находил много сходства между собой и нигилистом Иваном Карамазовым («Ос нова натуры… Ивана та же, что и моя», — писал он невесте в 1880 г.), то со временем в нем возродилась мораль, исповедуемая Алешей Карамазовым: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация». Следуя Достоевскому, Павлов видел на чало всем подвигам только в нравственном устое, в святости мо ральных запретов, а любовь к Родине, к ближнему, к своему делу считал этическим принципом. Революция, по мнению Ивана Петровича, обесценила общезначимые нравственные ценности: идеалы, мораль, культуру. Идея интернационализма была про тивопоставлена любви к России.

В 1923 г. И. П. Павлов во вступительной лекции к курсу фи зиологии поведал студентам ВМА о мыслях и чувствах, которые обуревали его в революционные годы: «Только тогда я почувство вал, до какой степени вся моя деятельность, хотя бы по сути сво ей интернациональная, до какой степени она связана с достоин ством и интересами родины. Это истина, если я скажу, что я прямо как бы потерял основной смысл в своей научной деятель ности при мысли, что родина погибла. Для кого же я тогда ста раюсь?» Этим словам в лекции предшествовало признание: «…я Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 653 был, есть и останусь русским человеком, сыном родины, ее жиз нью прежде всего интересуюсь, ее интересами живу, ее достоин ством укрепляю свое достоинство» [3].

Только теперь мне довелось осознать и прочувствовать, какую горькую чашу полной мерой испил Иван Петрович Павлов в революционное лихолетье прежде всего из-за своего державного патриотизма. И дело тут было не в антипатии к большевикам.

Когда русская армия стала терпеть поражение за поражени ем в первой мировой войне, Павлов, внимательно следивший за ходом боевых действий, клеймил бездарное командование, цар ское правительство, называл Николая II «идиотом» и «дегене ратом». Узнав о пораженческих настроениях членов партии кадетов, в которую он не входил, но был солидарен с ее полити ческой платформой, Иван Петрович отошел от своих коллег, членов этой партии. Как вспоминала его жена Серафима Васи льевна, он отказался от приглашения на их собрание со слова ми: «Неужели вы не понимаете, что совершаете преступление, устраивая революцию во время войны?.. Нет, я не приму учас тия в разрушении моей родины» [4].

Февральскую революцию 1917 г. Павлов встретил насторо женно, будущее оценивал «в высшей степени пессимистически» (по словам М. К. Петровой), но к апрелю его настроение стало улучшаться. О перемене настроения можно судить по тексту его приветственной речи Первому съезду российских физиологов, который открылся 6 апреля 1917 г. Иван Петрович из-за болез ни не был на съезде. Его речь зачитал профессор В. И. Вартанов: «Дорогие товарищи!.. Мы переживаем такое особенное время… Мы только что расстались с мрачным, гнетущим временем… Мы не можем не ждать, мы должны ждать при новом строе нашей жизни чрезвычайного усиления средств всякого рода для науч ной деятельности… И тогда в свободной, обновляющейся и стре мящейся к возможно лучшему на всех линиях жизни родине какими своевременными являются и наше Общество, и наш жур нал, счастливым образом связанные с славным именем родона чальника родной физиологии и носителя истинно свободного духа Ивана Михайловича Сеченова!» [5]

Тогда надежды Ивана Петровича достигли апогея, но как только А. Ф. Керенский возглавил Временное правительство, он перестал верить в благополучный исход революционных собы тий: «О, паршивый адвокатишка, такая сопля во главе государ ства — он же загубит все!» [6]. Иван Петрович знавал Керенского раньше — через брата своей жены — С. В. Карчевского, проку рора судебной палаты.

После июльских событий Павлов предрекал крах буржуазной власти и переворот либо вправо, либо влево. И того, и другого не желал, мрачнея день ото дня. Октябрьскую революцию пережи вал крайне болезненно, замкнулся в себе, говорил мало. Если же удавалось его разговорить, предсказывал тяжелые потрясения в жизни всех и каждого. Младший сын Всеволод, офицер дей ствующей армии, остался за границей и лишь в конце 20х . возвратился на родину. Подававший большие надежды в науке, любимый сын Виктор подался на юг к Корнилову и, не доехав до места назначения, погиб. Ктото сообщил его родителям, что Виктора расстреляли красногвардейцы. Павлов поверил, о чем свидетельствует его намерение посвятить свою книгу «Двадца тилетний опыт объективного изучения высшей нервной деятель ности (поведения) животных» «сыну Виктору, зверски замучен ному большевиками». Позднее выяснилось, что Виктор умер от тифа в больнице на станции Барвенково. Был расстрелян Борис, сын его сотрудницы Марии Капитоновны Петровой, которую он любил и переносил свою любовь на ее сына. Огромным напря жением воли и терпения Павлов, сам погруженный в страдания, вернул к жизни любимую женщину, желавшую собственной смерти после потери сына.

Чекисты неоднократно устраивали обыски в квартире Павло ва, конфисковали золотые вещи, включая золотые медали, ко торыми он был награжден за научные достижения, на короткое время задерживали как его самого, так и старшего сына — Вла димира, проживавшего вместе с родителями. Продолжительным политическим арестам подверглись многие друзья Ивана Петро вича. Среди них был его товарищ по клинике С. П. Боткина, бывший директор ИИЭМа и оберпрокурор Священного Синода С. М. Лукьянов, выдающийся отечественный патолог, ученый с мировым именем.

Иван Петрович из патриотических побуждений считал, что войну с Германией нужно продолжать «до победного конца». Естественно, что переговоры в Бресте о мире не находили под держки в его душе. 23 ноября 1917 г. Конференция ВМА едино гласно присоединилась к воззванию Академии наук не поддержи вать Брестский мир. Павлов работал в этих обоих учреждениях, полностью одобрял воззвание и последними словами поносил «постыдный и непрочный сепаратный мир», высказывая опасение, что «воюющие державы раздерут родину на части». Пори цал он также разгром большевиками Учредительного собрания. Его настроением той поры пронизана речь у гроба давнего дру Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 655 га — художника Н. Н. Дубовского. В январе 1918 г. Павлов го ворил:

«Дорогой друг!

Я завидую тебе. Ты более не видишь нашими слабыми, зем ными глазами все растущего раздирания и опозорения Родины, и ты закончил твой жизненный путь славным концом, славною смертию. Ты показал, что нет более тяжелого удара по сердцу, чем гибель Родины. Точно в тот момент, когда твоего уха косну лось известие, что волна безумия, бегущая по широкому просто ру Родины, покрыла и твой родной Новочеркасск, твое сердце отказалось биться, отказалось жить! — Да, совершается грозный и неумолимый приговор истории над нашей славянской семьей! Давно погибла старшая сестра — прекрасная Польша! Дошел черед и до младшей сестры — России, казавшейся такой могу чей, такой богатырской, такой несокрушимой! Она гибнет так же в критический период политического созревания, сраженная тем же злым недугом слепоты перед действительностью. Эта гибель зло и верно обеспечена неукротимой и более неодолимой силой корыстных, низких влечений, легкомысленно и недобро совестно разбуженных и лишенных узды, в огромной темной массе русского народа. А Родина тебе дорога! Ты любил ее боль ше всего! Ты жил ее красками и линиями и ты воплотил это еще недавно в твоем чудном творении “Родина”. Этой картине место на твоей простой могильной плите! Она — весь ты — с твоим та лантом и неугасимою любовью к Родине. Что дивного, что кисть навсегда выпала из твоих рук, когда Родина становится не твоею, а чужою. Прощай друг! Может быть до скорого свидания, если за этой доской ждет нас новое будущее и, будем верить, светлое, которое простит нам наши русские слабости, приведшие к гибе ли Родины. Прости!» [7].

Зато 25 февраля 1918 г. Павлов вместе со всей Военномеди цинской академией горячо отозвался на декрет «Социалистиче ское отечество в опасности!», подписанный Лениным четырьмя днями раньше. Конференция (ученый совет) этого старейшего учебного заведения России постановила: «Академия горячо от зывается на призыв защиты Родины, немедленно принимая все меры к широкой организации помощи больным и раненым и формируя специальные группы из врачей и студентов для борь бы с возможными эпидемиями, но вместе с тем продолжает по возможности свои научноучебные занятия и лечебную деятель ность, заканчивает чтение лекций в кратчайший срок и произ водит экзамены» [8]. Иван Петрович, хотя и не принял большевистскую революцию, продолжал самоотверженно трудиться на благо родины в учреждениях, подвластных большевикам.

Однако научная работа в павловских лабораториях, значи тельно подорванная войной с Германией вследствие призыва многих сотрудников в действующую армию, продолжала идти на убыль. Работников становилось все меньше. Нехватка испы тывалась во всем: в подопытных животных, в корме для них, в инструментарии и медикаментах. Это сильно удручало Ивана Петровича, дорожившего каждым рабочим днем, когда до 70ле тия оставалось всего 2 года, а по его убеждению, «срок деятель ной человеческой жизни именно 70 лет». Жаль было терять дра гоценное время, работая недостаточно эффективно.

Болезненно реагируя на ограничение свобод, он в соавторстве со своим учеником М. М. Губергрицем опубликовал в журнале «Русский врач» статью «Рефлекс свободы». Этой теме Иван Петрович уделил немало места в трех публичных лекциях (28 ап реля, 20 и 27 мая 1918 г.) под общим названием «Об уме вообще и о русском в частности», наделавших много шума в петроград ском обществе [9, 10, 11].

Поскольку лекции полностью опубликованы в этой книге, нет нужды их комментировать. Скажу только, что некоторые недо бросовестные авторы, делая из них купюры в худших традици ях прежних общественнополитических изданий, изображают Павлова чуть ли не русофобом. Лекции же, напротив, свидетель ствуют о его державном патриотизме, о боли за судьбу России, о воинствующей позиции по отношению к тем деяниям новой вла сти, с которыми он был не согласен. Сильнее всего он клял боль шевиков за развал Великой России, за ее ослабление, ведущее к гибели.

Очевидно, после этих лекций Павлов стал национальным сим волом политического сопротивления, символом человеческого противодействия неблагоприятным обстоятельствам. Преодоле вая их, он продолжал трудиться с отчаянным самоотречением, поскольку, по его словам, «в тяжелое время, полное неотступ ной скорби для думающих и чувствующих, чувствующих по человечески, остается одна жизненная опора — исполнение по мере сил принятого на себя долга». Эти строки из письма Ивана Петровича, которым он ответил на поздравление с 75летием коллеге по врачебной профессии В. Ф. ВойноЯсенецкому, а в ту пору опальному архиепископу Луке, «изгнанному за веру Христову к самому краю Земли». Письмо Павлова заканчивалось словами: «Всей душой сочувствую Вам в Вашем мучениче стве» [12]. Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 657

В исполнении долга перед родиной ничто не могло сломить непреклонную волю и могучий дух великого патриота. В течение всей гражданской войны он продолжал преподавать физиологию в Военномедицинской академии, где учебный процесс шел не прерывно, без сбоев. Согласно послужному списку И. П. Пав лова, его служба в Красной Армии началась 23 февраля 1918 г. — в день ее рождения.

«Не было отопления в лаборатории, он надевал шубу и мехо вую шапку с длинными наушниками и так сидел на опытах со трудников. Не было света — он оперировал с лучиной, которую держал над операционным столом ассистент. Даже выработка целебного желудочного сока продолжалась, хотя в меньшем масштабе, чем раньше» [13]. Однако в 1920 г., самом тяжелом для павловских лабораторий, все собаки на «фабрике желудоч ного сока» в ИЭМе погибли, и аптеки Петрограда не получили ни одного флакона этого целебного препарата.

Весной 1919 г. Иван Петрович собственноручно вскопал и засеял участок земли, отведенный ему, как и другим сотрудни кам, на территории Института экспериментальной медицины. Сам полол огород и только к поливке и ночным дежурствам по его охране допускал старшего сына. На своем участке он собрал хороший урожай картофеля и капусты. Гордился, что его ого род лучший, стыдил молодых ученых, которые не находили в себе сил для выращивания овощей.

И все-таки стужа в квартире и на работе, неполноценное пи тание, тягостные раздумья о будущем России подточили здоро вье Павлова — осенью 1919 г. (в 70 лет) он перенес тяжелую пневмонию, первую из нескольких на протяжении 17 лет остав шейся жизни, а последняя из них в феврале 1936 г. явилась при чиной его преждевременной смерти. В 1919 г. организм Ивана Петровича справился с тяжким недугом.

Родственники и знакомые, ученые США, Германии, Швеции, Чехословакии, обеспокоенные состоянием здоровья Павлова, настойчиво звали его за границу. Даже Совнарком предлагал ему покинуть РСФСР, но он отказался. Однако летом 1920 г. его на мерения изменились. В июне он написал письма в Совнарком с просьбой о «свободе оставления России».

Ленин сделал все для того, чтобы удержать И. П. Павлова от эмиграции. Он писал Г. Е. Зиновьеву, что отпустить Павлова «было бы вряд ли разумно, поскольку он выразил мысль, что, будучи правдивым человеком, он, если возникнет соответству ющее обсуждение, будет высказываться против советской влас ти и коммунизма в России. В то же время этот ученый представляет собой такую культурную ценность, что невозможно насиль ственно удерживать его в России в условиях материальной нуж ды» [14].

Ленин потребовал от Зиновьева «под его личную ответствен ность совершенно немедленно обеспечить Павлова и личную жизнь, его лаборатории, его животных, его помощников всем, что он только найдет нужным» [15]. Начали с предоставления Ивану Петровичу и его семье особого спецпайка, надеясь за ткнуть ему рот пирогом. Месячный «особый улучшенный паек», назначенный Павлову, включал 70 фунтов * пшеничной муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов свежей рыбы, 3 фунта черной икры, 10 фунтов бобов, 4 фунта сыра, 5 фунтов сухофруктов, 750 па пирос [16]. Но Павлов отказался от пайка и написал еще одно письмо в Совнарком, «полное, — как писал В. Д. БончБруевич [15], — негодования, глубокой грусти и великого достоинства», в котором сетовал на непонимание правительством главного в его предыдущем прошении. Своим письмом он стремился привлечь внимание правительства не к своей личности, а к бедственному положению отечественных ученых и науки, что ускоряло дви жение России к пропасти. Во имя спасения родины Павлов тре бовал, чтобы работа ученого признавалась государством как одна из высших форм служения народу, чтобы ученых не считали представителями эксплуататорских классов.

Прочитав павловское письмо, Ленин с горечью сказал В. Д. БончБруевичу: «Да, он прав, он совершенно прав. Он на писал изумительно честно, и мы должны особо ценить таких людей. Сейчас же напишите ему, что правительство примет все меры к улучшению положения ученых. Еще раз просите его не уезжать из России» [15].

Непреклонность Ивана Петровича подтвердил в январе 1921 г. один из руководителей Петросовета Митрофанов. Оправ дываясь перед Кремлем за то, что не может преодолеть отказ Пав лова от привилегий, он писал: «Относясь с уважением к личной жизни профессора Павлова, мы ничего не в силах сделать, так как он упорно отвергает помощь. Он говорит, что не может пользоваться привилегиями, которыми не пользуются его кол леги… Положение профессора Павлова может быть улучшено только путем снабжения семейными пайками ведущих ученых Петрограда; это, возможно, удовлетворит Павлова» [17].

Благодаря письмам И. П. Павлова в Совнарком Комиссия по улучшению быта ученых (КУБУ), работавшая с начала 1920 г. с

* 1 фунт ? 453 г. Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 659 весьма скромным успехом, была преобразована в ЦЕКУБУ, ко торую возглавил А. М. Горький. В конце августа Павлову возвра тили конфискованные у него 6 золотых медалей. В октябре Бонч Бруевич разослал копии письма Ивана Петровича в Наркомвоен, Наркомпрос, Наркомвнудел, Наркомсобес, Наркомтруд, Нарко мюст, Наркомфин с обращением: «Может быть, будет признано желательным принять какиелибо экстренные меры к улучше нию положения ученых?!» [15].

24 января 1921 г. СНК принял постановление за подписью Ленина о создании академику Павлову особых условий для ис следовательской деятельности. Это постановление стало охран ной грамотой Ивану Петровичу. Оно сделало его в течение всей жизни неприкасаемым для репрессивных органов.

Однако материализация основных положений ленинского декрета сильно затянулась. В октябре 1921 г. СНК ассигновал на павловские лаборатории 942 млн. 50 тыс. рублей, но по назна чению дошли только 30 млн. рублей. Это была ничтожная сум ма — ведь тогда 1 фунт муки стоил 300 тыс. рублей. Остальные деньги петроградские власти во главе с Зиновьевым израсходо вали по своему усмотрению. Иван Петрович не убоялся известить об этом безобразии СНК. Результатом его бескомпромиссного по ведения стало учреждение новой комиссии содействия павлов ским лабораториям под председательством наркома здравоохра нения Н. А. Семашко. Комиссия подтвердила обоснованность павловских претензий. Срочно было выделено 65 тыс. рублей зо лотом, и эти деньги, ставшие весьма весомыми после денежной реформы Г. Я. Сокольникова (Бриллианта), дошли до лаборато рий. В конце 1923 г. Иван Петрович писал за границу Б. П. Баб кину: «Моя работа разворачивается в широких масштабах. У меня собралось много работников, и я не в состоянии принять всех желающих» [18]. Уже в 1924 г. объем научной продукции павловского коллектива достиг уровня 1913 г.

Вместе с тем Ленин задался целью сделать Павлова лояльным советской власти и возложил эту нелегкую миссию на Н. И. Бу харина. Выбор оказался безошибочным. Ретроспективная оцен ка ленинского окружения той поры позволяет считать, что ник то другой лучше Бухарина с этой задачей не справился бы. Однако «любимец партии» не успел приступить к выполнению партийного задания, как подвергся жестокой критике Ивана Петровича — человека, с которым ему предстояло дружить.

25 сентября 1923 г. Павлов читал вступительную лекцию сту дентам второго курса ВМА. Лекция была посвящена анализу революционного процесса на основе впечатлений от зарубежной поездки Ивана Петровича в мае. Он посетил Париж, НьюЙорк, Чикаго, БаттлКрик, Эдинбург. Нигде не допустил ни одного нелояльного высказывания в адрес Советской России и больше виков, хотя его провоцировали на это. А приехав домой, в лекции студентаммедикам заявил, что пересек всю Европу, побывал в Америке, общался со многими людьми, но «не нашел следов мировой революции». Напротив, в Европе под влиянием нашей революции зародился фашизм, который неизбежно превратится в главного врага большевизма, а значит, и Советского госу дарства.

Свою лекцию Павлов построил на критическом анализе двух брошюр Н. И. Бухарина (одна из них имела соавтора — Е. А. Пре ображенского): «Азбука коммунизма» и «Пролетарская револю ция и культура». Подробный анализ павловской лекции и собы тий вокруг нее имеется в статье «Иван Павлов и Николай Бухарин», опубликованной мною в соавторстве с Ю. А. Вино градовым в журнале «Звезда» [19]. Здесь уместно заметить, что И. П. Павлов, конечно же, не знал о ленинском поручении Бу харину и невольно поставил его в труднейшее положение.

На павловской лекции присутствовал агент ГПУ. На следую щий день ее стенограмму изучали ответственные товарищи в Крем ле и Смольном. Первым (27 сентября) отреагировал Л. Д. Троц кий, приславший Ивану Петровичу письмо, в котором просил разъяснить различия между учениями Павлова и Фрейда. В на чале 1924 г. последовала реакция официальной прессы — уви дели свет статьи Г. Е. Зиновьева и Н. И. Бухарина. В отличие от письма Троцкого, эти публикации были ругательными.

Статья Бухарина, опубликованная в журнале «Красная новь» и перепечатанная в «Нашей искре» (журнале ВМА), вызвала гнев Ивана Петровича, которого обидели политические приемы автора — искажение («передергивание») павловских слов, купю ры и прочее. Негодование усиливали реакции людей в учрежде ниях, где работал Павлов. Некоторые коллеги подогревали пав ловские страсти, другие стали избегать контактов с ним. По завершении учебного года он вынужден был расстаться с Воен номедицинской академией после непрерывных 50 лет учебы и работы в этой колыбели российской медицины.

В публичных лекциях Павлов теперь еще яростнее нападал на политическое руководство страны, клеймил революционные идеи и средства достижения большевиками своих целей. Так, 20 апреля 1924 г. он читал лекцию в здании бывшей Городской думы (на Невском проспекте рядом с Гостиным двором) на тему: «Несколько применений новой физиологии мозга к жизни». В Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 661 лекции прямо говорилось о несовместимости инстинкта свобо ды, с которым рождается каждый человек, и окружающей его действительности в условиях диктатуры пролетариата.

Процитировав покойного Ленина, утверждавшего, что «дик татура пролетариата обеспечит себе победу путем террора и на силия», Павлов заявил, что насилие — это палка о двух концах. Подавляя врожденный инстинкт свободы, «террор, да еще в со провождении голода… усиливает в людях рефлекс рабской по корности». В результате такой «бесспорно скверной воспитатель ной практики» нация будет забита, рабски принижена. Ее будут составлять не свободные люди, а жалкие рабы. Но нужно знать, говорил Иван Петрович, и о другом конце этой палки: «Инстинкт свободы живуч… до конца его не вытравить никакими террора ми». Он будет жить даже в рабских душах и возродится в самый неподходящий для насильников исторический момент.

Вместе с тем преследование частной собственности, попрание традиций, верований и других святынь гражданина прежде ве ликой России вызывает в головах многих людей «сшибки» про цессов возбуждения и торможения, чем «приводится в полное расстройство вся нервная система населения, это почва для сплошных неврозов». В таком состоянии, продолжал свою мысль Павлов, в деятельности мозга возникает парадоксальная фаза, для которой характерно прекращение ответов на сильные сти мулы (действительность) при сохранении и даже усилении ре акций на слабые раздражители (слова). Поэтому к седьмому году революции у многих людей утратилась восприимчивость к дей ствительности и обострилась восприимчивость к словам: «Их условные рефлексы координированы не с действительностью, а со словами. Слова для них значат больше, чем факты». В под тверждение своих выводов Иван Петрович приводил пример поведения тяжелого невропата — пациента клиники нервных бо лезней. На включение красной лампочки он совсем не реагиро вал, а слово «красный» вызывало у него бурную реакцию.

Текст павловской лекции 1924 г. не сохранился. Я воспроиз вел его по цитатам из критической статьи Н. А. Гредескула, опубликованной в журнале «Звезда» (1924. № 3) под названием «Условные рефлексы и революция» [20]. В ту пору редактором «Звезды» был И. М. Майский, а всю работу редакции направлял Г. Е. Зиновьев. Автор критической статьи, в которой Павлов объявлялся «ученым союзником и защитником эксплуататор ского класса», тоже являл собой незаурядную и весьма типич ную для того времени личность. Он был профессором Петербург ского политехнического института, одним из основателей партии кадетов, товарищем (заместителем) председателя Государствен ной думы. Революция заставила его перекраситься из антимар ксиста в ревностного проповедника большевистской идеологии. Опытный политик, публикуя свою штрейкбрехерскую статью против Павлова, не мог не понимать, что делает публичный по литический донос, дает основание властям расправиться с Ива ном Петровичем. Повидимому, он недооценил крепости ленин ской охранной грамоты, выданной Павлову.

Иван Петрович продолжал шокировать партийное руковод ство и правительство страны, в первую очередь — Ленинграда, своими речами, поступками и письмами в СНК. Он не боялся бичевать общие и частные пороки общественного строя и мето дов управления страной, формирования общественного созна ния, руководства наукой и т.д.

«Вы в Вашей работе, — писал Павлов Бухарину в 1931 г., — слишком упрощаете человека и рассчитываете его сделать истин но общественным, запирая его, например, на всяческих и бес конечных собраниях для выслушивания одних и тех же поуче ний» [21].

Беспардонным посягательством на свободу мысли он называл внедрение партийной идеологии в науку: «Революция для ме ня — это действительно чтото ужасное по жестокости и наси лию, насилию даже над наукой; ведь один ваш диалектический материализм по его теперешней жизненной постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инквизиции» [21]. В другом письме Павлов утверждал: «А введенный в устав Ака демии [наук] параграф, что вся научная работа Академии долж на вестись на платформе учения о диалектическом материализ ме Маркса и Энгельса, — разве это не величайшее насилие даже над научной мыслью? Чем это отстает от средневековой инкви зиции и т.д., и т.д., и т.д.?» [22].

Отказываясь выполнять рекомендации управления делами Академии наук о применении ряда мер по укреплению трудовой дисциплины в научных учреждениях, Иван Петрович заявил: «Научная лаборатория — не фабрика, а я — не надсмотрщик… нельзя третировать умственный труд по шаблону физического».

Он игнорировал требования аппарата Академии наук о состав лении многолетних детальных планов научной работы. Его от вет в 1930 г. содержит такие слова: «В будущем году, как и в предыдущем, главнейшая работа Института (Института физио логии. — Авт .) будет сосредоточена на изучении высшей не рвной деятельности собак по методу условных рефлексов. Бли же, подробнее ничего сказать не могу… Действительное течение Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 663 свободной научной работы определяется тем, что встречается на пути исследования и чего предвидеть нельзя. Эти нерассчиты ваемые, неожиданные повороты исследования и составляют главную силу, радость и прелесть научной работы».

В 1932 г. Иван Петрович использовал эти же аргументы, ве сомые в своей простоте и очевидные человеку науки, чтобы укло ниться от выполнения жесткого требования чиновников от Ака демии наук о планировании работ Физиологического института на 1933 г. и вторую пятилетку. К сказанному нравоучительно добавлял: «Для государственного правильного расчета остается только знать финансовую сторону дела» [23].

Его очень тревожило нерациональное расходование государ ственных финансов, «народной копейки». Даже в своем юбилей ном интервью (в день 85летия) он выговаривал корреспонденту «Известий»: «Советская власть дает чрезвычайные средства для науки. Я бы хотел только, чтобы органы, руководящие научной работой, больше берегли эти народные средства, осторожнее и с б?льшим выбором расходовали их на некоторые, недостаточно проверенные изобретения» [24].

Таких примеров было немало в силу недостаточной научной компетентности академических чиновников, а зачастую просто традиций кумовства в чиновничьей среде. За полгода до этого интервью, в марте 1934 г., правительство одним распоряжением выделило 3 персональных автомобиля: академику И. П. Павло ву, профессору А. Д. Сперанскому и молодому научному сотруд нику ВИЭМа Г. С. Календарову. Так Иван Петрович оказался в одной компании с человеком, который в 30е . истратил впус тую огромные деньги на исследования, в результате которых он обещал правительству научиться управлять психикой людей по средством радиоволн. Работы считались сверхсекретными, что и позволяло Календарову блефовать до поры до времени. Одна ко сотрудники И. П. Павлова, как мне рассказывал С. И. Галь перин, знали о них и с сарказмом поведали это своему учителю, вызвав его негодование по поводу и шарлатанства исполнителя, и невежества заказчиков. Ведь никакого научного обоснования такая работа не имела.

Иван Петрович болезненно реагировал на отмену в начале 20х . докторских диссертаций, после чего профессорами вузов стали назначать людей, не овладевших научной методологией. Новая власть нуждалась в преданных ей научнопедагогических кадрах, которым могла доверить воспитание новой интеллиген ции. Старые преподаватели изгонялись из вузов, многие поки нули Советский Союз. Неизбежными издержками такой политики стали понижение уровня квалификации педагогов и недо статочно грамотное проведение научных исследований. Здесь корни лысенковщины и многих других болезней отечественной науки. Слова Павлова по этому поводу до сих пор звучат как приговор: «В России начался парад неучей! Полуграмотный учи тель может воспитать только безграмотного ученика!»

В силу высокой ответственности за судьбу высшего образова ния в стране И. П. Павлов не мог признать правильным возник новение в СССР в течение 1929—1930 . более 30 медицинских институтов. Он считал, что для них нет ни кадров, ни матери альной базы, и протестовал против существования вузовских кафедр, на которых не ведется научная работа. Со свойственной прямолинейностью и душевной болью писал в Академию наук: «В конце концов должна восторжествовать здравая мысль, что в высших учебных заведениях необходимы не только препода ватели, но и научные деятели с исследовательскими лаборато риями. Иначе наши высшие учебные заведения превратятся в гимназии и мы, не в пример всему культурному миру, будем лишены высших учебных заведений» [25].

Подобные протесты Павлова против ломки образования и науки вызывали досаду и озабоченность правительства, особен но на рубеже 20—30х . Тогда он выступил против планов ре организации Академии наук, намечавшейся на 1929 г. Прави тельство задалось целью обеспечить большее участие академии в решении практических задач по индустриализации страны и подъему сельского хозяйства, в строительстве социализма. На мечалось одномоментно ввести в академию 42 новых действи тельных члена, чтобы эти академики составляли в ней подавля ющее большинство при голосовании по спорным вопросам. Впервые вводились академики по общественным наукам. Среди них фигурировали Н. И. Бухарин, А. В. Луначарский и другие видные партийные деятели. 21 июля 1928 г. «Известия» помес тили список кандидатов в Академию наук СССР.

6 октября 1928 г. Павлов писал в СНК: «Я считаю своим дол гом обратить ваше внимание на важную черту приближающихся выборов в Академию наук. Впервые в истории нашей Академии, насколько мне известно, государство перед выборами заявляет о желательности избрания тех или иных кандидатов. Все орга ны государства (пресса, руководство высших учебных заведений и общественных организаций) воинственно настаивают на испол нении его желаний. Мне кажется, что это оскорбляет достоин ство Академии и ляжет тяжелым грузом на совесть академиков. Было бы справедливее, если бы государство прямо назначало в Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 665 Академию лучших, с его точки зрения, людей. А как действует на людей его нынешний образ действий?! Я приведу в пример событие, происшедшее три или четыре года назад. Тогдашний председатель Горисполкома Зиновьев подверг работников обра зования следующей процедуре: “Выдвинута резолюция. Кто против? Молчание. Резолюция принята единогласно”. В те дни я встретил одного моего товарищапрофессора и поделился с ним своим возмущением по этому поводу. Я должен добавить, что этот мой товарищ имел репутацию человека исключительной чести. Ответ его был следующим: “А чего вы хотите? Разве вы не зна ете, что сейчас любое возражение — это самоубийство?”

Нельзя не признать, что наша текущая ситуация возлагает на нас огромную ответственность» [26].

Непримиримость И. П. Павлова нередко огорчала коллег и прежде всего непременного секретаря Академии наук С. Ф. Оль денбурга, который считал, что академия может спастись, толь ко покоряясь требованиям ВКП(б). Во время одного особенно жаркого спора В. И. Вернадский предложил принять настойчи вые указания компартии голосовать за баллотирующихся кан дидатов не персонально, а по спискам, Павлов взорвался: «То, что вы предлагаете — это лакейство!» Попытки успокоить его не увенчались успехом… «Павлов почти кричал, что мы должны заявить о себе большевикам, что нечего их бояться, что не нуж но никаких предварительных переговоров, что каждый может и должен действовать самостоятельно и т.д. Сергей (Ольденбург) решительно заявил, что ему, Ивану Павлову, позволено говорить все, что угодно, его не тронут, поскольку он находится в приви легированном положении, поскольку, как всем известно и как утверждают сами большевики, он — идейный лидер их партии. Павлов снова вскипел. Это было ужасно!» [27]. После этого ин цидента Иван Петрович до конца своей жизни не посетил ни одного общего собрания академии, считая поведение своих ака демических коллег в 1928—1929 . штрейкбрехерством и ка питуляцией перед грубой силой.

На горькие раздумья об одиночестве Ивана Петровича в на учной среде наводит ответ президента АН СССР А. П. Карпин ского председателю СНК В. М. Молотову, который переслал ему один из павловских протестов против репрессий в Ленинграде после убийства С. М. Кирова и требовал дать оценку этому пись му. «Я высоко ценю научные заслуги моего коллеги, — отвечал Карпинский Молотову, — уважаю его независимый характер и способность создавать как для работы его Института, так и для его личной исключительно благоприятные условия; я всегда сожалел, что он не принимает участия в общей академической жизни. Письмо акад. И. П. Павлова меня глубоко огорчило не потому, что, будучи таким же плохим политиком, как я, если не хуже, он возражает против мероприятий Правительства… Я неоднократно хотел просить у Вас свидания, чтобы побеседовать с Вами как о делах Академии, так и по ряду общих вопросов жизни нашей страны, ибо, мне думается, почему не выслушать иногда мнение хотя и недостаточно компетентного, но исключи тельно и искренно благожелательного лица. Вот этой благоже лательности я не нахожу в письме моего коллеги И. П. Павло ва, отделяющего себя и свою родину от нашей общей страны и нашего общего дела, и это именно то, что меня глубоко опечали ло» [28].

Весьма характерно, что Молотов переслал Карпинскому пав ловское письмо, содержащее упреки правительству не в «пере кореживании», как Иван Петрович выражался, отечественной науки, а в терроре и «безудержном своеволии власти». Именно такие протесты досаждали властям более всего. Иван Петрович без конца обращался в Совнарком с требованиями об освобожде нии изпод ареста знакомых ему людей (от академика Д. Н. Пря нишникова до уборщицы институтского вивария А. И. Барха товой), о необходимости прекращения репрессий и террора в стране, а также гонений на Церковь. «Привязанный к своей Ро дине, — писал он в СНК 20.08. 1930 г., — считаю моим долгом обратить внимание Правительства на следующее. Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исклю чительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерно усердное искание врагов режима, или метод устрашения, или еще что нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем числе случаев для ареста нет ни малейшего основания, т.е. виновнос ти в действительности. А жизненные последствия факта поваль ного арестования совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энергия, интерес к жизни. В видах ли это нормального государства?» [29].

Не менее жестким предостережением воспринимается обра щение в СНК 21 декабря 1934 г.: «Мы жили и живем под нео слабевающим режимом террора и насилия… Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься. Тем, которые злобно приговаривают к смерти мас сы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и дума Эволюция политических взглядов И. П. Павлова 667 ющими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превраще ны в забитых животных, едва ли возможно сделаться существа ми с чувством собственного человеческого достоинства» [1]. Письмо достигло адресата, поскольку есть ответ на него Моло това.

В архиве сохранился вариант этого письма, содержащий та кие слова: «Это, бесспорно, скверная людская практика. Люди порядочные в этой школе делаются позорными рабами… С раба ми, конечно, ничего хорошего не сделать, а рабский дух, осно вательно натренированный, скоро потом не выгонишь» [22].

На торжественном заседании, посвященном 100летию со дня рождения Ивана Михайловича Сеченова, 26 декабря 1929 г. Павлов обратился к портрету покойного юбиляра со словами: «О, суровый и благородный товарищ! Как бы ты страдал, если бы еще оставался среди нас! Мы живем под господством жестокого прин ципа: государство, власть — все, личность обывателя — ничто. Жизнь, свобода, достоинство, убеждения, верования, привычки, возможность учиться, средства к жизни, пища, жилище, одеж да — все это в руках государства. А у обывателя только беспре кословное повиновение. Естественно, господа, что все обыватель ство превращается в трепещущую массу, из которой — и то не часто — доносятся вопли: “Я потерял или потеряла чувство соб ственного достоинства, мне стыдно самого или самой себя!” На таком фундаменте, господа, не только нельзя построить культур ное государство, но на нем не могло бы держаться долго какое бы то ни было государство.