И. С. ЦИТОВИЧ

И. С. ЦИТОВИЧ

Как я учился и работал у Павлова

Военномедицинская академия в конце прошлого века (1898 г.) блистала европейски известными именами ученых (В. В. Пашу тин, И. П. Павлов, М. Д. Лавдовский, А. П. Бородин, В. М. Бех терев, покинувшие Академию И. Ф. Цион, И. М. Сеченов и др.). Еще большей известностью в Петербурге пользовались практи киклиницисты: С. П. Боткин, Евгений Павлов, К. Ф. Славян ский, В. А. Манассеин, В. Н. Сиротинин и др. И все же чуткая студенческая молодежь старших курсов, выделяя Ивана Петро вича, говорила нам, новичкамстудентам: «Вот подождите, на втором курсе познакомитесь с Павловым… Узнаете настоящих ученых».

Наконец дождались. В точно назначенное время торопливой походкой вошел в аудиторию Иван Петрович. Ответив на при ветствие, он сел в кресло и сразу приступил к изложению пред мета. Мы слушали и в то же время рассматривали его. Среднего роста, плотный, с широкой, окладистой, уже поседевшей боро дой, он обладал юношески живой мимикой, звучным голосом, необычайно простой и в то же время яркой речью, умением под бирать слова, четко отображавшие то, что он хотел сказать и под черкнуть в своей лекции.

Читая уже третий год курс физиологии, Иван Петрович отме тил в своей первой лекции, что в современных учебниках его курс отображен плохо и что лекции поэтому лучше записывать. Трое студентов, в числе которых был и я, откликнулись на этот призыв и решили записать и издать лекции. Когда мы предста вились Павлову и сообщили ему об этом, он встретил нас чрезвы чайно дружески, одобрил наше решение и обещал свою помощь. Он сказал нам, что главная задача заключается в том, чтобы составить компилятивный конспект, а исходя из описания опы та как научного факта, дать товарищам обоснования теоретиче ских закономерностей функций органов и систем. Как я учился и работал у Павлова 421

Так начались наш частые встречи с Иваном Петровичем не только на лекциях, но и в специальные часы просмотра наших записей. Так как из Военномедицинской академии И. П. Пав лов обычно торопился на свои опыты в любимый им Институт экспериментальной медицины, то для просмотра записанных нами лекций он выделял часы своего домашнего досуга.

Вспоминаю первую нашу всречу на квартире у Ивана Петро вича. Признаться, мы шли к нему несколько робея. Когда же Иван Петрович приветливо принял нас в своем кабинете, усадил, да еще и угостил чаем, вся робость пропала, и мы принялись по очереди читать записанное. Помахивая своим пенсне, он внима тельно слушал, вставляя замечания, одобряя, поправляя и уточ няя выводы. Двое из нас благополучно прочли записи, однако когда принялся за чтение третий, Иван Петрович стал часто об рывать его, потом замахал руками и воскликнул: «Нет, это че пуха какаято. Это надо переделать наново!» И тотчас же стал прощаться с нами. Мы все чувствовали себя тогда страшно не ловко.

Первая неудача не имела серьезных последствий. Через не сколько дней Иван Петрович снова пригласил нас к себе. С тех пор мы часто посещали нашего учителя.

Во время встреч живой и общительный Иван Петрович инте ресовался нашими студенческими делами, студенческим движением. Происходило это в памятный 99й год, когда молодежь Петербурга активно участвовала в первых революционных вы ступлениях масс. За участие в уличной демонстрации 8 февра ля студенты были избиты полицией и ответили на это забастов кой. Павлов, единственный из профессоров Военномедицинской академии, понимал студенчество и сочувствовал ему.

Иван Петрович никогда не искал популярности и, насколько мне известно, не выступал на студенческих сходках и вечерин ках. Однако нам хорошо было известно, что в академической среде он был ярым сторонником и защитником студентов.

Студенты платили за это Павлову горячей любовью и уважением. В резолюции бастовавших в 99м году студентов Акаде мии, осудившей поведение профессоров, было подчеркнуто един ственно незапятнанное имя Ивана Петровича.

Павлов бесстрашно выступал за справедливость и против ре акции не только внутри Академии. Известны его неоднократные выступления и по крупным научным проблемам. Монархическая суворинская газета «Новое время» предоставила тогда свои стра ницы для систематической травли Павлова и его сектора. Это серьезно угрожало научной работе Павлова и его положению в 422 И. С. ЦИТОВИЧ Академии. Несмотря на это, Иван Петрович выступил в защит вивисекции.

Поражала нас всегда его скромность. Живя далеко от Акаде мии, он ездил в конке и нередко в хорошую погоду забирался на «империал». Общительный по характеру, он тут же заводил бе седу на интересующую его тему — была ли это научная новость или общественное событие, он не стеснялся обсуждать тему во всеуслышание, а в те времена это было далеко небезопасно. Все это влекло к нему учеников.

Но было бы неправильно думать, что Иван Петрович не был требовательным. Студенты на лекциях по физиологии нередко были свидетелями того, как неудавшаяся демонстрация опыта вызывала со стороны Павлова бурю негодования по адресу асси стентов. Попадало иногда и тем студентам, которые были невни мательны или готовы были «на слово поверить профессору, что бы не терзать только кролика или собачку». Много позднее мы поняли, что для него все эти опыты не были только шаблонной наскучившей иллюстрацией лекций, а ими он неустанно прове рял и испытывал природу.

Но физиологический эксперимент надо было не только видеть, но и правильно понять; вот почему Павлов никогда не уставал подробно разбирать, разъяснять опыты, вдумчивые вопросы сту дента всегда радовали его и превращали лекцию в живую и яр кую беседу. Прошли десятки лет, когда мне снова привелось случайно услышать его лекцию в Академии, и я видел, что Иван Петрович вел свое преподавание с прежним жаром, с прежним энтузиазмом. Это был его метод.

Интересен был Иван Петрович и как экзаменатор. Здесь, как и всегда, не было ни капли формализма. Студенты, любя его и читаемый им интересный курс, никогда не шли на экзамен без достаточной подготовки. Живо и спокойно проходили беседы, и никогда у студента перед лицом великого физиолога «не уходи ла душа в пятки». Правда, случалось, что студент скажет иног да такое, от чего Иван Петрович даже подскочит, но при этом всеобщее возмущение было настолько велико, что неудачник оставалось только поскорее ретироваться.

Основная задача преподавания Павлова заключалась в том, чтобы передать свой курс с предельной ясностью, разъяснить целесообразность многочисленных реакций организма, свести их в одно стройное целое. Насколько восторженно принимал Пав лов научные факты, настолько сдержанно относился он к раз ным гипотезам. Экспериментальный курс он считал единствен Как я учился и работал у Павлова 423 но правильным, всегда оправдывавшим себя при подготовке ме диков.

Как педагог он понимал, что для будущего врача не столь важно, чтобы тот «вызубрил» курс физиологии, сколько необхо димо, чтобы врач научился логически мыслить, а для этого глу бокие знания надо связать с клиникой.

Считая крайне важным поддерживать научную связь со сту дентами старших курсов, Павлов объявил, что кроме лекций второму курсу он будет читать для всех желающих необязатель ный цикл лекций по новым вопросам физиологии. И вот в течение многих лет он совместно с биохимиком проф. А. Я. Дани левским систематически читал академический курс о новых завоеваниях в разрабатываемой им области науки. Эти интерес ные лекции посещали не только студенты, но и врачи и даже профессора.

Таким образом, на третьем курсе и я имел возможность, углуб ляя свои знания, снова слушать замечательные лекции Павло ва, на этот раз по академическому курсу — о роли вагуса. Это знакомило нас уже не со студенческим курсом, а с методами научноисследовательской работы и глубоко захватывало. Поэто му нет ничего удивительного в том, что я, а позднее и студенты Л. А. Орбели, А. И. Смирнов и другие решили испытать свои силы на исследовательской работе в лаборатории Павлова. До сих пор у него в лаборатории и в Институте экспериментальной ме дицины работали лишь врачи и докторанты, поэтому я не знал, примет ли он в свои стены рядового студента четвертого курса. Чтобы доказать серьезность своих намерений, я явился к нему с уже готовым планом своей темы, которая давно интересовала меня и касалась чувствительности нервных окончаний вкусово го прибора. Сначала меня удивило, что профессор не забыл меня — составителя его лекций, радушно принял и вниматель но выслушал мой план работы, не отверг его, ободрил меня, но нашел, что для начинающего работа будет трудновата. Поэтом через некоторое время он дал мне свою тему с тем условием, чтобы на опыты я приходил к нему в физиологическую лабора торию Института экспериментальной медицины. Излишне опи сывать глубокое волнение, охватившее меня при мысли, что я включаюсь в число работающих в лаборатории выдающегося ученого.

Явившись в назначенный час на Аптекарский остров, где помещалась знаменитая лаборатория Павлова, я увидел Ивана Петровича в окружении его сотрудниковврачей, с которыми он вел оживленную беседу, горячо жестикулируя и наступая на 424 И. С. ЦИТОВИЧ спорившего с ним собеседника. Прислушавшись к разговору, я, признаться, был очень изумлен тем, что простой врач, даже не физиолог, а обыкновенный младший врач полка, приехавший подготовить диссертацию, дерзал оспаривать объяснение хода опыта. Другие сотрудники непринужденно поддерживали то одну, то другую спорящую сторону. Наконец, Павлов доказал ошибочность установки противников и, поздоровавшись со мной, повел меня в свой кабинет. Усевшись в кресло и усадив меня, он обстоятельно и понятно начал объяснять мне задачу исследова ния, заключающуюся в том, чтобы выяснить противоречия в действии пилокарпина, рассказал коротенько и о том, как надо поставить эти опыты на уже ранее оперированных собаках. Ука зав литературу, он спросил, читаю ли я понемецки. Ответы удовлетворили его, и он, крепко пожав мою руку, сказал: «Зав тра приходите на опыт, а статью я вам принесу».

На другой день в лаборатории меня уже ожидал ассистент Павлова А. П. Соколов, которому также было сказано, как и на какой собаке надо начать работу. С первых же слов Соколов сде лал мне замечание по поводу получасового опоздания. Меня немного обидела такая придирчивость, которую я объяснил не доброжелательством с его стороны. Позднее я убедился, что за мечание было вполне заслуженное, ибо сам Иван Петрович и вся лаборатория работали как часовой механизм. При существова шей в лаборатории строжайшей дисциплине мое опоздание дей ствительно не могло быть оправдано.

Для первого моего опыта была доставлена собака, собрано все необходимое. Ассистент обстоятельно рассказал мне все детали: как и что надо наблюдать, как вести записи опыта, как избегать посторонних влияний. Незаметно бежало время. Соколов пока зал мне, как набирать точную дозу пилокарпина и делать под кожное впрыскивание. Наладив все это, он оставил меня одно го, однако время от времени заходил в комнату и проверял меня.

Потом в комнату, где я работал, неожиданно вошел вернув шийся с лекции Иван Петрович. «А, здравствуйте! Ну, как де ла? — спросил он. — Что вы сегодня делали, как ваше имя, от чество?»

Было удивительно, что, несмотря на многочисленность лабо рантов, практикантов, докторов медицины, работавших в лабо ратории, Иван Петрович всегда величал их по имени и отчеству, и я не помню ни одного случая, когда бы он ошибся. Общеизве стна его феноменальная память в отношении собранных его со трудниками научных фактов и результатов опытов. Часто Пав лов лучше помнил цифровые данные опытов, чем сотрудники, Как я учился и работал у Павлова 425 проводившие их. И в отношении имен память Ивана Петровича была прямо изумительна: много десятков лет спустя, встречаясь с вами, он без труда не только узнавал, но и называл вас по имени.

Будучи студентом, я не мог ежедневно ходить на опыты, тем не менее правильное расписание было налажено, и почти всякий раз Иван Петрович заглядывал на опыты, обсуждал результаты и давал указания, как видоизменить или повторить опыт в даль нейшем. Самой замечательной стороной нашего пребывания в физиологической лаборатории была не только исследовательская работа, которую вел каждый из нас, а та атмосфера дружных поисков научной истины, которой была насыщена вся лаборато рия и которую неустанно поддерживал Иван Петрович.

Как он это делал? Как он сумел привить своим многочислен ным сотрудникам горячую и бескорыстную любовь и интерес к науке?

Прежде всего он был доступен для любого из своих учеников и никогда не отказывался от рядовой работы. Не говоря об опе рациях или вивисекционных опытах, на которых он нередко становился на место ассистента и доводил препаровку до конца, Павлов сплошь да рядом сам снимал, ставил в станок и выводил подопытных собак. Он связывал в одно целое интересы лабора тории с научными завоеваниями своих сотрудников: всякий новый научный факт, достижение или промах горячо обсужда лись на общих наших собраниях, которые ежедневно совпадали с часами завтрака. В общий зал спускался из кабинета со своей кружкой чая Иван Петрович и руководил беседой по наиболее интересной теме. В лаборатории не могло быть и речи о том, чтобы кто-нибудь засекретил свое открытие или скрыл свои не удачи: успехи и ошибки делались общим достоянием; каждом было известно, над чем работает другой, какое освещение при дается новым фактам, как можно толковать их иначе, какие перспективы открывают те или иные результаты. В те годы широко были развернуты работы по пищеварению, глубоко за хватывая весь состав сотрудников лаборатории. Можно себе представить, как такая атмосфера расширяла кругозор попавше го сюда врача и особенно студента! Однако Павлова и его учени ков волновали не только вопросы пищеварения. Любые события научной и общественной жизни находили здесь живейший от клик, особено у самого Ивана Петровича. Их совместно обсуж дали и часто горячо спорили.

Беседы с Иваном Петровичем были весьма ценны для всех его сотрудников. Для меня лично многие из его утверждений были 426 И. С. ЦИТОВИЧ откровением, так как круг моих знаний не выходил за пределы учебников. Многократно на разные лады подчеркивал он при всяком удобном случае великое значение научного факта, пре достерегал от предвзятых мыслей, от насилования фактов, от поспешных заключений, ведущих к легковесным гипотезам. Насколько уважительно Павлов относился к фактам, настолько недоверчиво выслушивал он разные умозрительные заключения. «Слова так и остаются словами, пустые звуки!» — часто говари вал он в ответ на высказывания, не подкрепленные эксперимен тальным доказательством.

Темы его лабораторных бесед никогда не были узко связаны только с текущей исследовательской работой или физиологией вообще. Развивая мысль о научном искании, о настойчивом изу чении научного явления, Иван Петрович подчеркивал значение страстности в этом деле. Он вспоминал свои переживания в пе риод увлечения коллекционированием жучков и бабочек. Он говорил, как целые версты преследовал какую-нибудь бабочку, как он подкрадывался к ней, какое отчаяние охватывало его при неудаче и какой бурной была радость, когда пленница попадала в его руки.

Помню, однажды к вечеру, уставшие, медленно шли мы из лаборатории домой по Лопухинской улице (теперь ул. Павлова), вдруг сзади догоняет нас Иван Петрович и с места начинает рас пекать: «Эх вы, молодежь, где же ваш энтузиазм? Разве так надо стремиться к еде? Аппетит — это выражение страсти в акте еды, а вы еле плететесь!» — махнул рукой и быстро пошел вперед.

Необычайная эмоциональность натуры Ивана Петровича за ставляла его, приходя в лабораторию, сначала, как мы говори ли, «отреагировать» на то или иное событие, волновавшее или интересовавшее его в данный момент: было ли это событие в Академии, какая-нибудь политическая новость или научное от крытие, иногда даже уличное происшествие. Все это сразу вы кладывалось и делалось предметом обмена мыслями. Я вправе утверждать, что такие беседы безусловно имели и воспитатель ное значение.

Поступив в Академию после окончания гимназии, я, конеч но, был увлечен открытиями естествознания: с захватывающим интересом слушал в изложении проф. Н. А. Холодковского учение и теорию Дарвина, но наряду с этим не умел сопоставить его учение с привитым мне раньше мировоззрением.

Както раз Павлов в одной из своих утренних бесед резко по ставил вопрос о религии. В этот день, торопясь, как всегда, в лабораторию, занятый своими мыслями, он дважды чуть не Как я учился и работал у Павлова 427 наткнулся на нашего студентамедика, который, идя впереди него, останавливался то перед часовенкой, то перед церковью и набожно осенял себя крестным знамением. С возмущением пе редавал нам это Иван Петрович: «Подумайте! Естественник, ме дик, а молится, как богаделка!». Атеизм Павлова произвел на меня сильнейшее впечатление и заставил иначе посмотреть на многое.

Большое значение придавал Иван Петрович тренировке орга низма и физическим упражнениям. Он горячо призывал нас вступить в гимнастическое общество, большим энтузиастом ко торого он был сам. Как физиолог не раз обосновывал он необхо димость гармонии развития и деятельности центров умственно го и физического труда. «Я неоднократно убеждался в том, что когда я, будучи сильно раздражен и взволнован во время опыта, сажусь за мышечную работу и начинаю вращать мех для искус ственного дыхания животного, я быстро успокаиваюсь… Очевид но, равновесие восстанавливается», — часто говаривал Иван Петрович. «После любой физической работы я испытываю на стоящую мышечную радость», — повторял он. И летние кани кулы из года в год Иван Петрович стремился использовать для физического труда: он любил садовые и огородные работы, про гулки, езду на велосипеде, игры и т. п. «Даже простой механизм часов, — говорил Павлов, — требует отдыха, после чего часы идут гораздо правильнее. Что говорить о потребности такого сложного организма, как человеческий?»

Павлов умел както незаметно ставить на коллективное об суждение ряд занимавших его вопросов. Особенно наглядно это было, когда во время моей работы в Институте (1900—1902) он проделал крутой поворот от пищеварения к области высшей нервной деятельности. Новые понятия, новые термины… Он и его ближайшие сотрудники собрали уже достаточно фактов, указывавших на то, что установленные ими явления проходят по типу рефлексов. Но какие это рефлексы? Чем они отличаются от общеизвестных рефлексов? Как их следует назвать? Помню, как, бывало, выйдя к ним или усевшись в кресло около работав шего в лаборатории своего старого приятеля проф. Г. А. Смир нова, Иван Петрович горячо и подробно обсуждал характерис тику таких рефлексов, указывая, почему эти рефлексы как временные связи должны называться условными. Мало кто ре шался оспаривать это положение, но мне казалось, что Иван Петрович бывал особенно доволен, если слышал какоелибо воз ражение или замечание: оно давало ему возможность привести все новые и новые доказательства в защиту своего взгляда и, 428 И. С. ЦИТОВИЧ может быть, еще полнее осветить изучаемый вопрос и устранить остающиеся у него сомнения.

Горячо волновали всю нашу лабораторию, особенно самого Ивана Петровича, новые открытия в науке, например, о двоя ком действии ферментов, первые наблюдения о влиянии гормо нов в пищеварении, а позднее — учение о функции мозга и т. п. Эти новинки вносили тогда некоторый диссонанс в стройное учение Павлова о целесообразности реакций в «духе нервизма» и нервной корреляции, доказанной им. Но он понимал, что од ними словами тут ничего не сделаешь, надо понять причины расхождения опытов у разных авторов или доказать ошибк оппонента. Коллективные обсуждения этих вопросов были не обходимы ему для того, чтобы яснее наметить план проверки новых исследований. С особенной живостью, с большой настой чивостью он повторял опыты, критиковал получаемые резуль таты, волновался. Но в конце концов перед лицом полученных неопровержимых фактов он сдавался. Видно было, что сразу ем нелегко было отказаться от выкристаллизовавшейся стройной схемы, но истину он ставил всегда выше всего.

Отчетливо вспоминаю борьбу за выяснение секреторного ап парата поджелудочной железы. Замечательные опыты Павлова о секреторно задерживающих нервах англичане опровергали выдвинутым учением о секретине. Иван Петрович горячо при нял к сердцу мнение англичан и поручил Савичу проверить опы ты. Когда все было налажено, мы с интересом наблюдали, что получается. Иван Петрович был внимателен, весь ход опыта он наблюдал почти молча. Простой и наглядный эксперимент под твердил факты англичан Бейлиса и Старлинга. Мы растерялись. Иван Петрович ничего не сказал; нахмуренный и сосредоточен ный, он поднялся в свой кабинет. Сотрудники тихо высказыва ли Савичу разные предположения. К концу опыта вернулся и Иван Петрович. «Конечно, они правы, — задумчиво сказал он, — дело сложное, не нам одним открывать новые факты». Видно было, что он сумел преодолеть этот удар по его стройному уче нию о нервной корреляции в пищеварении. Но он понял, что загадка поджелудочной железы еще не расшифрована, надо идти дальше. Убежденный опытами, он признал новое учение о гор монах, и позднее в его же лаборатории были показаны отличия тех морфологических изменений, которые дает железа под вли янием нервных и гуморальных раздражений (опыты Бабкина и Савича).

Личное обаяние Ивана Петровича было огромно. Проводя многие часы за интересными опытами в его лаборатории, ник Как я учился и работал у Павлова 429 то, разумеется, не скучал, тем не менее приход Ивана Петрови ча всегда создавал какоето приподнятое настроение. Его всегда занимали новые мысли, настроения, наблюдения. Всем этим он охотно делился с собеседниками. Иван Петрович обладал, как ктото из нас тонко подметил, особенной способностью «вслух думать». Вот почему мы всегда любили его беседы, и его мысли глубоко западали в память и учили нас. Насколько велико было влияние его на всех нас, можно заключить хотя бы из того, что не только мысли, но даже обороты его речи, его интонации и горячность в спорах, его жестикуляция так импонировали нам, что мы незаметно, невольно подражали ему.

Иван Петрович не выносил расхлябанности и небрежности, особенно в научной работе. При его пылком характере это иног да вызывало настоящие бури. Он жестоко негодовал, если из-за небрежного отношения к приборам, от нерадивого отношения к подопытным собакам не удавались опыты, получались неудачи при операциях, т.е. наносился, по убеждению Павлова, вред истине и науке. Но строго относясь к своим ученикам, Иван Петрович бывал так же строг и к самому себе. Мы были неодно кратно свидетелями того, как во время операции, перерезав, на пример, нечаянно сосуд, порвав какой-нибудь отпрепарирован ный пучок, он вслух ругал на этот раз уже самого себя: «Эх, черт меня подери! Такую вещь испортил!» Окружающие при этом моментально подтягивались, так как в такую минуту легко было попасть под «горячую руку».

Величайший мыслитель, Павлов был и замечательным хирур гом. Еще Тигерштедт, вспоминая об его операциях, говорил: «Небольшие операции Павлов так быстро кончал, что окружа ющие думали, что операция только еще начинается». Меня лично операции Павлова поражали своим изяществом, гармо ничностью плана, из которого видно было, что анатомические отношения и весь ход операции продуман от начала до конца. И это при таких заданиях, как экковский свищ, изолированный желудочек, мозговые операции и т. п. Мне впоследствии прихо дилось видеть работу многих выдающихся хирургов, но изяще ство хирургической работы Павлова всегда оставалось непрев зойденным.

С удивлением наблюдали мы и его искусство в вивисекцион ной технике. Павлов часто не только сам начинал и показывал методику препаровки, но при сложных лекционных демонстра циях, особенно в опытах по иннервации поджелудочной желе зы и по центральным нервам сердца, Иван Петрович постоянно приходил на помощь своим опытным ассистентам. В такие дни 430 И. С. ЦИТОВИЧ обыкновенно он всегда приходил на лекцию раньше, и то, что не давалось другим, в руках Павлова увенчивалось полным ус пехом. Совершенно нетерпимо было для него, когда опыт сма зывали, когда опыт шел неясно; тогда он, недовольный, требо вал, чтобы в следующий лекционный день опыт был повторен для студентов более ярко. Иван Петрович не любил очень слож ной постановки опытов с громоздкой аппаратурой, в которой студент легче запутается, чем схватит основную идею опыта, поэтому выбранные им лекционные опыты всегда были гениаль но просты.

Что касается обязательных практических занятий, то ни в мое время, ни после физиологического практикума у Павлова их не было. Почему? Вначале у него не было для этого штатных по мощников; поэтому он, вероятно, предпочитал, чтобы ассистен ты имели больше времени для своей научной работы. Однако, признавая пользу практикума, Иван Петрович примерно с 1913—1914 гг., после постройки новой лаборатории, ввел такой практикум в Военномедицинской академии.

Следует остановиться на одной существенной стороне деятель ности Ивана Петровича — на его отношении к процессу разви тия заданной научной темы. Во всех наших исследованиях крас ной нитью проходила мысль самого Павлова. Сотрудник мог, показывая шефу результаты опытов, высказывать пожелания или намерения, причем нужное моментально санкционирова лось, если совпадало с мыслью Павлова; в противном случае возникал спор, который редко кончался победой сотрудника.

Можно было, конечно, продолжать убеждать, добиваться, но обычно смельчаков идти наперекор Павлову не находилось.

Ивану Петровичу, как мне казалось, нравилась инициатива, но он не мог широко допускать ее, так как это мешало бы разво роту его научной идеи, которая развивалась по определенном плану, оплодотворяла и направляла весь исследовательский аппарат его лаборатории.

Его современное учение о процессах концентрации и ирради ации в коре больших полушарий, мне думается, очень подходит для объяснения его состояния. Собственные планы и поиски новых удачных комбинаций опытов для познания природы радо вали и торопили в лабораторию нашего неутомимого эксперимен татора. Другие планы, идущие вразрез с его целеустремленно стью, решительно отклонялись. Особенно ярко это выражалось в отношении к условным рефлексам, когда некоторые пытались объяснить их с точки зрения психологии.

Никогда не забуду одной нашей беседы, когда я после пяти летней жизни в провинции снова попал в лабораторию Павлова. Как я учился и работал у Павлова 431 Дружески встретив меня, Иван Петрович сжато и увлекательно рассказал мне о тех достижениях, которые завоеваны лаборато рией за время моего отсутствия в новой области условных реф лексов. Я был, конечно, очарован этими успехами, так как по нимал, что вырастала новая глава физиологии. Однако так как я был еще из старой плеяды сотрудников «пищеварительной эпо хи», то и высказал мысль, что наряду со слюнными рефлексами было бы интересно получить условные рефлексы с желез желуд ка. Что тут было! Иван Петрович вскочил и, размахивая рука ми, стал меня бранить. «Эх вы! Вот и видно, что основного в на шем направлении не поняли. Ведь весь смысл его в том, что слюнная железа стоит на границе с внешним миром, поэтомуто она так чутко и реагирует на всякие раздражители. А вы тут с желудком…» Долго убеждал и доказывал мне это Павлов. Скон фуженный, я замолчал. Однако я не отказался от своей мысли и начал упорно работать в этом направлении. Через 2 года после нашего разговора, когда я в своей диссертации доказал возмож ность условнорефлекторной деятельности желез желудка, при шла очередь удивиться Ивану Петровичу. И он, как всегда, не изменно справедливый перед лицом фактов, остался доволен и даже ратовал за то, чтобы мне была присуждена за эту работ премия имени Павлова, которую я действительно и получил.

Сосредоточивая все свое внимание, все свое мышление на разрабатываемом вопросе, критически оценивая его, Иван Пет рович временами любил мысленно приблизить тот желанный момент, когда разрабатываемая им проблема станет общеприз нанной, любил предсказывать перспективы этой проблемы. Од нако все это отнюдь не было фантазией, а всегда логически вы текало из добытых фактов.

Занимаясь вопросами кровообращения, как всем известно, он не только открыл новую пару управляющих сердцем динамиче ских нервов, но и высказал догадку, что усиливающий нерв из меняет трофику ткани. Полвека спустя из этого выросло целое учение о трофике. В период исследований в области пищеваре ния при общем обсуждении найденных фактов Иван Петрович постоянно говорил об использовании их для клинических целей. Эти мысли изложены в его труде «О работе главных пищевари тельных желез» и в речи, посвященной С. П. Боткину, где на чертана грандиозная программа экспериментальной терапии, к сожалению, не развернутая до сих пор с той полнотой, какую на мечал Павлов.

Как и в научной работе, Иван Петрович любил сам составлять себе представление о своих сотрудниках. Я не знаю ни одного случая, когда бы Павлов или собирал какиелибо сведения о 432 И. С. ЦИТОВИЧ допускаемом к работе новом сотруднике лаборатории, или экза меновал его; по крайней мере так было в мое время. Но особен ности каждого Иван Петрович прекрасно подмечал в процессе работы. Это ему и нужно было для правильной расстановки сил. Порой он как бы проверял сложившееся у него мнение о работ нике. Подобный случай произошел со мной уже на втором год моей работы в лаборатории. В ту пору я изучал влияние алкого ля на пищеварение. Иван Петрович был доволен полученными результатами и не раз говорил об этом остальным сотрудникам, вызывая обмен мыслями. Однажды, придя утром и ознакомив шись с моими новыми результатами, он неожиданно огорошил меня таким вопросом: «А скажите, кстати, Иван Сергеевич, это не отец ли ваш профессор Цитович, не родственник? А кто ваш отец?» Когда я ответил, что о таком профессоре я не слыхал, что мой отец скромный железнодорожный служащий, Иван Пет рович улыбнулся и громко сказал подходившим отовсюду со трудникам: «Идитека! Интересная история, как нашего Ивана Сергеевича заподозрили в том, что он к нам подослан чуть не ми нистром финансов!»

Еще несколько слов о научной продукции Павлова. Если су дить по той огромной экспериментальной работе, по тем перево ротам в науке, по тем новым главам физиологии, которые созда ны им, можно было бы ожидать целого потока докладов, статей, отдельных работ. Но дух павловской школы заключался не в количестве, не в объеме, а в качестве научной работы. Вырази тельность, наглядность доклада и статьи Павлов ценил, велере чивость же и разглагольствования он считал пустым делом. Приведу пример, ярко характеризующий это. После просмотра материала моих первых опытов Иван Петрович решил, чтобы я выступил с докладом в Петербургском обществе русских врачей. «Только помните, — сказал он, — доклад не затягивать — ми нут на десять, а рисунки мне покажите». Любовно отнесся я к подготовке первой своей работы: написал доклад и особо усерд но нарисовал красками большую таблицу. Когда я принес ее Павлову после лекции, он, взглянув, сразу пришел в восторг: «Ах, вот вы какой живописец! Вартон Иванович, Лев Борисович, идитека сюда, посмотрите, как расписал! Все ясно, как на ла дони!» Наглядность была одобрена, но после моего доклада Иван Петрович был недоволен, хотя доклад и прошел хорошо. На дру гой день он сказал мне: «А доклад все-таки затянули». Я читал его действительно минут 15, по неопытности мне было трудно точно рассчитать время.

Павлов весьма строго относился и к оформлению научных работ. Сжатое и деловитое изложение фактов, увязанное с ли Как я учился и работал у Павлова 433 тературными взглядами, и строго обоснованные выводы харак теризуют все диссертации павловской школы. В одной из своих работ я приводил многочисленные ссылки на литературу, поле мизировал с авторами, рисовал перспективы, показал значение выводов для практической медицины, словом, «настрочил» тол стую тетрадь. Когда я взял ее, чтобы зачитать Ивану Петрови чу, он невольно откинулся на спинку стула, как всегда кулаками протер глаза и спросил меня: «Что такое? Чего вы там распи сали? Покажитека!» Недоверчиво взяв тетрадь, он бегло пере листал ее: «Нука! Прочитайте, что там такое!». И очень скоро искусный оператор без сожаления выкидывал главу за главой, оставив меньше половины. Павлов утешал меня: «Слова, батень ка, словами и остаются, пустые звуки; вы давайте факты, это будет материал ценный».

Так фильтровались у него все научные работы. Почти всегда он любил не прочитывать, а слушать работу, тут же выяснял неточности, требуя объяснения и подтверждения материала сде ланными опытами. Нередко возникали бурные дискуссии, и тогда Иван Петрович, пользуясь своей блестящей памятью, опро вергал приводимые диссертантом цифры и положения. К своим собственным работам он относился еще строже. Поэтому его ра боты невелики по объему, но классически богаты по своему со держанию. Его «Лекции о работе главных пищеварительных желез» являются образцом сжатого и в то же время блестящего изложения 15летних опытов, опрокинувших старое учение о пищеварении.

С особенной осторожностью он отнесся к изданию результа тов своих исследований по условным рефлексам. Даже после 10 лет напряженной работы Павлов все еще не давал своего обоб щающего труда в печать, считая его недостаточно созревшим. В 1916 г., сломав ногу, Иван Петрович 2 месяца был вынужден лежать в постели. Тогда он принялся за написание работы об условных рефлексах. Однако написанное не удовлетворило стро гого автора.

В течение последующих 10 лет собирался все новый и новый материал, результаты которого наконец были изложены в кни ге «Двадцатилетний опыт объективного изучения высшей не рвной деятельности животных». Позднее были выпущены в свет «Лекции о работе больших полушарий головного мозга».

Каким замечательным образцом научного работника был Павлов для своих учеников!

<1941>