Глава одиннадцатая «Сладкая» жизнь

Глава одиннадцатая

«Сладкая» жизнь

Рим традиционно считают опасным местом для душ романтичных иностранцев с толстыми кошельками. Обольстительным он выглядел и осенью 1958 года, когда туда вслед за офисом «Гетти Ойл Итальяна» переехали из Милана Пол и Гейл. Они облюбовали себе квартиру в старинном особняке «Палаццо Лователли» на Пьяцца Кампителли, одной из самых маленьких и красивейших площадей в древней части города. На противоположной стороне площади находилась старинная церковь святой Марии с небольшим фонтаном у самого входа, а за углом виднелись руины театра Марчелла, построенного еще при Юлии Цезаре.

Приехавшему в Рим из Милана обычно казалось, что он попадал в другую страну и другой век. Иллюзия эта была особенно впечатляющей на Пьяцца Кампителли. Автомобили в этой части города появлялись крайне редко, и Гейл, носившая под сердцем второго ребенка, любила ездить за покупками в открытом экипаже, запряженном парой великолепных рысаков. В июле 1959 года у нее родилась дочь, которую назвали в честь матери Гейл-Эйлин.

Пол купил себе спортивный автомобиль цвета бургундского вина и на глазах у восхищенных итальянцев отправлялся в нем с семьей на уик-энд в близлежащие городки — Тиволи и Палестрину. Сравниться по красоте с Римом они, конечно, не могли и привлекали Пола лишь тем, что летом в них не ощущалось той скуки, как в столице, где светская жизнь семейства Гетти сводилась лишь к редким обедам с пожилыми парами, преимущественно американцами, которые в той или иной степени были связаны с нефтяным бизнесом.

Полу нравилось гулять по Вечному городу. Он начал изучать итальянский и продолжал коллекционировать книги и грампластинки. Ему было в ту пору лишь двадцать восемь лет, а в этом возрасте многие еще живут ожиданием чего-то чудесного и удивительного.

На самом деле Рим вовсе не был таким сонным, как это могло показаться на первый взгляд. К моменту, когда сюда приехала семья Гетти, культурная жизнь города била ключом. И хотя великая эпоха итальянского неореализма в киноискусстве уже была близка к завершению, легендарные мастера кинорежиссуры, такие как Висконти, Росселлини и Де Сика, все еще колдовали в римской киноиндустрии «Чинечитта». Именно в то лето великий Феллини закончил съемки своего нового фильма, в котором сумел передать духовную атмосферу тех лет. Этот киношедевр — живописная хроника жизни нескольких итальянских семей — прекрасно отразил блеск и нищету всего итальянского общества. Главный герой — журналист, которого играет Марчелло Мастроянни, презирает свою бездуховную жизнь, но все его попытки что-либо изменить терпят крах.

Феллини назвал свой фильм «Сладкая жизнь». Пройдет немного времени, и все «прелести» такой жизни испытают на себе Пол с Гейл.

В это лето Пол-старший наслаждался другой, менее древней достопримечательностью Италии — златовласой и капризной мадам Тессье. В начале 1959 года она оставила мужа и виллу Сан-Мичеле и полностью отдала себя во власть своего американского любовника.

Ее сын Алексис и по сей день уверен в том, что его мать связывало с Гетти нечто большее, чем секс и деньги. «Все дело во властности Гетти, — заметил как-то Алексис. — Он обладал сильнейшим биополем, и мать стала совершенно одержимой. С первого дня их знакомства и до самой ее смерти для нее не существовало других мужчин, кроме Гетти».

Любовь Гетти к Мари Тессье мало чем отличалась от его любви к другим женщинам, и поэтому хранить ей верность он вовсе не собирался. Его развлекали ее бурные вспышки ревности, и он с удовольствием их провоцировал. Особенно нравилось ему это делать за обеденным столом. Больше всего Мари ревновала Пола к Пенелопе, которую она не переносила и никогда не могла понять. Но больше всего мадам Тессье ненавидела Пенелопу за то, что та занимала особое место в жизни Пола — место, о котором ей самой нечего было даже и мечтать.

Чувства Пола к Мари стали охладевать. Его начали раздражать ее хроническая непунктуальность и тяга к спиртному. Но больше всего Пола бесили типично русское сумасбродство и бесшабашность, выражавшиеся в непредсказуемости ее поступков. Однако кое-что в ней его определенно привлекало, и прежде всего — некая величавость и шик, которые он объяснял не чем иным, как родством с династией Романовых. В первые месяцы их романа мадам Тессье стала для Пола проводником в высшие круги итальянской аристократии. Это очень льстило романтическому снобизму Гетти, который не покидал его со времен далекой юности.

В Риме Мари использовала все свои связи, чтобы позволить своему любовнику проникнуть в неприступный бастион римской аристократии — элитарный охотничий клуб «Чирколо делла Каччио». Как и в аристократических клубах Англии, пропуском в «Чирколо» служило то, перед чем всегда преклонялся Гетти, — высокий титул и знатное происхождение. Члены клуба, узнав о том, кем является Гетти, решили не упускать шанса развлечься и договорились забаллотировать этого выскочку-американца, у которого не было ни титула, ни знатной родословной. Но более всего их раздражало то, что у него было нечто такое, чему они втайне поклонялись и чего им всегда недоставало — огромное состояние.

Гетти уже видел себя в роли знатного охотника, но его мечты остались лишь мечтами. В роскошной штаб-квартире клуба на Ларго Фонтана Борчезе его ждал категорический отказ. Такое унижение глубоко ранило душу Пола, и с того дня его восторг от Италии начал постепенно угасать.

В Неаполе, куда Гетти отправился с визитом на свой завод по очистке нефти, Мари постаралась утешить своего обиженного любовника. Ей удалось представить его тем, кого в Неаполе считали сливками общества. На приеме, куда ей посчастливилось получить приглашение, присутствовало несколько герцогов и принцев. Это было не так уж и много для страны, в которой было двести герцогов и почти столько же принцев, но Пол выглядел вполне счастливым.

Не остановившись на этом, Мари начала убеждать Гетти купить в Неаполитанском заливе небольшой остров под названием Гайола, добавив при этом, что прежними владельцами этого острова были древнеримский император Тиберий, наследник Фиата, Джанни Аньелли и граф Уорвикский.

Гетти мог только мечтать оказаться в такой компании и поэтому мгновенно согласился. Говоря откровенно, мадам Тессье действовала в данном случае не бескорыстно. За эту сделку Мари получала 7 тысяч долларов комиссионных. Своему любовнику она об этом не сказала ни слова, поскольку прекрасно знала, что иначе ей этих денег не видать. Личного капитала у нее никогда не было, и поэтому осуждать ее за эту маленькую хитрость было бы жестоко и несправедливо.

Однако, увидев свое приобретение издалека, Гетти начал сожалеть о том, что купил Гайолу.

Остров был довольно живописным, но навевал тоску. К тому же от материка его отделяла полоска моря шириной всего в тридцать ярдов. Он наотрез отказался сесть в лодку и плыть на остров. Затем торопливо перекусил в баре на берегу и заявил расстроенной любовнице, что в это унылое место не явится больше никогда.

Пенелопа, узнав об этом, рассмеялась и заметила: «Если ты так богат, то почему бы тебе не купить еще один остров?»

Теперь Гетти решил быть более осмотрительным и купил уже не остров, а недвижимость недалеко от Рима. Продавец оказался еще более знатным. Им был принц Ладислао Одескальчи.

Новая покупка Гетти называлась Ла Поста Веччиа. Это был один из загородных дворцов принца, возвышавшийся на старинной Виа Салариа, недалеко от древнего этрусского поселения Пало на берегу моря. Дворец сильно обветшал и выглядел ненамного лучше старика принца, но архитектура здания впечатляла. Портик и своды были выполнены в древнеримском стиле, и Гетти, увидав это изящное строение, решил, что после реставрации он будет приезжать сюда на отдых каждый год. Вскоре к нему в Италию прибыла преданная Пенелопа, оказавшаяся как всегда непревзойденной в оформлении интерьера. Выбранный ею стиль был очень распространен в замках Англии, и Полу это решение пришлось по вкусу.

Гетти полюбил свой итальянский дворец, но из-за внезапно свалившейся на его голову известности начал тревожиться за свою безопасность. По словам Барбары Уоллес, он боялся, что его могут похитить террористы. Этот страх превратился у него со временем в навязчивую идею.

Поэтому Ла Поста Веччиа так и не стала его постоянной резиденцией. Он заказал решетки на окна спальни и оборудовал особняк самой новейшей системой сигнализации. Рядом с кроватью он постоянно держал охотничье ружье крупного калибра. Но, несмотря на все эти предосторожности, в особняке он обычно долго не задерживался. В римском отеле «Флора» на Виа Венето он чувствовал себя более безопасно и уютно.

В первые дни после приобретения особняка Пол даже поинтересовался у своего адвоката, как ему получить итальянское гражданство. Но теперь он об этом даже не вспоминал. Все его мысли были прикованы к Англии.

В Великобритании он всегда чувствовал себя как дома и даже не замечал ужасного климата. Там было намного безопаснее и уютнее, а представители высших слоев общества, в отличие от высушенных словно мумии итальянских аристократов, никогда не подумали бы о том, чтобы втаптывать в грязь снобизм богатого янки.

Английские аристократы всегда с уважением относились к большим деньгам, и Гетти нечего было скрывать свое богатство. В юные годы, в Оксфорде, он не ощущал никакой дискриминации. Наследные принцы и герцоги, с которыми он жил в университетском городке, были с ним на равных и никогда не заносились. Поэтому в Англии Гетти всегда мог найти друзей и единомышленников среди титулованных особ.

По рекомендации Поля-Луи Вейера он взял к себе в штат Клауса фон Бюлова. Этот датский адвокат работал одно время у будущих лордов — Чанселлора и Хейлшэма и имел репутацию ловеласа и проныры. Клаус был сыном датского министра юстиции Свена Борберга, но после того, как его отца посадили в тюрьму за связь с нацистами, взял фамилию деда по материнской линии — фон Бюлов.

Гетти назначил его своим главным исполнительным директором, а поскольку он очень не любил делегировать свои поручения разным людям, то Клаус вскоре превратился и в его личного секретаря. И здесь он оказался просто незаменимым. Фон Бюлов всегда держал нос по ветру и знал обо всех интригах в высшем обществе. Поэтому для Гетти, так стремившегося попасть в эту элиту и хотя бы с опозданием, но быть ею обласканным, его секретарь был просто находкой.

Еще до того как купить Саттон-Плейс у герцога Сатерлендского, Гетти успел познакомиться с наименее чопорным из старых английских аристократов — герцогом Бедфордским, который осчастливил миллиардера приглашением на уик-энд в свое поместье в Вуберне. Вслед за этим пришло приглашение от герцога Ратлендского в его знаменитый замок Бельвуар.

Всезнающий Клаус заблаговременно предупредил своего патрона о том, что джентльмены из высшего света называют этот замок «Бивер». Однако попытка Гетти стать своим среди аристократов лишь на основании того, что он был владельцем старинного замка, столкнула его с рядом проблем.

Герцог Норфолкский познакомил как-то Пола со своим родственником — капитаном Иэном Констэблем-Максвеллом и его дочерью — очаровательной Джанетт. Клаусу пришла в голову идея объединить торжество по случаю совершеннолетия девушки с празднованием окончания реставрации Саттон-Плейс. Идея распахнуть двери своего замка для знатных гостей капитана Полу очень понравилась, и в июне 1960 года он начал готовиться к этому событию.

Торжество поначалу выглядело вполне пристойно, но через некоторое время вышло из-под контроля хозяина замка. Двадцать первый день рождения Джанетт превратился в безобразную попойку, скандальней которой в окрестностях Лондона не случалось уже давно. Благодаря активности неутомимого Клауса и приятеля Гетти Поля Вейера к вечеру 2 июня список приглашенных знатных особ разросся до 1200 человек. Среди них были дальние родственники королевы — Глочестеры, герцоги Рутландский и Бедфорский с семьями, греческие миллионеры-судовладельцы Онассис и Ниаркос, мистер и миссис Дуглас Фэрбэнкс, герцогиня Роксбэрская, Дункан и Диана Сэнди (явившиеся вместо своего деда — сэра Уинстона Черчилля, которому, судя по возрасту, было уже не до вечеринок) и многие другие.

Кроме семьи герцога Рутландского и своих близких, виновница торжества почти никого не знала. Впервые видел большинство своих гостей и сам Пол Гетти. Никого из своих родных на это торжество он приглашать не стал.

Гетти очень желал того, чтобы праздник в его замке стал заметным событием светской жизни, и не пожалел средств на рекламу этого торжества в прессе и на телевидении. Реклама эта привлекла внимание и тех любителей вечеринок, которые не оказались в числе приглашенных, и в результате в самый разгар веселья в Саттон-Плейс стали стекаться толпы молодых людей, желавших тоже принять участие в этом великом празднике.

Особо страждущим удалось пробиться к желанной выпивке, и после принятия изрядной дозы спиртного они начали выяснять отношения со знатными гостями Гетти. Но в целом все закончилось довольно безобидно, никто из гостей, если не считать фотографа, которого вместе с фотоаппаратом швырнули в бассейн, серьезно не пострадал. И даже изящные солонки — творения великого Челлини — мирно остались на столах, хотя каждая из них стоила не меньше мотоцикла. Но, по-видимому, юные варвары об этом не знали и поэтому ограничились лишь погромом, ущерб от которого оценивался почти в двадцать тысяч фунтов стерлингов.

Для Пола Гетти сумма эта была весьма незначительной. Гораздо больше он был обеспокоен тем, что могла пострадать его репутация. Так и случилось, и восстановить свое доброе имя ему в будущем так и не удалось. Многие выражали ему свое сочувствие, но внутренне связывали случившееся в его замке с личностью самого хозяина. Нечто похожее произошло год назад, на вечеринке, устроенной в Баттерси-Парк — знаменитым американским импрессарио Майком Тоддом. Однако торжество у Тодда выглядело не столь забавным.

Произошедшее в замке Гетти несомненно отдалило его от желанной цели — стать почетным членом британского высшего общества. Попытка нового владельца замка Саттон-Плейс возродить эру феодальной экстравагантности явно не удалась. Но даже если бы и не было этой злосчастной вечеринки, роль светского льва была не для Гетти. Этому мешала укоренившаяся в нем страсть к экономии и выгоде.

Щедрость владельца Саттон-Плейс, организовавшего у себя в замке столь пышное торжество, была не чем иным, как стремлением старого пуританина потешить свое самолюбие. Теперь вконец расстроенный Гетти считал всю эту затею совершеннейшей глупостью. Он прекрасно знал, что ни Джордж, ни Сара никогда не стали бы тратить денег на подобное торжество, а уж тем более на приобретение роскошного старинного замка. В его сознании вновь отчетливо зазвучали слова отца, обвинявшего его 30 лет назад в потакании своим желаниям и мотовстве. Пол решил еще раз доказать неправоту Джорджа Гетти, и с этого момента экономия на всем стала у него навязчивой идеей. Именно в Саттон-Плейс Пол Гетти достиг виртуозного мастерства в сбережении средств.

В качестве помощника в достижении этой важнейшей для него цели Гетти, как и следовало ожидать, выбрал молодую женщину-адвоката Робину Лунд. Она была дочерью президента общества юристов, сэра Томаса Лунда, и получила право заниматься адвокатской практикой всего лишь за месяц до знакомства с Гетти. Робине в то время было двадцать пять лет, и она упорно отвергала все домыслы о том, что являлась любовницей Гетти, заявляя, что она всегда оставалась лишь его другом, почитателем, юридическим советником и заменяла ему дочь. Адвокатом она оказалась весьма искусным, и с ее помощью Гетти удалось, живя в Британии, скрыть свои огромные прибыли от налоговых служб на его родине — в Соединенных Штатах, куда он возвращаться, похоже, не собирался. Кроме этого выдающегося достижения она также помогла Гетти избавиться от чувства вины из-за того, что он жил в столь неподобающей роскоши.

Благодаря Робине покупка Саттон-Плейс была оформлена таким образом, что замок фактически являлся собственностью «Гетти Ойл», и в официальных бумагах значился как штаб-квартира европейского филиала компании. Генеральным директором этого филиала Гетти назначал Робину Лунд.

Это давало Гетти право жить в Саттон-Плейс бесплатно, относя все свои затраты к эксплуатационным расходам компании на содержание филиала. Это тоже позволило Гетти существенно выгадать на налогах. Он учитывал все до мелочей и хвастался своим знакомым тем, что в Саттон-Плейс сухой мартини стоит для него в четыре раза дешевле, чем в отеле «Ритц». Пола Гетти чрезвычайно радовало и то, что своим немногочисленным слугам и садовникам он платит лишь треть той суммы, которую должен был бы платить в Калифорнии. Старик считал, что рядовые гости Саттон-Плейс должны платить за предоставленную им возможность посидеть за ланчем рядом с богатейшим человеком Америки.

Он экономил даже на канцелярских товарах — по возможности несколько раз использовал конверты, писал ответы на полученные письма на полях и разбавлял конторский клей до такой консистенции, что им можно было с успехом мыть руки. Чтобы сэкономить на оплате за центральное отопление, Гетти установил в своей огромной гостиной несколько электрических каминов.

Все предыдущие годы он старательно избегал того, чтобы кому-либо что-либо дарить, и совершенно не видел оснований отказываться от этого принципа сейчас. В результате его скупость достигла апогея и стала достойной пера самого Диккенса.

Бывая в домах английских аристократов, Гетти обратил внимание на то, что гости, отправляя письма, наклеивают на конверты свои собственные марки. Гетти решил пойти еще дальше и брать с гостей плату за телефонные разговоры. К этому его подтолкнул тот факт, что порой его гости использовали телефон в Саттон-Плейс для междугородных разговоров с Австралией и Соединенными Штатами, и это обходилось ему недешево.

Это его бесило. Ему казалось, что все, являвшиеся в его дом, зная, что он очень богат и к тому же американец, делали это преднамеренно и никогда бы не позволили вести себя так, например, в доме герцога Вестминстерского.

Именно поэтому и появился в Саттон-Плейс телефон-автомат для гостей. И это, без сомнения, было оплошностью Пола Гетти. Его поступок внешне выглядел совершенно логичным, но оказался неуместным. Американскому миллиардеру следовало бы понять, что скупость английского герцога ему вовсе не к лицу.

Интересно, как бы сложились судьбы наследников Гетти, если бы он не встретился за ланчем в отеле «Георг V» с семьей своего сына Пола. Тот бы, как и планировал его отец, отправился на Аравийский полуостров, а его брат стал бы управлять компанией «Гольфо Ойл».

Гордон, с его увлечением оперой, несомненно был бы в восторге от Милана и особенно от знаменитого «Ла Скала». Там он, скорее всего, женился бы на итальянке, а Пол с Гейл, не выдержав зноя и испытаний нейтральной зоны, вернулись бы в родную Калифорнию. В результате итальянская ветвь династии Гетти началась бы с Гордона и будущее всего семейства несомненно выглядело бы иначе.

Но случилось обратное. В 1962 году из песков Аравии в Соединенные Штаты вернулся Гордон. Бизнесом отца он уже был сыт по горло и возвращался в родной Сан-Франциско. Там в одном из баров он познакомился с высокой русоволосой Энн Джилберт, дочерью фермера из Уитленда, что недалеко от Сакраменто. Ему было двадцать восемь, а ей двадцать три года. Они полюбили друг друга и в 1964 году поженились. В последующие шесть лет Энн подарила Гордону четырех сыновей — Питера, Эндрю, Джона и Уильяма. Поэтому, в отличие от Пола, все дети его брата Гордона росли настоящими американцами.

Еще на Клэйтон-стрит Гордон мечтал о своем собственном доме и счастливой семье и поэтому, в отличие от отца, оказался преданным и заботливым мужем и отцом, а его счастливая и долгая супружеская жизнь стала в семействе Гетти редким исключением.

Причиной тому стало, возможно, и то, что Гордон и Энн дополняли друг друга. Энн во многом была пуританкой, поскольку воспитывалась в семье, верной принципам фундаменталистской баптистской церкви. Тем не менее, она не выросла закомплексованной, была очень общительна и практична и начисто лишена аскетизма ее родителей. Ее никогда не привлекала перспектива прожить, как и ее мать, всю жизнь среди ореховых рощ Сакраменто-Вэлли. Ее манила городская жизнь, и поэтому встречу с Гордоном и свое замужество она считала огромной удачей.

Гордон после встречи с отцом и знакомства с нефтяным бизнесом в песках Аравии очень изменился и стал похож на рассеянного ученого. Не исключено, что подобный имидж служил для него своего рода защитной броней от повторного вмешательства отца в его жизнь. «Часть меня словно живет в прошлом столетии», — как-то признался Гордон, а Пенелопа заметила: «Гордон из-за своего стремления казаться чересчур интеллигентным выглядит немного свихнувшимся». Таким же сын Гетти, похоже, казался и большинству приятелей миллиардера, бывавших в Саттон-Плейс. Однако неприкаянность Гордона была лишь кажущейся. Когда дело касалось интересов его семьи или его самого, он становился необычайно прагматичным. Он был полон решимости избавить своих сыновей от тех проблем, что терзали его в детстве и в юности. Гордон был очень покладистым и во всем подчинялся Энн. Поэтому, шутили некоторые из соседей, брюки в их доме должна носить Энн, а не Гордон.

Однако под обликом мягкосердечного и немного рассеянного чудака в Гордоне скрывался удивительно целеустремленный и даже упрямый субъект. И в этом скоро смог убедиться его отец.

В семье Гордона родились не только наследники трастового капитала Сары Гетти, но и вызов ее горячо любимому единственному сыну — Полу-старшему. Гордон, являясь отцом четырех сыновей и мужем еще молодой женщины, которая вряд ли была готова к самоотречению, вскоре стал ощущать недостаток денег. Это показалось ему совершеннейшей нелепостью.

Его отца считали самым богатым человеком в стране. В трастовую копилку бабушки Сары, которую она создала, чтобы обеспечить жизнь внуков, непрерывным потоком текли деньги. А он был вынужден временно жить с женой в небольшом мотеле и постоянно думать, где раздобыть очередные несколько тысяч долларов.

Для того чтобы заставить невероятно скаредного отца приоткрыть для него эту огромную копилку, Гордон обратился в суд.

Многие считали, что инициатором такого решения была Энн, однако друг Гордона судья Ньюсом считал, что невестка Гетти тут ни при чем. Предсказать результат было несложно: тихий Саттон-Плейс затрясло от ярости Пола Гетти, словно от девятибалльного землетрясения. И хотя Гордон пытался представить свой судебный иск как безобидную и вполне законную попытку разобраться в финансовом состоянии фонда, для его отца эта попытка была чем-то вроде битого стекла в чашке с кофе либо куска колючей проволоки в постели. Интерес Гордона к состоянию фонда грозил помешать Гетти уклоняться от налогов, а это для него было ужаснее всего.

«Что бы там ни говорили о Поле Гетти, — заметил как-то судья Ньюсом, — в приумножении и сохранении своего капитала он был искуснее других». Помещая свои накопления в трастовый фонд, он освобождал себя от бремени налогов. (Имеющиеся в налоговом ведомстве США сведения свидетельствуют о том, что Гетти в течение многих лет платил в качестве налога не более 500 долларов в год.) С годами увеличение капитала фонда стало для Гетти главной целью в жизни. Являясь главным доверенным лицом фонда, он тщательно следил за тем, чтобы дивиденды, полагающиеся наследникам фонда, да и ему самому, никогда не выплачивались наличными. При такой выплате дивидендов налоги весьма значительны, и поэтому Гетти предпочитал выплачивать дивиденды акциями.

Во-первых, это способствовало увеличению процента акционерного капитала у наследников и, во-вторых, не рассматривалось как получение ими прибыли и поэтому не облагалось налогами.

Для скупого Гетти это был прекрасный способ увеличения и своего личного капитала. Его богатство росло, а налоговые службы не имели никакой возможности до него добраться. И пока Гордон не обратился в суд, чтобы вытребовать себе из фонда относительно небольшую сумму наличными, копилке Гетти ничто не угрожало.

И дело было вовсе не в выплате Гордону дивидендов наличными, которые осчастливили бы его семью. Все было намного сложнее и опаснее. Как наследник фонда, Гордон имел право на получение до 6,666 процента годовых от прибылей отца, полученных за счет фонда. До этого времени он этих денег ни разу не получал, и теперь, в случае удовлетворения иска сына в суде, Полу Гетти пришлось бы выплатить Гордону наличными дивиденды за все годы существования фонда, начиная с 1936 года.

Если бы Гордон добился своего в суде, то все хитрости его отца были бы раскрыты и трастовой компании Сары Гетти грозил бы неминуемый крах.

Гордон и его адвокат Билл Ньюсом понимали это не хуже самого Пола Гетти и надеялись, что это заставит старого скрягу найти иной способ оказать финансовую помощь своему сыну. Но Гетти оказался не тем человеком, которого легко прижать к стенке, и шантаж не удался.

Судебная тяжба сына с отцом, то стихая, то вспыхивая с новой силой, продлилась почти семь лет и в результате закончилась тем, что Верховный суд штата Калифорния признал требования Гордона необоснованными.

Одержать победу над сыном Гетти помог нанятый им адвокат Мозес Ласки, который в 60-х годах считался одним из лучших в Соединенных Штатах.

После смерти отца Гордон стал одним из основных наследников фонда, и такое решение суда уже оказалось для него весьма выгодным. Но семь лет судебных разбирательств отца с сыном не могли не наложить отпечатка на отношения между членами семьи Гетти и существенно повлияли на судьбы наследников миллиардера.

В самом начале судебного процесса Гордон требовал выплаты определенных сумм не только себе, но и своим братьям — Полу-младшему и Джорджу. Несмотря на это, Джордж встал на сторону отца и даже написал Гордону гневное письмо со словами: «Как ты можешь так поступать со своим родным отцом?» Это еще больше разъединило и без того не очень дружелюбно настроенных друг к другу братьев и сказалось на отношениях между их семьями в будущем.

Непостижимость характера Гетти проявлялась в том, что после судебных баталий с Гордоном именно он, а не преданный отцу Джордж стал любимцем старика.

Определенную роль сыграла в этом и Энн. «Давайте забудем обо всем этом, мистер Гетти», — сказала она свекру после оглашения решения суда. И миллиардер, никогда в своей жизни не отказывавший молодым женщинам, скрепя сердце пообещал ей простить заблудшего сына.

Скорее всего на отношение Гетти к Гордону повлияло то, что он увидел в нем человека, готового добиваться своей цели. Подобного в характере сына он ранее не замечал. Решительность, с которой тот выступил против него, определенно чем-то понравилась Гетти. Это стало для него неким предзнаменованием, и уважение его к Гордону стало возрастать с каждым днем.

Старик не понимал оригинальных экономических теорий сына. Еще более непонятным казалось ему увлечение Гордона музыкой. Тем не менее он стал все чаще приглашать Гордона с семьей к себе — в Саттон-Плейс. Гетти нравилось болтать с Энн и гулять по своему парку с внуками. Через некоторое время, в знак окончательного прощения сына, он назначил его своим доверенным лицом в музее в Малибу, а в 1972 году — доверенным лицом того, что Гордон чуть было не развалил, — огромного, постоянно растущего и все еще неприступного трастового фонда Сары Гетти.