Напористая влюблённая или аферистка?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Напористая влюблённая или аферистка?

Его привезли в имение отца Ореанду. Здесь всё оказалось по-другому: жандармов не было, на сельхозработы не гоняли, окружающие обращались вежливо и даже ласково.

Во главе охраны стоял князь Ухтомский, адъютант великого князя Константина Николаевича. Ники хорошо знал этого добродушного старика и надеялся, что он смягчит режим. Действительно, Ухтомский разрешил ему принимать гостей.

Отчаянно скучавшему великому князю это доставило огромную радость. Ему до смерти надоело общение с лезущими в душу психиатрами и хамами из III отделения.

Зимой 1874-75 годов в Крыму по соседству от Ники жило несколько семейств из его круга. Выделялась среди них семья графов Демидовых, ведущая происхождение от любимца Петра Великого.

Внимание Ники сразу привлекла Александра Демидова, урождённая Абаза. Трудно было устоять перед обаянием стройной черноглазой красавицы с тонким печальным лицом. Она была несчастлива в браке: муж её нещадно колотил. Не выдержав издевательств, Александра сбежала от него в Крым. Разводиться, тем не менее, она не хотела, ибо считала брачные узы священными. К тому же у неё было двое детей.

Ухтомскому стало жаль несчастную женщину. Дабы доставить ей какое-то разнообразие в жизни, князь пригласил красавицу на чашку чая к его императорскому высочеству. Время прошло незаметно и приятно. Молодые люди с интересом болтали о Петербурге, светских новостях и семейной жизни. Ники оказался чутким и внимательным слушателем. Александра излила ему душу.

Затем состоялось ещё несколько встреч за чайным столом.

Как-то начальник охраны, разморившись на веранде под тёплым крымским солнцем, пошёл в комнату немного соснуть. Когда он вернулся к молодёжи, Ники и Александра за чашкой чая с интересом беседовали об искусстве. Князь умилился и позволил им встречаться без его присутствия.

Откуда было старому адъютанту знать, что молодые люди за полчаса до этого сжимали друг друга в жарких объятиях? Как им было сохранить целомудрие среди располагающей к любви крымской природы — мерным рокотом прибоя, задумчивыми кипарисами, благоуханием магнолий и роз, рассеянным солнечным светом в комнате и неподражаемым пьянящим воздухом?

Александра влюбилась в Ники с первого взгляда. Великий князь ответил взаимностью со второго. В сердце его царила Фанни. Но она находилась далеко, и неизвестно кому в этот момент она дарила свои ласки. Фанни была блондинкой, и после неё Ники нравились только женщины с этим цветом волос. А Александра была брюнеткой. Но дарёному коню в зубы не смотрят.

В конце концов, случилось то, что обыкновенно бывает в подобных ситуациях.

Адъютант его императорского высочества князь Ухтомский застал парочку на софе в позе, неприличной для столь воспитанных особ.

После этого главный охранник великого князя до конца жизни читал себя круглым дураком. А тогда, в первые часы после неприятного открытия, он послал донос на высочайшее имя. В нём Ухтомский возлагал вину на себя и Александру Демидову. Красавицу он характеризовал как интриганку, затеявшую этот роман ради корысти. Следующим шагом с её стороны может быть шантаж.

Из Санкт-Петербурга незамедлительно ответили: красавицу гнать вон!

Ухтомский попытался это сделать. Но опоздал: Александра ждала от Ники ребёнка.

Романовы рвали и метали, а Ники смеялся: «Будут знать меня!»

Тогда решили гнать от Демидовой великого князя. Николая Константиновича в сопровождении Ухтомского отправили на Украину, в уездный городишко Умань Черкасской губернии. В этом медвежьем углу, полагал Петербург, у анфан террибль (ужасного ребёнка по-французски) не будет соблазнов для психики в виде роскошных женщин и разлагающей атмосферы юга.

Тем временем Демидова начала массированную атаку на императора и его семью. Она забрасывала их письмами, в которых, по словам Михаила Греческого, «настоятельно требовала, чтобы её привезли к его высочеству великому князю Николаю, дали ей ухаживать за ним и позволили узаконить ожидаемого ею от его высочества ребёнка. И в каждом письме не уставала она повторять, что великий князь Николай ни в чём не виновен и совершенно здоров».

Письма привели к тому, что в Умань послали Балинского для освидетельствования состояния душевного здоровья великого князя. Профессор привёз Николаю Константиновичу оригинальный подарок: только что вышедшие на Западе мемуары Фанни Лир.

Ники начал читать их со страхом. Фанни слишком много знала. Он боялся, что любимая приведёт факты, которые плохо отразятся на его нынешнем положении и будущем. Однако по мере ознакомления с текстом лицо его светлело. И снова слово его биографу:

«Великий князь, писала она, — само совершенство. Единственный его недостаток — клептомания. Ну что ж, это не самый великий грех. Ники любит взять, что плохо лежит. Но делает это он совершенно невольно, нечаянно, как говорят французы — мальгре люи. Порой его высочество и у неё, Фанни, подворовывал безделушки. Она, к счастью, велела вернуть их ей, потому что дорожила ими, и, когда их высочество нечаянно, мальгре люи, унёс их, ей очень их недоставало. И старые иконы из молельни Мраморного дворца он вынес вопреки себе, поневоле, от этой своей клептомании. Брильянты из оклада матушкиной иконы украл, конечно, его высочество, но не почему-нибудь, а всё потому же, что его высочество — клептоман. А уж под конец Фанниной с ним любви чужие драгоценности и вовсе просто-таки сыпались у него из карманов.

О миллионе, о террористах, о Перовской не было ни слова. Ни слова также и о корнете Савине. Ни о том, что собирался великий князь везти Фанни в Париж, чтобы там тайно обвенчаться с ней.

Дочитав роман, Ники усмехнулся обычной своей усмешкой. И то сказать, изобразила его Фанни вполне привлекательным. Ники в её романе — рыцарь, ничуть не злодей, но с небольшим, и, пожалуй, даже интересным недостатком. А зато и государеву семейству, и папа с маман, и двору, и полиции досталось от госпожи сочинительницы по первое число!»

По поводу мемуаров Балинский сообщил интересный факт. Фанни собиралась опубликовать их в Париже. Находившиеся там русские агенты сообщили об этом в Санкт-Петербург. Правительство России потребовало от правительства Франции запретить публикацию мемуаров авантюристки, как порочащие честь и достоинство Романовых. А также выслать её из пределов Франции. Французские власти пошли навстречу царю. Фанни Лир пришлось перебраться в Бельгию. Там же её воспоминания и вышли из печати.

Балинский отрицательно характеризовал Демидову, с которой, правда, лично не был знаком. Представление о ней он, по-видимому, составил из депеш Ухтомского в столицу. Никин надзиратель презрительно называл её «сестрой милосердия» и возмущался тем, что она не делает тайны из своих «хитросплетённых маневров».

Ухтомский также писал, имея в виду беременность Александры: «Имя её любовников легион, а потому пускай она докажет, который из них виновник в новом произрастании сорной травы… Буде эта дама света станет чего-нибудь домогаться от Царского Дома, то права её не отличаются, по-моему, нисколько от тех, которые имеют жёлтые билеты».

Николай Константинович признался психиатру, что не всё ему нравится в Демидовой. Но он так одинок. «Все отвернулись от него, а она нет. Она внимала ему, утешала, поддерживала. Увы, только до поры. Потом она повела себя недостойно, неблаговоспитанно, излишне навязчиво, что правда, то правда.

— Но, — закончил Ники, — теперь с ней покончено. От страсти к женщинам я излечился», — пишет биограф.

Балинский эти слова передал Ухтомскому. Старый адъютант поверил и обрадовался. В Петербург от него пошли отчёты, составленные в положительном духе: Николай Константинович порвал с соблазнительницей Демидовой, ведёт себя чинно и благородно, интересуется трудом местных крестьян. Иногда даже им помогает.

Неожиданно Демидова нагрянула в Умань и сняла лучший дом. Николай Константинович пришёл к ней в гости и поздравил с рождением сына Николая. Собственного.

Великого князя немедленно вернули в Ореанду. Оттуда он написал в Петербург письмо Балинскому с просьбой прислать в Ореанду и Демидову. Николай Константинович попросил лакея отправить его послание. Тот отказался. Тогда князь ударил его. После этого стал буйствовать и закатывать истерики.

За сумасшедшего взялись доктора и громилы-охранники. Их методы «лечения» ещё больше озлобляли великого князя. В феврале 1876 года после ужина Николай Константинович неожиданно написал письмо и приказал лакею отнести его к князю Ухтомскому.

Главный надзиратель в это время тоже ужинал в своём помещении. Прочитав, изменился в лице. Его подопечный сообщал:

«Не могу больше сносить эти муки. Лучше уж покончить с собой. Способов к тому не имею, добыл я, однако, фосфорные спички, к ним и прибегну. А сообщаю вам о том, дабы предупредить: противоядием никаким меня не отпаивайте. Иначе заколюсь. Нож у меня в кармане».

Ухтомский ужаснулся. С живым великим князем несладко, но с мёртвым станет ещё хуже. Положение спас помощник управляющего хозяйством по финансам немец Кеппен. «Счетовод поднялся в покои великого князя и стучал, пока тот не открыл ему, — пишет Михаил Греческий. — Великий князь Николай предстал перед господином Кеппеном в диком виде: в рот его высочество набил фосфорных спичек, в руке сжимал нож.

Кеппен и бровью не повёл.

— Фсё это есть ошень змешно, — только и сказал он.

Неожиданно на Ники подействовало. Он выплюнул спички и отдал нож Кеппену.

— Благодарю, — сказал тот так же кратко.

Тем история и закончилась».

Начальник Кеппена управляющий имением великого князя Константина Николаевича в Ореанде граф Граббе был человеком наблюдательным и порядочным. Вот что он писал о происходившем с его сыном в тот период: «Обращение с его императорским высочеством самое бесчеловечное. Охранники дерзят ему. Доктора грозят услать его в Германию и заточить в особой лечебнице. Разговаривают они с его высочеством тоже предерзко. Поминутно обещают упечь его в жёлтый дом».

Тем временем агенты III отделения засекли в Одессе появление Демидовой. Дама, однако, оказалась недурным конспиратором. Она обвела филеров вокруг пальца. Им пришлось сконфуженно телеграфировать в Петербург, что Демидова «оставила сей город и отбыла в направлении неизвестном».

Телеграмма без промедления поступила на стол императора. Он «своим косым бисерным почерком сделал на обороте пометку: «Направление, полагаю, известно — Тырново».

В Тырново, подмосковном селе, находился только что доставленный из Крыма в обстановке повышенной секретности великий князь Николай Константинович. Каким образом узнала об этом энергичная возлюбленная — неизвестно.

Проявившего преступную нерадивость Ухтомского с выражением неодобрения отставили от службы. На это место назначили престарелого генерал-лейтенанта Витковского — тоже из свиты великого князя Константина Николаевича. Но и его Демидова выбила из строя.

Поначалу были тишь да гладь. Великий князь угомонился. Он ни с кем не общался и даже на природу не выходил, о Демидовой не вспоминал, ел с аппетитом, спал крепко. Все дни проводил в избе за изучением книг и карт Средней Азии. Витковский слал в столицу дежурные отчёты, составленные в успокоительных тонах.

Постепенно поведение подопечного генералу стало казаться странным. То, что великий князь не в себе, Витковский, разумеется, знал. Но в нынешнем образе его жизни была какая-то особая странность.

«Вот уже долгое время его высочество встаёт в два часа пополудни, а ложится ещё до полуночи, — свидетельствует биограф. — Кроме того, его высочество в течение дня постоянно возвращается в спальню прилечь под предлогом головной боли. И не только завтрак, а и обед, и ужин он всё чаще требует в постель. Третьего дня его высочество изволил спросить пудры. Затем щипцы для завивки. Книги его высочество также стал заказывать совершенно для себя неожиданные. Прежде терпеть он не мог книг Дюма-отца, а ныне только его и требует. Желает получать также сочинения Ричардсона, госпожи Радклиф, Мэри Шелли и прочее сентиментальное чтение, кое прежде презирал».

Витковский созвал консилиум из психиатров и прочих докторов. Те осмотрели пациента, поскребли в макушках и развели руками. Генерал же задался естественным вопросом: а сам-то он, Витковский, здоров?

Ясность внёс тот же бухгалтер Кеппен. Руководствуясь не медицинской наукой, а холодной немецкой головой, однажды в отсутствие великого князя он проник в его спальню. Там заглянул под кровать, а потом в гардероб. Здесь его взгляд утонул в горящих страстью глазах молодой красавицы.

— Демидова, — представилась она и с важным видом протянула руку для поцелуя.

Оказалось, что эта женщина под носом у охраны пробралась к Николаю Константиновичу и жила с ним более десяти дней! К тому же она повторно забеременела от великого князя. Да ещё заявила, что поедет в Санкт-Петербург и будет добиваться аудиенции у императора.

Витковского едва не хватил апоплексический удар. В рапорте на высочайшее имя он, в отличие от своего предшественника Ухтомского, возлагал всю вину только на Александру Демидову, «которая своими интригами и происками, как кошмар, как привидение, ни ночью, ни днём не давала покоя ни нам, ни окружающим, ни Его Величеству». В заключение он уныло признавался: «Если Правительственные меры, принятые против Госпожи Демидовой, не могли укротить её, то наши силы для этого были слишком слабы».

Как человек чести, генерал Витковский подал рапорт об отставке. К нему присовокупил просьбу о предоставлении ему 11-месячного отпуска для поправления расстроенного здоровья за границей и исходатайствовать назначение его сенатором.

Император полностью удовлетворил просьбу-требование. По одним сведениям потому, что Витковский был его другом. По другим — потому что генерал слишком много знал об этой истории.

А Николая Константиновича отвезли в Оренбург. Больше с Александрой Демидовой он не виделся. Дочь Ольга родилась в его отсутствие в мае 1877 года.

Так закончился беспрецедентный поединок настойчивой женщины с властями могущественной империи.

Насколько власти боялись Демидовой можно судить по тому, что в города, лежавшие на пути следования великого князя, летели телеграммы из Петербурга. В них от местных властей требовалось препятствовать встречам этой женщины с великим князем.

На такую телеграмму самарский губернатор Бильбасов отбил свою телеграмму министру внутренних дел. Он растерянно спрашивал: а что конкретно надо делать, если опасная А. А. Демидова вдруг объявится в Самаре?

Впоследствии, по словам историка Р. Г. Красюкова, Демидова развелась с мужем и в 1879 году вышла замуж за графа П. Ф. Сумарокова-Эльстона. Граф согласился воспитывать её детей от Николая Константиновича. Александр III разрешил им взять фамилию Волынские — в честь любимого гвардейского полка Ники? Они получили личное дворянство, но были лишены прав на имущество своего воспитателя.