Глава 67 Влюбленная Йоко

Глава 67

Влюбленная Йоко

В то самое время, когда Иоко занималась организацией ареста Пола за провоз наркотиков в Японию, сама она дошла уже до последней стадии героиновой зависимости. Кожа ее приняла зеленоватый оттенок, щеки запали, речь стала невнятной, а руки и ноги пестрели синяками оттого, что она натыкалась на все подряд. Она могла по нескольку дней носить одну и ту же одежду и вообще перестала мыться. «Мама! От тебя воняет!» – восклицал Шон, когда подходил к матери, чтобы чмокнуть ее в щеку. «Когда это кончится?» – не переставал повторять Сэм Грин, которого все больше тревожило состояние Иоко. Стало ясно, что дальше так продолжаться не может. И тем не менее все оставалось по-прежнему вплоть до первой недели апреля, когда Йоко набралась смелости и посмотрела на себя трезвым взглядом.

Несмотря на уверенность Йоко в том, что Джон ничего не знал о ее зависимости, она сообразила, что пройти курс дезинтоксикации, не открывая своей тайны, невозможно. Поэтому первым делом ей надо было удалить Джона из дома. Когда Джон Грин отказался ей в этом помочь, Иоко сама заявила Джону, что он должен немедленно уехать в Колд Спринг Харбор, поскольку она якобы собирается принять посвящение в некое тайное сообщество, а этот ритуал требует, чтобы она осталась на какое-то время одна. 9 апреля Джон выехал из дома вместе с Фредом, Шоном, Хелен Симан и горничной по имени Уда-Сан.

На следующее утро Йоко, как обычно, встречалась с Китом Картером. Однако на этот раз вместо привычной церемонии с завариванием чая она перешла к делу. Иоко объяснила, что Кит должен этим же вечером вылететь в Лондон и раздобыть там морфина. «Раньше мы с Джоном поступали именно так», – объяснила она, открыв сумочку и начав вытаскивать оттуда стодолларовые банкноты. Она вывалила на стол целую кучу денег, велела Киту собрать их и дала ему несколько имен и адресов людей в Лондоне, которые могли помочь в этом деле.

Кит подумал над этим неожиданным и опасным заданием и задал вполне разумный вопрос: «Разве мы не можем купить морфин в Нью-Йорке?» Но Иоко не желала отвечать на подобные вопросы. Она вся была во власти своей навязчивой идеи, согласно которой именно эта покупка, сделанная в Лондоне, отделяла ее от полного освобождения. Так что она цыкнула на Кита, и он пулей выкатился из офиса.

Сэм Грин воспользовался отсутствием Кита, чтобы убедить Йоко проконсультироваться с врачом. 22 апреля он привел ее к доктору Роберту Фрейманну. Многие нью-йоркские музыканты пользовались услугами доктора Фрейманна. По утрам перед его кабинетом, располагавшимся сразу за Пятой авеню, собиралась толпа довольно грязных, болезненного вида молодых людей. Ровно в семь часов доктор подъезжал на своем сверкающем «мерседесе», вылезал из машины и приветствовал посетителей следующими словами: «Доброе утро, наркуши! Все за мной!»

Однако доктору Фрейманну не суждено было вылечить Иоко Оно. Не успели они с Сэмом занять свои места в приемном покое, как из кабинета врача выскочила медсестра и закричала: «У доктора сердечный приступ! По-моему, он умер!» Все пациенты мигом потянулись к двери. Сэм схватил Иоко за руку и выскользнул на улицу. Через неделю Грин привез в Дакоту молодого доктора по имени Родни Б. Райан, который согласился заняться Йоко у нее дома.

Молодая японка оказалась очень трудным пациентом. Она страшно боялась боли, наступавшей при ломке, не поддавалась дисциплине и искала всяческие предлоги, чтобы избежать лечения. В скором времени у нее начались обычные симптомы, от дрожи и судорог до ощущения того, что под кожей ползает стая пауков. Когда Иоко стала угрожать, что покончит с собой, Сэм перебраться в Дакоту и не покидал ее ни днем, ни ночью в течение следующих двух недель.

Курс дезинтоксикации оказывал на Йоко парадоксальное действие. Вместо того чтобы валяться в постели, она металась по Дакоте, произнося какие-то нечленораздельные звуки, в которых одна из служанок разобрала древнеяпонские слова. Ее требования становились все более странными. Однажды в одиннадцать часов вечера она отправила бедного Сэма в корейскую бакалейную лавку купить пять коробок петрушки – Иоко захотелось принять ванну с петрушкой по рецепту Джона Грина. Вообще-то Сэм ложился спать в ногах у кровати Иоко, как это делала верная Масако, но в последние дни спать ему вообще практически не приходилось, и он в конце концов не выдержал. В отчаянии он призвал на помощь доктора Райана, который провел с пациенткой пять часов подряд. «Будьте осторожнее, Сэм, – сказал доктор на прощанье. – Не забывайте, что на смену одной зависимости всегда приходит другая».

Поведение Джона Грина во время этого кризиса разительно отличалось от поведения его партнера. Главный советник Иоко отказаться с ней встречаться. Он объяснил это тем, что участие в личной жизни клиента может навредить деловым отношениям. На самом деле ничто не могло так навредить его отношениям с Иоко, как отказ прийти ей на помощь в трудную минуту. Что же касается Сэма Грина, то в знак благодарности он получил от Иоко чек на 100 тысяч долларов.

Как-то раз, когда самый тяжелый этап лечения был уже позади, Сэм Грин пригласил Иоко пообедать в один из самых шикарных ресторанов Ист-Сайда «Мортимерс», в котором после удачного шопинга на Медисон авеню собирались обычно сливки общества. Когда Иоко, опираясь на руку Сэма, нетвердым шагом вошла в ресторан, ее темные очки, вызывающий костюм и безошибочно узнаваемая грива черных волос произвели сенсацию.

Сэм пользовался в этой толпе определенной известностью, поэтому вдоль столиков сразу пронесся шумок о том, что между «этими двумя» явно что-то есть. Однако об этом происшествии скорее всего сразу бы и позабыли, если бы Иоко не устроила сцену. Углядев за соседним столиком Бьянку Джаггер, Иоко поднялась со своего места и, пошатываясь, приблизилась к смуглой красотке. «Между нами, женщинами, говоря, – выдала Иоко, – я прекрасно понимаю, что тебе приходится сейчас переживать». (Бьянка только что развелась с Миком.) Не успела Иоко вымолвить эти слова, как по переполненному залу ресторана прокатился вздох. Семейная пара рок-звезд!_ Развод! У нее другой мужчина! В мгновение ока Сэм и Иоко превратились в «интересный материал», опубликованный уже на следующий день в газете «Ньюс оф зе уорлд», которую ежедневно от корки до корки прочитывал Джон Леннон.

Как только Иоко освободилась от наркотиков, ее охватила депрессия. «Ты считаешь, что испортила себе жизнь, что брак обернулся неудачей, – взмолился Сэм, превратившийся в няньку. – Но есть кое-что, чем ты могла бы заняться. Ты же талантливая артистка – займись своим искусством!»

И Иоко бросилась писать песни. Одной из первых была композиция «Walking on Thin Ice»218, в которой содержался намек на самурайский меч, подаренный ею Сэму в знак благодарности за спасение. Затем, практически за одну неделю, Иоко написала большую часть песен, вошедших позднее в альбомы «Double Fantasy»219 и «Milk and Honey»220. Она могла позвонить Сэму в четыре утра и прочитать только что сочиненный текст, а затем потребовать, чтобы он пришел назавтра и помог ей его доработать. Сэм все еще не сознавал, сколько опасности таит в себе это сотрудничество.

В то время, когда с Иоко происходили все эти памятные события, которые завершились тем, что она заявила Джону Грину: «С делами покончено – я снова стала артисткой!», Джон Леннон и Фред Симан отдыхали на берегу моря.

В течение целого года, что Фред находился на службе у Джона, они очень мало общались. Несмотря на то, что когда он впервые пришел на службу в феврале 1979 года, ему дали понять, что от него требуется помогать Джону «готовить коричневый рис», он быстро убедился в ином: основная работа Фреда заключалась в том, чтобы раскатывать по городу в зеленом «мерседесе» с набитыми деньгами карманами и закупать множество разных игрушек и деликатесов, которые заказывал Джон.

Когда Джон и Фред поехали на Лонг-Айленд, Иоко предупредила «мальчиков», чтобы они не уезжали далеко от дома. Но стоило Леннону оказаться на свободе, как у него зачесались руки. Усевшись в огромный «дизель-универсал» с Фредом за рулем и голосом Фэтса Уллера, рвущегося из динамиков, он отправлялся на прогулку в один из соседних городков – Колд Спринг Харбор или Хантингтон. Машина медленно катилась вдоль по улицам, а он высматривал красивых девушек, подобно тому, как летчик-истребитель выискивает самолеты противника. Если они проезжали мимо витрины магазина одежды, где было выставлено что-нибудь необычное, он посылал Фреда купить ему понравившуюся вещь. Но сам никогда никому не показывался на глаза. Леннон так боялся того, что его присутствие на Лонг-Айленде будет раскрыто, что даже отказывался получать почту. Письма, которые ему пересылали из Дакоты, приходили на адрес полицейского участка, откуда звонили в Кэннон Хилл, после чего за ними отправлялся Фред.

Джон категорически запретил Фреду заигрывать с местными девчонками. Он выдвинул твердое условие, чтобы молодой человек нашел себе одну постоянную подружку и потребовал от нее поклясться в том, что она сохранит тайну их пребывания здесь.

Сексуальные потребности самого Джона удовлетворялись иначе. В своем интервью лондонской «Сан» Джон Грин рассказал, что Иоко имела обыкновение сообщать ему о том, что Джон «потерял покой», поскольку ему понравилась какая-то женщина. Она хотела знать, каких неприятностей можно от нее ожидать и сколько денег предложить... Когда Леннон жил на Лонг-Айленде, к нему отправили массажистку, которая работала и на Иоко. «Через какое-то время Джон неосторожно упомянул о том, что находит ее привлекательной и что у него появился к ней интерес, – рассказывал Грин, – и Иоко тотчас ее уволила».

Однажды в мае, когда Марни Хеа поехала с детьми на лимузине в Колд Спринг Харбор, она заметила, что от самой Дакоты за ними следует еще один автомобиль. Когда они добрались до места, из второй машины вышла миниатюрная и очень привлекательная женщина восточного типа. Как оказалось, это была массажистка из Манхэттена. Она поселилась в комнате, примыкавшей к спальне Леннона, и всю неделю заботилась о нем, готовила пищу, сама подавала ее и заходила к Джону по первому его зову.

Близость моря неизменно вызывала у Джона желание отправиться в плавание. В начале мая он купил у хозяина местного курортного комплекса, молодого парня по имени Тайлер Кониз, маленький парусник. Кониз преподал Джону и Фреду несколько уроков по основам морской навигации. Стоило Джону почувствовать ветер в парусах, как он стал мечтать о настоящем путешествии. Как было бы чудесно, поделился он с Фредом, пересечь Атлантический океан и подняться по Темзе до самого Лондона! Вскоре эта идея полностью овладела Джоном, и он решил поделиться ею с Иоко, которая – к его огромному удивлению – отнеслась к ней более чем благосклонно.

В принципе в этом не было ничего удивительного. Иоко мечтала о том, чтобы удалить Джона подальше от Нью-Йорка и в одиночестве наслаждаться своей новой жизнью. После продолжительных махинаций, якобы по настоянию Есикавы, Иоко отправила Джона в Кейптаун – набраться моральных и физических сил, которые потребуются ему для совершения рискованного путешествия. Проведя несколько дней в салоне автомобиля в компании чернокожего водителя, катавшего Джона по окрестностям, Леннон решил возвращаться. Но сначала позвонил Мэй Пэн и пригласил приехать к нему в Колд Спринг Харбор. Этот телефонный разговор был для них последним.

Когда Джон вернулся в Нью-Йорк в начале июня, Иоко объявила, что, согласно предсказателям, он может отправляться в плавание, но при условии, что будет держать курс на юго-восток, то есть в направлении Бермудских островов. Вместо того чтобы, по своему обыкновению, контролировать ситуацию, она поручила подготовку к путешествию Тайлеру Конизу, человеку, с которым практически не была знакома.

Утром 4 июня 1980 года Джон Леннон покинул Кэннон Хилл и вместе с Тайлером Конизом и его двоюродными сестрой Эллен и братом Кейвином вылетел в Ньюпорт. Здесь Кониз арендовал двенадцатиметровую шхуну «Миган Джейн», на борту которой их дожидался уже готовый выйти в открытое море мускулистый бородач по прозвищу капитан Хэнк. Предполагалось, что, достигнув Бермудских островов, Джон пошлет за Фредом, который собирался присоединиться к мореплавателям вместе с Шоном и Уда-Сан.

Ни разу, с тех самых пор, когда он впервые залез в переполненный грузовичок Аллана Уильямса и отправился в Гамбург, Джон не совершал столь захватывающего дух прыжка в неизвестность. Оказавшись один на один с незнакомыми людьми, да еще в открытом море, он подвергал себя одной из тех опасностей, которых старался избежать всю свою сознательную жизнь. Но он осуществил мечту своего детства – отправился в плавание, как это делали его дед и отец. Учитывая тот факт, что Джон ничего не понимал в управлении шхуной, ему было определено место корабельного кока, но какое это имело значение теперь, когда он вышел в открытое море!

В один из дней шхуна попала в шторм, который вывел из строя всех членов экипажа, одного за другим. Пришел момент, когда капитану пришлось поставить к штурвалу кока. Джон оказался на качающейся под ногами палубе привязанным к перекладине и сжимающим в руках штурвал. В первый момент он испугался огромных волн, разбивающихся о нос корабля, но, по мере того как проходили минуты и часы, Леннон чувствовал, как отвага начала заполнять его сердце. Это было похоже на выход на сцену. Вначале тебя охватывает паника, к горлу подступает тошнота, но вот ты выходишь к зрителям, начинаешь свой номер – и страх улетучивается, ты уже наслаждаешься собственной игрой. И Джон начал кричать в ответ на оглушительный шум моря. Он даже запел! Морские песни, старые баллады, которые еще мальчиком он слышал в Ливерпуле, сами собой полились у него из глотки. Он представлял себя древним викингом, устремившимся к берегам Гренландии или Лабрадора. В течение пяти часов подряд матрос Леннон стоял на вахте и удерживал курс. Когда в конце концов его сменили, в трюм спустился совершенно другой человек.

В тот вечер, когда Джон вышел в море на борту «Миган Джейн», Иоко и Сэм ужинали в обществе Джона Кейджа и Мерси Каннингэм. Сэм был поражен, когда Иоко заговорила о нем и о себе как о семейной паре. В конце вечера она попросила Сэма заехать на следующий день в Кэннон Хилл, чтобы посоветоваться относительно предполагавшегося ремонта. Он ответил, что собирался съездить домой на Файер-Айленд, но заскочит к ней по дороге, чтобы успеть на последний паром. Когда на следующий день к вечеру он подъехал к дому на своем лимузине с шофером, Йоко прислала человека сказать шоферу, чтобы тот возвращался в Нью-Йорк.

Тут только Сэм начал соображать, что к чему. Неприятное чувство усилилось, когда подошло время укладываться спать, и Иоко предприняла решительное наступление. Сэм до последнего пытался оттянуть неловкий момент. «Она просто заговорила меня», -вспоминает Сэм.

«Ну почему нет? – настаивала Йоко. – Ведь мы же друзья».

«Все это слишком сложно, – пытался объяснить Сэм. – Я не хочу этого делать. Я люблю тебя – но совсем не так! И я не хочу связывать с тобой свою жизнь».

Но что бы он ни говорил, у нее на все был готов ответ. «Так продолжалось до четырех утра, – рассказывал Сэм. – И к этому моменту мое сопротивление было сломлено».

Когда они очутились в постели, дело ограничилось поцелуями и взаимными ласками. Сэм почувствовал, что Йоко не стремится к физической близости. «Выяснилось, что она боится мужского проникновения», – объяснил он.

На следующее утро, позавтракав вместе с Йоко и Шоном, Сэм улизнул из дома и укрылся в своем убежище на Файер-Айленд, где в течение всего уик-энда предавался размышлениям относительно последних событий. Он оказался втянутым в любовную историю, зная о том, что в минуты ярости муж Иоко способен на что угодно. Ситуация была опасной, и если бы Сэм был мудрее, он бы поспешил спрятаться куда подальше. Вместо этого в понедельник утром он вернулся в Нью-Йорк и пригласил Йоко пообедать в «Таверн он зе Грин», где она настояла на том, чтобы прилюдно держать его за руку. После обеда они вылетели в Тампу, на встречу с известным медиумом по имени Леонард Земке. Иоко заявила Земке, что им с Сэмом предначертано судьбой провести остаток жизни вместе. Вернувшись в Нью-Йорк, они отправились в Кэннон Хилл, где Фред Симан стал свидетелем их игрищ. «Сначала они скрылись наверху,– рассказывает Фред, – а через некоторое время Сэм Грин, задыхаясь, спустился вниз по лестнице, бормоча что-то непонятное насчет якобы охотящейся на него Черной Вдовы».

Сэм провел в Кэннон Хилл три дня, а затем отправился в Оукливилл.

Через неделю к нему приехал погостить молодой актер по имени Боб Херман. Как-то раз Боб проснулся очень рано и вышел в сад. В заливе он увидел небольшую лодку, бросившую якорь метрах в двадцати от берега. В лодке сидел мужчина и курил. Боб понаблюдал за действиями этого человека и решил, что тот следит за домом. Когда Боб рассказал обо всем Сэму, Сэм сопоставил его рассказ с целой серией необычных происшествий, случившихся за последнюю неделю в этом уединенном уголке, и у него возникли опасения, что это слежка, которую установил за ним Джон Леннон.

С тех пор как Сэм и Йоко стали любовниками, характер их взаимоотношений резко изменился. Иоко решительно взялась за дело – она хотела превратить Сэма в идеального принца-консорта. «Я буду помогать тебе, – объявила она, – до тех пор, пока ты сам не сделаешь карьеру, благодаря которой станешь самым богатым человеком в мире». Хотя она и не содержала Сэма полностью, но взяла на себя расходы по ремонту его роскошной квартиры на Ист-Сайде. А в конце июня организовала ему встречу с Джозефом Лукашем, медиумом, который должен был помочь ему сделать первый шаг к возвышению. Лукаш погадал ему на картах и по руке. «Вас тянет к сильным женщинам, – объявил медиум, – и вы дарите им любовь».

Джозеф составил относительно Сэма отчет, уместившийся на двенадцати страницах, который был немедленно отправлен Йоко. Наутро Сэм получил три флакона с прозрачной жидкостью. Эти снадобья должны были освободить его от предыдущей кармы и обеспечить успех в будущих начинаниях. А кроме того, Лукаш вручил ему две бутыли с любовным напитком, который Сэму полагалось пить вместе с Иоко.