ГЛАВА ВОСЬМАЯ В НАСТУПЛЕНИИ
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В НАСТУПЛЕНИИ
Знает ли солдат, что ждет его в ходе атаки? Знает! Могут ранить, а могут и убить…
Но он знает и то, что командиры, в чьих руках авиация и артиллерия, танки и саперы, средства противовоздушной обороны и главное — боевой опыт и уменье, сделают все, чтобы солдат смог выполнить поставленную ему задачу.
Думает ли солдат о возможной гибели в бою? Думает, конечно, так как понимает, что идти вперед надо сквозь тысячи осколков и пуль. Но каждый надеется, что и на этот раз «все обойдется».
Большей частью о возможной гибели в бою думают семейные солдаты. И не столько лично о себе, сколько о том, как будет тяжело семье, когда его не станет. Молодые, опять-таки, боятся не столько самой гибели, а того, что не сумеют уничтожить до этого хотя бы одного фашиста.
Но ведь, что сделаешь — присяга, приказ, да и надо — фашист, смотри, что творит! Кто ж ему укорот даст?..
Когда же к осознанному умом пониманию необходимости идти в бой добавляется еще и вклад сердца, возмущенного врагом — его жестокостью и силой, наглостью и коварством, тогда рождается настоящий порыв, который творит чудеса. И здесь горячее слово коммуниста, его пример — неоценимы…
Велико значение и повседневной заботы о воинах. Здесь и быстрая эвакуация раненых, и похороны убитых, и своевременная доставка боеприпасов, и подноска горячей пищи на передовые позиции, и обеспечение теплыми рукавицами, и письмо на родину гвардейца. Все требовало организующей руки командира, теплого душевного слова политработника и не могло не сказаться на моральном состоянии воинов.
…13 января. Рассвет. Температура минус 25 градусов. Кругом снег. Сегодня утром со Сторожевского плацдарма южнее Воронежа начинается наступление.
В отделение к сержанту Сухину пришел парторг роты красноармеец Скворцов. В ячейке они стоят рядом — молодой Сухин и 49-летний участник первой мировой и гражданской войн, бывший председатель сельсовета Андрей Аркадьевич Скворцов.
— Ты комсомолец, Александр, и командир отделения, — задушевно говорит Скворцов, — посмотри пристально вперед и ты увидишь, сколько гибнет там наших людей, сколько томится их в неволе за вражеской завесой. Сокрушить ее, эту завесу, — наш долг. Расскажи об этом бойцам, помоги им пойти на подвиг…
— Будет сделано, Андрей Аркадьевич! — волнуясь, горячо отвечает Сухин. — У каждого ведь свои счеты с фашистами… Рассчитаемся.
Чуть пригнувшись, высокий и худой парторг идет дальше…
…Полдень. Уже прорваны первая и вторая позиции и весь боевой порядок устремился вперед. На лыжах, в белых маскхалатах идут разведчики. Целиной, вместе с лыжниками, штурмуя и обходя опорные пункты противника, двигаются выкрашенные в белый цвет танки. По расчищенным дорогам в колоннах идут пешие подразделения. Люди одеты в белые полушубки и валенки или в шинелях поверх телогреек и ватных штанов. Меняют огневые позиции артиллерия и минометы. В небе наша авиация.
Вместе с составом наблюдательного пункта в открытой машине я еду вперед. Начинается вьюга.
— Пленных ведут, — говорит адъютант лейтенант И. Г. Козырь.
Сквозь вихри снега просматривается длинная колонна мадьяр. Как призраки, молча, они прижимаются к обочине. Охраны нет. Впереди — пожилой офицер. Под облепившим его снегом не видно на погонах знаков различия.
— Хортисты! Сколько полегло их здесь в прошлом году… А этим вот повезло — идут в плен.
— А вот и господа гитлеровцы! Для них тоже война кончилась — так много сулившая дорога уперлась в тупик…
С недобрым интересом поглядывают на проходящие войска пленные. Многие из них идут опустив головы.
Машина проезжает через сожженные села. Рядом появившиеся из подвалов старики, женщины, дети. Залепленные снегом, в каких-то лохмотьях, истощенные, грязные и заросшие молча стоят они в метели. Многие плачут, не вытирая непрерывно текущих слез. И тяжелая ненависть к врагу распирает грудь…
…14 января. Вторые сутки громит хортистов и гитлеровцев 25-я гвардейская. Утром мне позвонил командир 78-го полка полковник К. В. Билютин.
— Докладываю! В 8 часов утра подразделения полка во взаимодействии с 4-м батальоном 253-й стрелковой бригады овладели Мастюгино. Главную роль сыграла сводная рота автоматчиков полка. Вырвавшись на лыжах вперед, она захватила противника врасплох.
Это был успех. Мастюгино выводило нас ко второй полосе обороны, еще не занятой гитлеровцами.
— Скорее выходите всем полком на вторую полосу. Надо упредить противника…
В памяти возникли недавние дни нашей лыжной подготовки на Сторожевском плацдарме. В ходе ее возник ряд вопросов. Как вести огонь с лыж в движении? Как располагать и подгонять автомат? Как атаковать на лыжах вслед за броском гранат? Лыжные кроссы. Ротные учения с боевой стрельбой. Состязания подразделений и штабов. Все было брошено на то, чтобы в условиях глубокого снега и больших морозов сделать наши части подвижными, увеличить темп наступления. И вот результат…
После войны я получил письмо от бывшего командира отделения роты автоматчиков Г. Н. Медведева.
«…Командовал ротой автоматчиков гвардии старший лейтенант Владимир Федорович Куркин. Лыжник-спортсмен и отличный стрелок, он многое сделал, чтобы подготовить роту к боевым действиям на лыжах.
…На подходе к Мастюгино пошел снег. Вырвавшись вперед, рота расчленилась на взводы и отделения, перебралась через овраг, тянувшийся перед восточной окраиной села. В сумерках рассвета стали отчетливо видны занесенные снегом хаты окраины. Противник молчал. Вверх понеслась зеленая ракета. Развернувшись в цепь, рота, ведя огонь из автоматов и ручных пулеметов, на большой скорости ринулась к селу. С его окраины ударило несколько пулеметов. В разыгравшейся вьюге, одетые в белые халаты, мы были почти невидимыми…
— В атаку! — понеслось по цепи. Полетели гранаты, и вслед за взрывами рота ворвалась в село.
Хортисты бежали. Из опроса пленных мы узнали, что в Мастюгино размещались тылы и специальные учреждения вражеской дивизии. Село было подготовлено к обороне. Многие здания переоборудованы под доты и дзоты. На окраине и в центре отрыты окопы, прикрытые рогатками. Наша внезапная стремительная атака не позволила врагу занять оборону…»
…Уже третьи сутки двигается мой наблюдательный пункт вслед за головными полками. Часто в ходе быстро меняющейся обстановки нам приходится вместе с командующим артиллерией выезжать в части и ставить задачи на месте. Командный пункт дивизии вдет позади так, чтобы не терять связи со штабом армии и со мной. Характер подвижных боев требовал перестройки управления. Командиру дивизии нельзя было руководить боем даже на обычном отрыве от полков. Проводных средств связи, как правило, не хватало, и их использование затруднялось глубоким снегом и холодами. Радиостанции часто не доставали по дальности. Идти сзади — значило плестись в хвосте событий, не знать истинного положения дел и не использовать многих возможностей.
…25 января. В ходе Воронежско-Касторненской операции 81-й полк подполковника П. К. Казакевича совместно с 96-й танковой бригадой генерал-майора В. Г. Лебедева освободили Горшечное. Через двое суток, пополнившись боеприпасами и горючим, 4-й танковый корпус генерал-майора А. Г. Кравченко начал наступление на Касторное. Оставив в Горшечном усиленный 73-й полк майора А. С. Белова, главные силы 25-й гвардейской дивизии продолжали бои по созданию в этом районе внутреннего фронта окружения 2-й армии немцев. Обстановка здесь была сложной.
После войны, когда я командовал в Белорусском военном округе дивизией, довелось встретиться с генерал-полковником Н. Е. Чибисовым, приехавшим в соединение. За ужином завязался разговор…
— А ведь мы с вами, товарищ комдив, воевали не только на Северо-Западе, но и на Воронежском фронте…
— Да! Зимой 1943 года. Вы командовали 38-й армией, а я — 25-й гвардейской дивизией 40-й армии…
— Помните, — говорит Н. Е. Чибисов, — завершающий этап Воронежско-Касторненской операции? Как много значит недооценка сил противника, даже в условиях его окружения. В боевых действиях по прорыву обороны врага и созданию «котла» участвовали войска четырех армий. Тогда было обеспечено необходимое превосходство над противником в силах и средствах. А к началу уничтожения вражеской группировки соотношение сил резко изменилось. После освобождения Касторного 13-я армия вернулась в полосу Брянского фронта. К концу января 40 и 60-я армии, главными силами, постепенно ушли для подготовки наступления на Харьков и Курск. 38-я армия, которой я в то время командовал, 29 января получила задачу — в течение двух дней завершить ликвидацию противника и быть в готовности к наступлению на Обоянь. К этому сроку основные силы армии вышли из боя и стали готовиться к наступлению. Для уничтожения окруженной группировки врага осталось всего две дивизии да в районе Горшечного, с открытыми флангами, сражалась 25-я гвардейская… Над нами довлело стремление возможно быстрей выйти на выполнение задач по наступлению — поджимали сроки, противник подтягивал резервы. Да и штабу фронта, видимо, неизвестен был истинный состав вражеской группировки. Отсюда и попытки ее уничтожения недостаточными силами и в ограниченные сроки.
— «Котел» сжимался медленно, — продолжает Николай Евлампиевич, — и немцы сохраняли возможность маневра. 31 января, прикрывшись от наступавших частей 38-й армии, противник мощным ударом из района северо-восточней Горшечного оттеснил части вашей дивизии в район Богородское. С наступлением темноты гитлеровцы двинулись на Старый Оскол. Вражеская группировка вновь стала подвижной. Мы потеряли около трех недель, чтоб завершить ее уничтожение. В ходе этих боев и стало ясно, что мы имеем дело с противником силою до девяти дивизий с танками и артиллерией, поддерживаемыми авиацией…
Прошло уже более 30 лет, но в памяти остались тяжелые бои в районе Горшечного с прорывавшимися из окружения фашистами[2].
…2 февраля 1943 года 25-я гвардейская дивизия освободила села Бараново и Герасимово. Многим частям гитлеровцев и хортистов, прорвавшимся через Горшечное и Старый Оскол, выход из окружения был снова закрыт. На следующий день вражеская группировка была почти полностью уничтожена. Около 1200 солдат и офицеров взято в плен.
Поздно вечером 3 февраля ко мне зашел начальник разведки майор И. И. Попов с материалом опроса пленного офицера из штаба 2-й армии хортистов. К сожалению, в моих записках не сохранилось его фамилии и деталей опроса, касавшихся хода боевых действий. Остался только записанный несколько позднее, по памяти, рассказ пленного о замысле вражеского контрудара в сентябре 1942 года на Сторожевском плацдарме. Пленный подтвердил наши тогдашние оценки возможных действий врага, что в какой-то мере позволило сделать вывод о взаимоотношениях гитлеровцев и хортистов.
«В конце августа прошлого года, — рассказывал пленный, — мне в оперативный отдел позвонил начальник штаба армии генерал-майор Ковач.
— Заходите ко мне, пойдем к командующему!
Нам предстояло доложить замысел контрудара на Сторожевском плацдарме. В кабинете командарма за длинным столом рядом с генерал-полковником Яни, по-хозяйски развалясь в кресле, сидел командир 7-го армейского корпуса вермахта генерал-лейтенант Крамер. Его корпус временно входил в состав нашей армии.
— Против нас на левом берегу Дона, — начал доклад генерал Ковач, — стоит 6-я советская армия генерала Харитонова…
Я ориентирую присутствующих по схеме Сторожевского плацдарма, висящей на подставке у стены.
— Это серьезный противник, — строго говорит комкор Крамер. — Я помню генерала Харитонова еще по боям за Ростов-на-Дону. Тогда он командовал 9-й армией…
— Но у него нет сил, — пытается заключить командарм. — Ведь даже Сторожевский плацдарм удерживают только два полка 25-й гвардейской дивизии. А ее 73-й полк установлен под Коротояком…
Крамер продолжает:
— От генерала Харитонова можно ждать крупных неприятностей. Надо создать большое превосходство в силах и средствах.
— Мой генерал! — обращается к нему начальник штаба. — К решению этой задачи мы предлагаем привлечь: 168-ю пехотную дивизию вермахта, четыре дивизии нашей армии, 100 танков 700-й танковой бригады, 70 самолетов и необходимые части усиления. Главный удар нанести в направлении высоты 187,7 и, рассекая войска врага, выйти к Дону. Одновременно сильным ударом захватить 1-е Сторожевое, развить успех вдоль правого берега реки на юг, отрезать дивизию от переправ и уничтожить.
— Нет ли у вас каких-либо замечаний? — спрашивает комкора командующий.
— Нет. План операции хорош, — утверждающе басит Крамер. — Но я думаю, что 168-ю дивизию не следует вводить в бой централизованно. Ее полки целесообразно использовать на обоих решающих направлениях — на высоту 187,7 и 1-е Сторожевое. Они будут наступать вместе с вашими дивизиями под руководством их командиров. А командира 168-й пехотной дивизии, — безапелляционно продолжает Крамер, — сделаем консультантом при вашем командире 3-го армейского корпуса. Но, разумеется, комдив будет находиться на своем наблюдательном пункте, поскольку он ближе к фронту…
Быстро переглянувшись с начальником штаба, командарм говорит:
— Удачная мысль, господин генерал! Пусть будет так…
Это значило, что руководство предстоящей операцией переходит к командиру 168-й пехотной дивизии немцев, а ответственность за исход операции остается за венгерским командованием».
…Обходя Харьков с северо-запада, 25-я гвардейская в полдень 14 февраля освободила Ольшаны — крупный населенный пункт на шоссе Харьков — Богодухов. Оставив в них 81-й полк полковника П. К. Казакевича, усиленный двумя артиллерийскими полками и саперами, дивизия главными силами повернула на Харьков.
— Надо, — сказал я командиру полка, — лишить гитлеровцев маневра. Задача — захватить ночью Гавриловку. Все тщательно подготовить засветло.
…Скоро полночь. Вместе с заместителем командующего 40-й армией генерал-майором Ф. Ф. Жмаченко, прибывшим в дивизию, мы стоим на наблюдательном пункте. Невдалеке 73 и 78-й гвардейские полки ведут бой на западной окраине Харькова. К нам доносится шум боя, ночное небо в разных направлениях пересекают трассирующие пули и снаряды.
— Сегодня пошел уже второй месяц с начала нашего наступления со Сторожевского плацдарма… Сколько дорог пройдено! Сколько людей возвращено к жизни!
— А сейчас, — говорит Ф. Ф. Жмаченко, — мы уже у ворот Харькова.
Подошел начальник оперативного отделения дивизии капитан А. П. Мелентьев.
— Командир 81-го полка полковник Казакевич доложил, что занял Гавриловку.
— Отлично! Передайте ему — пусть к рассвету хорошо закрепится. Неизвестно, как сложатся обстоятельства завтра утром…
— Весь полк Гусельникова — на прямую наводку, — добавляет командующий артиллерией дивизии полковник Н. И. Новицкий.
Во второй половине ночи мы подъехали на командный пункт 78-го полка, расположившийся на Холодной Горе. После доклада и уточнения обстановки командир полка полковник К. В. Билютин доложил, что на чердаке дома взят пленный с радиостанцией.
— При каких обстоятельствах? — спрашивает генерал Жмаченко.
— Вызовем лучше коменданта, — предложил Билютин, — он его захватил и доложит подробней…
— Хорошо, — согласился генерал.
— А где пленный? — спросил я командира полка.
— Наверное, уже отправлен в штаб дивизии.
— Уточните. Я хочу сам его допросить.
Зашел начальник штаба капитан И. И. Титов и доложил, что пленного допросил я отправил в штаб дивизии.
— С какой задачей оставили гитлеровцы своего радиста, — спрашивает Жмаченко начальника штаба. — Уж не собираются ли они вновь вернуться в Харьков?
— Собирать и передавать данные о проходящих через него войсках, о размещении в городе крупных штабов и тыловых баз…
Явился и комендант штаба.
— Когда наш полк ворвался на Холодную Гору, сюда вскоре подошел и штаб. Я присмотрел для него этот домик и, взяв с собой на всякий случай пару автоматчиков, пошел договориться с хозяевами. Стучу потихоньку в дверь. Хозяйка открывает.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — И глазами показывает на чердак.
Я сразу сообразил, в чем дело, автоматчиков вперед, а сам за ними. По лестнице поднимаемся осторожно. Сразу открываем дверь. Прямо перед нами за столом сидит «гражданский» и работает ключом на радиостанции. На столе немецкий автомат, кассеты, гранаты с длинными ручками…
— Хенде хох! — крикнул я во весь голос. Человек вскочил, наушники с него слетели, вытянулся в струнку, руки вверх тянет…
— Обыскать!
У «гражданского» оказался наш паспорт. А в немецком обмундировании, что висело на спинке стула, унтер-офицерская книжка СС.
— Кто вы? — спрашиваю его.
— Унтер-офицер войск связи СС, господин старший лейтенант, — отвечает гитлеровец безо всякого акцента.
— Где научились по-русски?
— Родители до революции жили в России.
— Что делали здесь?
— Передавал сведения. Не успел уйти. Больше ничего не скажу. Ведите в свой штаб.
…Наблюдательный пункт дивизии разместился в нескольких домиках на Холодной Горе. Светает. Я дремал не более часа.
— Что-нибудь новое есть? — спрашиваю у Мелентьева.
— Да! Не хотел вас будить. 305-я стрелковая дивизия освободила Люботин. Разговаривал лично с комдивом Даниловичем.
— Молодцы! Теперь и дорога на Полтаву тоже закрыта. Скоро гитлеровцы «завертятся»…
Командир 305-й стрелковой дивизии полковник Иван Антонович Данилович — наш бывший начальник штаба. И я искренне рад его успехам.
Несколько позднее позвонил командир 81-го полка полковник П. К. Казакевич.
— Перед Гавриловкой и по дороге на Люботин стоят колонны машин. Немцы контратакуют с танками и авиацией. В 53-м артполку раздавлена батарея Стеблинского. Обстановка в целом очень тяжелая. Гитлеровцы рвутся на Люботин и Богодухов. Первый эшелон полка долго не продержится…
— Гавриловку удерживать во что бы то ни стало! Буду просить авиацию на ваше направление у командующего армией…
У телефона Билютин.
— Вышел к Южном вокзалу. Немцы отходят на Липовую Рощу.
— Хорошо!
Незаметно летит время. И опять докладывает Казакевич.
— Первый эшелон полка разрезан. Гитлеровцы рвутся к шоссе на Богодухов. В направлении на Люботин двинулись колонны стоявших на дороге машин. Оттуда к Гавриловке подходят танки и мотопехота…
— Значит, — сделал я вывод, — 305-я дивизия Люботин не удержала…
— Подготовьте, Павел Константинович, второй эшелон для контратаки. Авиация перед Гавриловной будет через 30 минут.
У телефона командир 73-го полка Штыков.
— Вышел на Московскую улицу. Гитлеровцы отходят.
— Продолжайте наступление до встречи с нашими частями…
— Трудно будет, — говорит Жмаченко, — 81-у полку удержать Гавриловну. Захватив Люботин, гитлеровцы бросят все силы, чтобы овладеть ею и прорваться на Богодухов. Сталинград они еще не забыли…
Так проходит около часа. В Гавриловке идет тяжелый бой. Взволнованный, ко мне подходит заместитель по политчасти П. Н. Павлов.
— Убит Казакевич!
— Как? Когда? Я ведь только сейчас ставил ему задачу!..
— Какой человек погиб! — печально говорит Ф. Ф. Жмаченко.
Несколько минут мы стоим молча. Я смотрю на ставшие суровыми лица офицеров и солдат. Слышен зуммер телефона. Капитан Мелентьев берет трубку.
— Перед 81-м полком гитлеровцы отходят на Люботин.
Через 30 лет после этих событий, работая над книгой в Центральном архиве Министерства обороны, я нашел такую запись:
«Командиру 25-й гвардейской стрелковой дивизии.
Ваша дивизия в Харьковской операции и занятии г. Харькова сыграла основную и решающую роль. Между тем в сообщении Совинформбюро и, по-видимому, в донесении фронта ей надлежащее место не отведено…»
И далее:
«…Ваша дивизия, частично 305-я и 5-й гвардейский танковый корпус остались в тени, обойденными. А здесь-то, на этом участке решалась судьба Харькова. Для правдивости в освещении занятия города, а также для представления ряда лиц к высшей награде, а Вашей дивизии, кроме того, к ордену Ленина, представьте мне нарочным ход событий 15.2.43 и в ночь с 15 на 16 февраля сего года.
Командующий 40-й армии генерал-лейтенант Москаленко.
17.2.1943 г.»[3].
…После освобождения Харькова дивизия с утра 17 февраля начала продвигаться в направлении Ковяг. 3-й батальон 78-го полка, следуя во втором эшелоне, остановлен в селе Ярошевка. Ветренно. Сыро. Солнце изредка пробивается сквозь тучи, освещая на окраине села единственный уцелевший домик с посадкой. Возле него на нескольких полусгнивших бревнах разместился первый взвод 8-й стрелковой роты.
— Вот уж и Харьков позади, — с воодушевлением говорит командир взвода лейтенант П. Н. Широнин, — впереди Полтава и Днепр…
— Видать, из Харькова не все гитлеровцы удрать успели, — говорит сержант И. В. Седых. — Сколько их, переодетых, выловили жители города… Мимо нас целую колонну вели… Кто в чем…
Богатырского роста гвардеец И. М. Чертенков продолжает разговор:
— А как срывали немецкие вывески, объявления, всякие указатели… Один дядько колотит топором по вывеске, а сам во весь голос ругается, будто живой фашист перед ним…
— Написано по-немецки, а зачеркнуто по-русски, — улыбаясь говорит Широнин.
— А ты, Петя, что хочешь рассказать? — спрашивает он у Шкодина.
— Недалеко от штаба батальона, где я был в наряде, установили громкоговоритель. Целый день стоит возле него толпа — слушают передачи из Москвы. Подошел я как-то к ним, смотрю, некоторые плачут. Окружили меня, спрашивают:
— А не вернется немец опять в Харьков?
— Ни в коем случае! — говорю я им, — можете жить спокойно. И плакать не надо — освободили ведь.
А одна женщина вытирает слезы и говорит:
— Эх, сынок! После этой войны долго еще плакать мы будем…
— Рассказывают, — вступает в разговор Скворцов, — только на тракторном заводе фашисты расстреляли 16 тысяч ни в чем не повинных жителей…
— Измучился народ в оккупации, — говорит Широнин, — даже и рассказать ведь было некому. А сейчас все горе, что накопилось, ищет выхода…
— В походную колонну! — раздается команда.
И вновь шагает первый взвод по истерзанной врагом земле.
…К рассвету 26 февраля город Валки был полностью очищен от яростно сопротивлявшегося врага. 25-я гвардейская дивизия вышла в резерв фронта. Вечером, вместе с адъютантом мы пьем чай у хозяев нашей квартиры, местных педагогов Ивана Ивановича и Ирины Ивановны Чебыкиных.
Вспомнился прощальный прием у командующего 40-й армией. 19 февраля, в связи с переходом дивизии из Воронежского в Юго-Западный фронт, меня вызвали к генералу К. С. Москаленко. У него сидел член Военного совета генерал К. В. Крайнюков. Они поздравили меня с награждением орденом Суворова II степени. Командующий вручил мне орден вместе с поздравительным письмом Михаила Ивановича Калинина:
«Не имея возможности лично вручить Вам орден Суворова II степени, которым Вы награждены Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 февраля 1943 года, посылаю Вам его с настоящим письмом.
Поздравляю Вас с заслуженной высокой наградой и шлю пожелания дальнейших успехов в Вашей боевой деятельности и личной жизни».
Обращение Михаила Ивановича Калинина тронуло меня до глубины души.
Уходить из армии не хотелось. За это время я сработался с ее командованием и штабом. Командующий знал мой стиль работы, я понимал его требования. Но приказ — есть приказ…
— Мы, гражданские, — услышал я голос Ивана Ивановича, — не представляли себе силы фашистов. Но за время оккупации многое поняли. Сколько войск, танков, орудий, машин прошло через наш город. А сколько авиации… И откуда у гитлеровцев такая сила?
— Почти вся Европа на них работает.
— Все равно, — говорит Ирина Ивановна, — силой и жестокостью ничего не добьешься…
— А ведь все-таки выстояли, — продолжает Чебыкин. — Удержали столицу.
— А Сталинград! — говорит Ирина Ивановна.
— О нем мы узнали в оккупации. Передавали эту весть друг другу шепотом. Но вскоре на заборе у церкви появилось только одно слово — «Сталинград». Как на пожар, бросились к нему местные полицаи. Замазали красной краской. Люди потом ходили смотреть на заборе красное пятно…
— Будем надеяться, что теперь ваши мучения кончились…
— Вы думаете, что фашисты сюда не вернутся?
— Не должны. Но ведь на войне всякое бывает…